удостоился целой речи.
Небезызвестный Александр Корженевский был у него переводчиком. На шутливый
вопрос "Как ты ему "Лебединое озеро" переводил?" ответил: "Очень просто,
названия этиков в баре читал". Мы думали, Саша отшутился, потом, увидев
уставшего классика поняли - чистая правда.
На следующий день у Гаррисона была назначена прессконференция. Я пришел
предупредить. Он только проснулся и ему нехорошо. Я переношу на час
мероприятие и провожаю его в бар, где за счет оргкомитета заказываю две
бутылки пива. Когда я спускаюсь в бар через час, то вижу, что вокруг
знаменитого гостя толпа собутыльников и множество пустой стеклотары.
- Вам же сейчас прессконференцию проводить! - напоминаю я.
- Так я ее уже здесь очень неплохо провожу, - искренне удивляется классик.
Так что, похоже, с Гаррисоном не выпил только один я, и теперь могу долго
завидовать всем остальным.
* * *
Как-то Завгородний почти год жил в Питере. Один раз ночевал у меня, когда
все мои были на даче. По дороге ко мне встретили соседку и он зазвал ее к
нам на огонек. Мило пообщались.
Через несколько месяцев я собрал друзей, был и Завгар. А соседка
неожиданно успела выйти замуж. Повеселевший Борис Александрович стал
требовать, чтобы я позвал ее.
- Замуж она вышла, семья теперь у нее, - поясняю я.
- Не волнует! - заявляет он. - Плевал я на всех мужей, веди!
Разумеется, я даже и не собирался этого делать. Вдруг звонок, заходит
сосед-приятель (профессиональный охранник в питерском филиале престижного
французского банка - два метра ростом и кулаки с гирю) покурить
стрельнуть. Ну, раз такое дело, приглашаю к столу, наливаю ему стопку,
знакомлю с друзьями. В комнату входит Завгар.
- А это кто? - на ушко спрашивает меня.
- Муж соседки, - со злорадством солгал я. - Ты же просил. Сейчас она
накрасится и подойдет. Муж же тебе не помеха, раз ты очень хочешь.
- Все, - трезвеет на глазах Завгар, - уже ничего не хочу.
* * *
Какие тосты только не произносят на фэновском застолье? Когда они
кончаются, тоже ничего страшного не происходит. Сидорович, например,
поднимает бокал со словами: "Не вижу повода не выпить".
А периодически непьющий Юрий Семецкий, когда у него дома сидело множество
фэнов, на вопрос "За что пьем?", тихо и скромно произнес:
- Ребята, выпейте за меня. Вам не трудно, а мне приятно.
* * *
После очередного семинара писатели гурьбой направлялись к метро, но
задержались у ларька попить пивка, чтобы подольше не расставаться. Ну,
поговорили часа полтора о фантастике и о жизни. Кому-то захотелось в
туалет, время позднее, и он свернул в ближайшую подворотню. За первым,
естественно, потянулись остальные. А там длинный туннель, облицованный
мелкой коричневой плиткой, ведет в укромный двор.
Справив дела, возвращаются на проспект. Посередине туннеля стоит один из
очень уставших писателей и недоумевает: "Какая станция метро? Никак не
узнать!"
* * *
На Интерпрессконе-96 одни из гостей (больше у нас никогда не появившиеся),
развеселившись, выбросили из номера на седьмом этаже прикроватную
тумбочку. Наутро, узнав об этом, Сан Саныч Олексенко поспешил уведомить
оргкомитет:
- Почерк мой. Но не я!
* * *
Боря Завгородний на Интерпресскон-98 приезжать не собирался. Но его привез
Евгений Лукин (который на вопрос "Что для вас фэндом и какое он имеет для
вас значение как для писателя?" ответил: "Фэндом для меня - квартира
Завгороднего. Значение имеет большое"). Они приехали буквально за полчаса
до торжественного вручения "Улиток".
Моя жена подходит ко мне и говорит:
- Там в холле Завгородний стоит, трезв до неприличия.
- Подожди четверть часа, - на бегу ответил я. - Он же только что приехал.
Через полчаса Татьяна удовлетворенно сообщила:
- Борис уже в своей обычной форме. А то я уже беспокоиться начала - не
заболел ли...
* * *
Дело было ранней осенью семьдесят шестого года, я учился на первом курсе,
рядом с набережной Крузернштерна, и в перерыв мы всей группой курили у
парапета.
Однажды, любуясь игрой невских волн, я заметил на каменистом дне маленький
складной зонтик, очень похожий на японский. Тогда они только-только
входили в моду, достать такой было чрезвычайно трудно даже втридорога.
Я дома сделал из стомиллиметрового гвоздя крючок, привязал его к бельевой
веревке и на следующий день, после занятий, оставшись один, принялся
вылавливать редкостный трофей.
Мимо проходил двадцатипятилетний парень, совершенно исчезнувший сейчас из
жизни тип: длинные до ключиц немытые волосы, ярко-желтая куртка, черные
клеши и в дополнение портрета - нестиранная тельняшка. Он был заметно
навеселе.
- Ни хрена себе на какой крючок и леску ты рыбу ловишь? - подивился он.
Я помялся, но вынужден был объяснить и показать. Он увидел. Ход его мысли
был для меня предельно ясен: такой зонтик стоит рублей шестьдесят, за
червонец он его любой продавщице или швейцару отдаст, а червонец -
продолжение веселья.
- Ну-ка, пацан, отойди!
Он принялся сам забрасывать крючок. Но Нева обманчива, кажется мелкой - а
глубока; кажется, что зонтик рядом лежит, а пятиметровой веревки не
хватает.
Но цель видна и парень идет за двести метров на пришвартованный к пирсу
буксир, выпрашивает лестницу и багор.
Опущу подробности и его чертыхания, когда ему пришлось погрузиться в уже
холодную, несмотря на солнышко, воду до самого пояса - выражения, большей
частью, были нецензурными (или все же - непарламентскими? но парламента у
нас тогда и в помине не было, а цензура - была).
Он все-таки зацепил багром заветную добычу. Я смотрел на него с
трехметрового парапета. Он вытащил зонтик из воды, рассмотрел и заревел
мне снизу:
- И из-за этого, гад, ты меня в Неву загнал?!
Тогда и я увидел, что у него в руке игрушечный детский солнечный зонтик. А
в воде казался, как настоящий складной японский.
Тут как раз мой трамвай подошел и я не стал ждать, пока парень поднимется
по лестнице, так что дальнейшая судьба зонтика мне неизвестна.
* * *
Когда я сдал третий том "Наследника Алвисида" редактору, он предложил
отметить это событие. Он сказал, что недалеко от издательства открылся
ларек "как при застое". Действительно - разбавленное пиво, обкусанные до
боли знакомые кружки и традиционная очередь. Стоим в предвкушении,
довольные жизнью и тем, что работа завершена и можно хоть чуть-чуть
расслабиться.
Подходит бабушка, просит на хлеб. Ну точно, как у Задорнова, только чуть
другой нюанс.
Я протягиваю ей пятерку, Сергей Фроленок - тоже потянулся за деньгами. Он
вынул купюру из кармана, не выбирая, а она оказалась рваной по
центральному сгибу, держалась миллиметрах на пяти.
- Вы мне рваную десятку дали. Замените на другую! - словно кассирша в
сбербанке проворчала старушка.
Сергей был настолько ошарашен, что заменил.
* * *
Я очень редко пишу под хмельком, таких случаев не больше десятка за все
время и каждый раз это было либо начало нового произведения, либо очень
трудный кусок, как правило одна-две страницы. Текст надо создавать с
абсолютно светлой головой. Но вот придумывается под пиво гораздо лучше, и
немалую часть времени я провожу у пивного павильона, обдумывая очередной
поворот сюжета. Плюс там собираются замечательные люди и нередко то, что
слышишь там, идет в текст буквально на следующий день. Причем у павильона
на углу улиц Будапештской и Белы Куна собираются как люди, чей интеллект
заметно превышает мой собственный, так и те, чей интеллект ниже
какого-нибудь породистого пса.
Самое смешное, что влиять на творческий процесс могут в равной степени и
те, и другие. Там я услышал как мудрости наподобие "Тяжелое похмелье
грозит затяжным запоем", так и, например, рассказ о защищенной диссертации
под заглавием: "Измерение изменения электрического потенциала шейки матки
свиньи во время коитуса". "СНОСКА: Сидорович подарил мне другое название
так же защищенной диссертации: "Влияние лунного затмения на менструальный
цикл морских устриц" (Прим. автора)"
Там же ошивается постоянный персонаж - полубомж Леха, неопределенного
возраста (но не младше сорока), со странным понятием о чести и долге. Он
живет за счет каких-то угощений, пустых бутылок и попрошайничества, больше
пьет, чем ест и кругозор у него соответствующий. Но!
Как-то я купил две бутылки пива, стою, курю, думаю. Он подходит и говорит:
"Умираю". Я ему отдал вторую бутылку и намекнул, что хочу постоять один -
это-то он понимает с первого слова (когда мешает и больше ему не
отломиться).
А через полчаса-час подходит и говорит:
- Ну, брат, ты меня спас. Долг платежом красен. Я разжился тут на троих -
вот твоя доля.
И протягивает бутылку жидкости для чистки стекол, в которой ровно сто
семьдесят грамм. Он даже обиделся на мой отказ, хотя жидкость тут же из
горла довольно шустро приговорил.
* * *
Есть такая писательница из Омска - Елена Мурашова. Я о ней давно не
слышал, но в начале восьмидесятых она всех замучила своими рукописями
приключенческих повестей, читать которые было невыразимо скучно.
На Фанконе-91 Лев Вершинин, после очередного обвинения Лены, что ее никто
не понимает, заявил:
- А знаешь, мне очень понравился твой рассказ.
- Какой?! - оживилась Мурашова.
- Опубликованный в сборнике "Пристань желтых кораблей". Тот, который и
называется "Пристань желтых кораблей". Очень достойный рассказ, мне
понравился.
- Так это не мой рассказ, а Лукьяненко.
- Может, - задумчиво ответил Лев Рэмович, - поэтому и понравился....
* * *
На Фанкон-91 я ездил с женой и сыновьями. Тогда я работал у Сидоровича и
издавал "Сизиф", соответственно, в качестве редактора журнала фантастики,
я и ездил на коны.
В один из дней выхожу из здания, где остановился, и вижу братьев Гордеевых
из Винницы (молодых писателей, о которых, к сожалению, с тех пор так
ничего и не слышал, хотя их рукописи были весьма многообещающими). Братья
направлялись куда-то с трехлитровой банкой в сетке, предложили прогуляться
с ними.
В Одессе пиво очень вкусное, и почему-то продавали только в свою тару. Мы
сели на травке неподалеку и, беседуя о фантастике, стали угощаться, ибо
полную банку надо было отнести больному Штерну. Просидели часа полтора,
под пиво, но больше обсуждая то, для чего, собственно, и собираются на
коны.
Возвращаемся. Навстречу мне жена:
- Опять пьянствовал?!
- Э-э, нет, - отвечаю. - Это братья Гордеевы пьянствовали. А я работал с
молодыми авторами.
* * *
Сейчас много говорят и пишут о представителях сексменьшинств, но ни с
одним "голубым" мне в своей жизни, к счастью наверное, встречаться не
приходилось. Но курьезный случай рассказать могу.
Завгороднему сняли однокомнатную квартиру в Питере и к нему тут же приехал
Сан Саныч Олексенко. Они под бутылочку просидели до самого утра, причем
периодически оглашали дом криками: "Боря, я тебя люблю!" и "Шура, я
тебя...".
Проснувшись, Борис Александрович обнаружил приколотую соседями к входной
двери записку:
"Голубые, любите друг друга в другом месте!"
* * *
На Интерпрессконах я обычно встаю очень рано - некоторые еще не успевают
улечься.
На Сидорконе-93, выйдя утром в коридор, увидел одного из очень хороших
писателей, которому было не очень хорошо. Тогда Вова Озеров по просьбе
Сидора держал в штабном номере магазин; я пошел к нему, разбудил и купил
две бутылки пива, чтобы поправить здоровье страдальца. Честно говоря,
вторую я хотел выпить сам. Но в коридоре появился огромный бородач с
желтым лицом и, взглянув на него, я вынужден был протянуть снадобье ему.
Имени я тогда не спросил.
Но на следующем Интерпрессе, я вновь увидел его утром и побежал в номер,
где с вечера оставался нераскупоренная бутылка с живой водой.
Утром после заезда на Сидорконе-95 я уже держал бутылку с пивом в сумке -
на всякий случай. А он... уже искал меня.
А потом у меня вышел "Наследник Алвисида" и в "Книжном обозрении"
появилась рецензия на роман. Я был приятно удивлен, поскольку никак не
ожидал, ибо не предпринимал для этого никаких усилий. По телефону я
поблагодарил корреспондента газеты Александра Ройфе, которого в лицо тогда
не знал.
Когда же на "Странник" я привез с утра пару бутылок пива (видя накануне
знакомого бородача и прекрасно понимая, что от традиции не отвертеться),
то я все ж поинтересовался - с кем имею честь? Оказалось - тот самый
Ройфе, с которым много раз беседовал по телефону. Тогда-то я и понял, что
ничего в мире просто так не случается.
* * *
Михаил Глебович Успенский, получив на Интерпрессконе-98 за два
произведения (роман "Погляди в глаза чудовищ" и рассказ "Желтая подводная
лодка "Комсомолец Мордовии", написанные в соавторстве с Андреем
Лазарчуком) три премии, горестно вздохнул:
- Опять, до Красноярска тяжести тащить...
* * *
Вячеслав Михайлович Рыбаков на Интерпрессе-97 пожаловался тележурналисту:
- У меня этих улиток, то ли шесть, то ли семь, ставить некуда.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг