они увидели бы покоящегося в мире короля. Вернувшись из апартаментов
королевы, Максимилиан осмотрел тщательно ящик стола, над которым
потрудился придворный столяр.
Осмотр удовлетворил его. Он весело засвистал и осклабился.
Закрыв ящик, он набросал в угол дивана груду вышитых подушек и, взяв со
стола роман в желтой обложке, улегся поудобней.
Улегшись, протянул руку к столику и, сняв резиновую трубку с
хрустальным наконечником, тянувшуюся по ковру к большому столу, припал
губами к наконечнику. Лицо его осветилось спокойным блаженством, острый
кадык задвигался, и в горле забулькало.
Придворный столяр отлично выполнил заказ, приспособив ящик стола для
помещения бидона с ликером, который король и тянул в промежутках чтения
через трубку в продолжение двух часов, пока глаза его не помутнели
окончательно, и он умиротворенно заснул, выронив из рук томик романа.
19. ОТРЕЧЕНИЕ СИМОНА
Гемма встала на пороге павильона, прижимая к груди ворох роз. Она
смеялась, погружая-лицо в душистую сырость лепестков.
- Вот так ладно, барышня! - сказал Коста из глубины павильона. - Я не
могу ручаться, что наш пароходный друг не завел себе штат штук в тридцать
бродячих ушей и глаз, скупленных по сходной цене. Королеве подобает
срывать розы и не мешаться в политику.
- Чем больше я перестаю быть королевой, тем лучше себя чувствую, -
ответила она, сгоняя с лица улыбку.
- Значит, до полуночи. В полночь вы сможете отправиться. Сопровождать
вас будут надежные парни. Положитесь на них, как на меня, - отозвался
Коста.
Гемма вырвала розу из букета и нервно оборвала лепестки. Они
рассыпались по ступеням алыми лодочками.
- Я только не знаю... я боюсь, что я не сумею говорить. Я никогда не
говорила с таким количеством людей, - задумчиво сказала она.
- Ерунда! Вы их не видали! Когда они появятся перед вами, у вас сразу
заговорит самое нутро. Только держите себя в руках и забудьте на это
время, что вы барышня.
- Хорошо! Я постараюсь быть способной ученицей.
- Ну, а теперь идите к себе и приготовьтесь к отъезду. Опоздать нельзя
ни на минуту. Поверьте слову опытного человека. Когда выдергиваешь из
колоды меченого туза, партнер не должен этого видеть.
- Сравнение подходящее, - расхохоталась Гемма, насмешливо поклонилась
премьеру и убежала.
Коста поглядел на оставленные на ступеньках лепестки, на дорожку, по
которой умчалась собеседница, и причмокнул языком.
- Ей-богу, отличная барышня! Я думал, что такие бывают только на
картинках в воскресных модных журналах.
Он постоял еще минуту, покачивая головой, закрыл за собой дверь
павильона и прошел через парк к воротам дворца.
Двое часовых-гвардейцев в зеленых мундирах и сиренево-розовых чикчирах,
стоявших у решетки, сделали на караул. Премьер ответил на приветствие и
очутился на улице.
Под теплой тенью каштанов стоял его экипаж, и он энергично вскочил на
подножку.
- Куда прикажете! - спросил черномазый кучер.
Премьер оглянулся по сторонам.
- Поезжай за город, Петриль... К Георгосу, - тихо сказал он.
За городом дорога побежала белыми известковыми изгибами в гору, среди
отвесных скал, на обрывах которых висели, вцепляясь корнями, корявые
горные сосны.
Бойкие гнедые лошадки легко несли экипаж, и Коста сладко задремал.
Он проснулся, когда экипаж, уже в паутине сумерек, спустился в долину,
зеленую от виноградников, и остановился у мазанки, прилипнувшей задней
стеной к ржаво-бурому обломку скалы.
Навстречу лошадям шарахнулись белолапые, мохнатые, как медведи, собаки.
Они норовили вскочить в коляску и вытащить премьера, и Петриль яростно
хлестал их кнутом, когда дверь мазанки раскрылась и хриплый голос крикнул:
- Эй вы, черти!.. Назад!
Собаки поджали хвосты и удалились с суровым рычанием. Вылезший из
мазанки хозяин подошел к экипажу, держа в руке винчестер.
- Кого принесло? - спросил он не слишком приветливо, вглядываясь в
гостей.
- У тебя, видно, болят глаза, Георгос, - ответил Коста.
Подошедший опустил ружье на землю.
- А, это ты, Коста, - сказал он, ухмыльнувшись, - я слыхал, что ты стал
очень важным барином. Зачем тебе понадобилось приезжать в гости к такому
мужлану и барсуку, как я?
Коста выпрыгнул из коляски и пожал руку хозяину.
- Не бойся! Барин я или не барин, но я не забываю старых друзей. В свое
время, старина, мы немало настреляли здесь вместе чужой дичи и одинаково
не любили лесничих. И чиниться нам не пристало. У меня большое дело к
тебе. Вынеси сюда на столик хорошего старого винца, да поторапливайся. Мне
очень некогда.
Горец взглянул на него пристально.
- Что тебе так загорелось? Неужели ты недоволен своим барством и хочешь
приняться за старые дела?
Коста усмехнулся.
- Старые дела? Ах ты, ворона! Я не занимаюсь больше мелочью. Я задумал
большое предприятие...
Он замолчал. Георгос придвинулся ближе.
- Какое?
- Тащи вино! - ответил Коста, усаживаясь на табуретку перед вбитым в
землю столом.
Георгос зашлепал по земле мягкими горными туфлями и скрылся в мазанке.
Через минуту он появился снова с глиняным круглопузатым кувшином, двумя
кружками и куском овечьего сыра.
- Может, это покажется тебе невкусно после королевских фиглей-миглей?
- Не дури, - ответил премьер, наливая вино. Он отхлебнул глоток и
крякнул. - Ты хочешь знать, какое дело? Изволь! Ты знаешь об этих вон?
Коста повернулся к морю и указал на далекие огни.
- О заморских чертях?
- Ну да!
Горец крепко выругался и сжал кулаки. Коста засмеялся.
- Ну вот! Я хочу украсть у них весь Итль и подарить его северянам.
Георгос крепко схватил премьера за руку.
- Ты не врешь? Ты вправду хочешь это сделать?
- Разве я когда-нибудь врал горным друзьям?
Хозяин оставил руку Косты и одним глотком осушил кружку.
- Ну, слава судьбе, - радостно сказал он, - по правде, я не доверял
тебе. До нас сюда дошли слухи, что ты продал душу королю и иностранцам. И
я хотел тебя вычеркнуть из памяти. И все друзья тоже.
Коста пожал плечами.
- Дураки! Горный воздух, видимо, разжижает мозги, если вы могли
поверить такой чепухе. Я продался? Ты видел когда-нибудь человека, который
мог бы меня купить? Жалкий осел!.. Да!.. Так вот, пришло время
действовать. Пришло время показать большую фигу странствующим грабителям в
генеральских мундирах. И мне нужна твоя помощь. Немедленно! Сегодня же!
- Я слушаю тебя, - просто сказал Георгос.
Премьер склонился к его уху и зашептал. Горец слушал и одобрительно
мычал, но вдруг встал и отрицательно покачал головой.
- Нет, - сказал он решительно, - тебе помочь мы согласны, но с
королевой мы не хотим иметь дела. Твое дело связываться с помазанниками, а
мы им не слуги.
- Молчи! - крикнул Коста и тяжелым нажатием руки посадил Георгоса на
скамью. - Ты не знаешь этой королевы! Она не их поля ягода. Она славная
женщина!
Он снова нагнулся и зашептал. Сухое, морщинистое лицо Георгоса
изумленно вытянулось, он присвистнул и осушил вторую кружку.
- Ах, репейник ей под хвост, - протянул он восторженно, - вот это баба!
Нет, ты не заливаешь?
- Что я сказал - то сказал, - сурово отрезал Коста, - так согласен ты
или нет?
Георгос встал и протянул жесткую, как дерево, руку.
- Бери, - сказал он, - что тебе нужно?
Коста не торопясь закурил сигару.
- Коротко! Мне нужно сотню парней. Все на лошадях и с ружьями. К
полуночи они должны ждать у сторожки на дороге к промыслам. Им предстоит
простая работа...
Коста опять понизил голос.
- Ладно, - сказал Георгос, когда он кончил, - теперь я знаю, что ты
прежний парень, и засохни все мои виноградники, если я не заткну ножом
глотки тому, кто станет врать, что ты продался. Все будет сделано.
- Смотри же, не опаздывай. Ну, а теперь прощай, - поднялся Коста, - мне
пора делать то, что должен делать я сам.
Он попрощался с Георгосом и поехал обратно в столицу.
С поворота шоссе открылся вид на ночной город. Он лежал на берегу,
притаившийся, сверкая тысячами огней, прищуренными, хищными зрачками. Над
домами стояло бледное и зловещее электрическое зарево.
Коста поджал губы.
- А интересно, черт побери, - проворчал он сквозь зубы, - когда старый
библейский хрыч попалил Содом, было ли над ним такое же зарево? Я думаю,
что в наше время можно устроить лучшую иллюминацию.
Коляска спустилась к берегу и проезжала по главной улице мимо подъезда
"Преподобной Крысы".
У подъезда остановился автомобиль, и Коста увидел, что из него вылез
генерал фон Брендель в сопровождении двух дам.
Премьер хлопнул себя по лбу и остановил коляску.
- Генерал, - крикнул он главнокомандующему, - подойдите-ка на минутку.
Фон Брендель приблизился к коляске.
- Простите, что я отравляю вам свободные минуты, генерал, но у меня
есть небольшой вопрос. Какое положение на фронте?
- Блестяще, - поднял плечи фон Брендель, - система моих укреплений...
- Не то, - невежливо перебил премьер, - система ваших укреплений мне
отлично известна. Но, мне кажется, там полное затишье, и не приходится
ожидать боев.
- Да! Я думаю. Противник настолько потрясен мощью нашей обороны, -
сказал с достоинством главнокомандующий, - что не осмелится повторять
наступление.
Коста лукаво прищурился.
- Тогда, я думаю, можно будет разрешить капитану Адлеру вернуться в
столицу. Нехорошо, генерал, заставлять такого милого человека сидеть в
глуши, когда мы все наслаждаемся жизнью, - сказал он, - могут подумать,
что вы боитесь его соперничества в войне с очаровательными женщинами и
нарочно загнали малого на фронт. Я полагаю, что вы не откажете вернуть
его.
Фон Брендель щелкнул шпорами.
- Я согласен с вами, ваше превосходительство. Я сейчас же распоряжусь
вызвать его. Я не хочу, чтобы меня упрекали в эгоизме. Кстати, мы устроим
торжественное награждение Адлера за победу над ассорскими бандами.
Генерал раскланялся, и коляска тронулась дальше.
Коста нашел королеву в будуаре. Она сидела у окна в костюме для
верховой езды.
- Ну, что? - спросила она, порывисто поднимаясь навстречу.
- Все как надо. Вы, я вижу, уже готовы? Не стоит так торопиться, в
нашем распоряжении еще три часа.
- Я очень волнуюсь, - сказала Гемма.
- Вот это уже нехорошо. Этого совсем не нужно. Видно, что у вас мало
наметки в таких историях. Тут нужно быть спокойным, как будто идешь
обедать. Впрочем, это в крови у всей вашей породы.
- Какой породы? - спросила удивленная Гемма.
- Не сердитесь, барышня. Я не хочу вас обидеть. Но вы все-таки из
белоручек. Вы не умеете владеть этими самыми... нервами. В опасную минуту
вы теряете способность действовать хладнокровно и начинаете дергаться, как
паяц на ниточке. И всегда у вас какая-то истерика. А этого нельзя.
Гемма опустила голову и ответила виновато:
- Я постараюсь взять себя в руки. Думаю, что это пройдет.
- Отлично! А на дорогу выпейте стакан хорошего вина. Это здорово
бодрит. Ну, пока отдыхайте - я пойду довершать сегодняшние дела. В
одиннадцать я зайду за вами, и мой кучер проводит вас на дорогу, -
закончил Коста.
Он вышел и направился в свой кабинет во флигеле дворца.
Там он уселся за письменный стол и взял перо, но услыхал осторожный
стук в дверь.
- Войдите, - сказал он с неудовольствием, откладывая перо.
- А, господин гофмейстер! Чем обязан чести видеть вашу милость? -
приветствовал он вошедшего Атанаса.
Атанас молча прошел через комнату и сел в кресло.
- Слушай, Коста, - начал он, - я пришел поговорить серьезно...
- Знаешь, старик, мне, право, не до серьезных разговоров. Не можешь ли
ты выбрать другое время? - прервал его Коста.
Атанас часто замигал глазами.
- Нет! Хочешь ты или не хочешь, а выслушай меня!
- Ну, говори. Можно подумать, под тобой горячая сковородка, что тебе
так не терпится. Говори, да скорей.
- Видишь ли... Моя башка не выдерживает этого... Я не в себе. Это мне
не по нраву. Я чувствую себя так, как будто меня с ног до головы затянули
в корсет...
- Что ты мелешь, старина? - обеспокоенно спросил Коста.
- Я не знаю, - продолжал Атанас, - ради какого дьявола ты полез в петлю
и для чего тебе это нужно. Ты всегда был непонятен для меня. Но ты сам за
себя отвечаешь. А при чем я? Ты придумал для меня эту клоунскую должность
гофмейстера. Помнишь, ты сам говорил, что от придворного слога можно
вывихнуть челюсти. Так я вывихнул уже не только челюсти, но и мозги. Мне
это надоело. Я простой рыбак и привык жить, как мне хочется. А теперь мне
нельзя говорить громко, нельзя ругаться, когда хочется. Я должен шаркать,
кланяться, ходить в этом золоченом футляре, сморкаться только в платок, не
махать руками и еще тысячи всяких глупостей.
- Чего же ты хочешь, старый осел? - спросил иронически Коста.
- Отпусти мою душу на покаяние. Я больше не могу. Я хочу по-прежнему
лежать на молу, ловить султанку, встречать солнце, плевать в море. Вообще
я хочу быть свободным человеком, а не гофмейстером. Если ты меня не
отпустишь - я-все равно сбегу. Я не политик...
Коста хлопнул ладонью по столу.
- Я не думал, что у тебя нервы, как у оперной певицы. Мне стыдно за
тебя, старина. Сейчас я упрекал женщину в том, что она не умеет владеть
собой, но вижу, что был несправедлив. Барышня - железо по сравнению с
такой трепаной мочалой, как ты.
Атанас тяжело вздохнул.
- Ты можешь называть меня, как хочешь, но я больше не могу. Я не в
силах. Мой котелок не варит таких вещей. Пусть я мочала, но я не
гофмейстер, будь он проклят отныне и довеку.
- Значит, ты покидаешь меня? - спросил с упреком Коста.
- Прости меня, я сказал, что не могу больше.
- Так... Симон, Симон! Прежде чем пропоет петел, ты трижды отречешься
от меня, - сказал насмешливо премьер.
Атанас покраснел.
- Ты хочешь сказать, что я изменник? Ну что же! Ты всегда был
несправедлив ко мне. Но все равно - отпусти меня.
Коста засмеялся.
- Что же, Симон! Вложи меч в ножны. Подъявший меч от меча погибнет. Не
буду держать тебя насильно. Очевидно, твоя судьба вязнуть в болоте
оппортунизма.
- Как ты сказал, - переспросил Атанас, - оппорт... тун..?
- Да, вижу, что ты действительно не годишься для придворной жизни, если
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг