Словно слепая птица тыкалась тупым клювом в позвоночник, пытаясь то ли
дозваться до меня, то ли проткнуть насквозь. Я шел и слушал эти сигналы,
ждал, что дальше предпримет птица: оставит ли меня в покое или разъярится
и начнет рвать на куски. К концу второго часа покалывание и пощипывание
перешло в ровное давление, как если бы несколько спиц уперлись в меня и
стремились, хотя не очень охотно, протолкнуться внутрь. И я не очень уж их
опасался, полагая, что пока еще они не совсем нагло себя ведут. Но потом
давление их стало усиливаться, спицы начали раскаляться, так что мне все
время хотелось повести плечами и освободиться от назойливого присутствия,
как будто внешнего, но на самом деле, я это прекрасно знал,- внутреннего и
неотделимого от меня.
В этот первый переход мы протопали двадцать два километра! Мог ли я
надеяться на подобное чудо после случившегося? Шесть часов! Целых шесть
часов удалось мне продержаться, прежде чем почти упасть на землю, вконец
обессиленным - не так физически, как морально. Почти четыре километра в
час мы шли! Ну не чудо ли?
Я не стал ужинать и, едва Кеша растянул палатку, вполз в нее, мало уже
заботясь о своем травмированном позвоночнике, и уснул сразу, не застегнув
даже вход, зная, что об этом позаботится предусмотрительный Кеша. "Какой
он все-таки молодец!- думал я, засыпая.- Просто не знаю, что бы я без него
делал. В самом деле, если бы он ушел с Радием, что бы я теперь делал?
Бр-р-р!.. А где теперь Радий? Что с ним? Эх, Радий, Радий! Натворил ты
дел. Наколбасил. Теперь вот расхлебывай...- Послышался звук застегиваемого
замка.- Молодец, Кеша,- в который раз подумал я,- какой же он все-таки
молодец!.."
Проснувшись через несколько часов и с трудом припомнив "вчерашние"
события, я чувствовал страшную тяжесть и скованность в спине. "Все
правильно,- успокаивал я себя,- так и должно быть! Я надергал за долгий
переход позвоночник, и теперь он воспалился. В месте смещения диска
произошли множественные микротравмы, и теперь мне больно. Все правильно!
Теперь надо потихоньку подняться и постараться размять спину. И мы пойдем
дальше..."
Но сделать это оказалось куда как трудно. Почти час потребовался мне,
чтобы кое-как выбраться из палатки. Мне все же удалось подняться и встать
рядом с Кешей. Я решил, что, если мне удастся самому добраться до него,
тогда все! Тогда идем. А нет - нет! Тогда не идем. Тогда остаемся на
месте. И вышло так, что я добрался до Кеши, следовательно, вышло нам идти.
Но вот незадача: я по забывчивости или еще почему не собрал палатку, то
есть не я не собрал, а Кеша. На этой почве у меня вышло затруднение, даже
получился спор с Кешей. Он, конечно, был прав. Но мне отчего-то досадно
стало, что я не имею над роботом полной власти, что существуют неведомые
мне инструкции, которым он подчиняется больше, чем мне. А спор вышел из-за
пустяка. Я велел Кеше собирать пока палатку, а потом догонять меня,
поскольку сам я вознамерился начать путешествие в одиночку. Кеша начал
спорить. Он дал мне понять, что не допустит этого! Он не может отпустить
меня от себя в силу незыблемых положений впрессованной в его
железно-проволочные мозги умной и нужной инструкции. Напрасно я пытался
победить его здравой логикой. Напрасно я обещал оставаться в пределах
прямой видимости и ждать его, пока он не догонит меня. Все зря. Кеша был
непреклонен.
Что ж... Может, так и надо? Я очень быстро согласился с ним, поняв
невозможность каких-либо компромиссов, и стоял подле, пока он сворачивал в
тугой сверток палатку и запихивал ее в брезентовый тюк. Никогда не
приходило мне в голову, что так вот придется мне с ним близко
познакомиться. И никогда бы не подумал я, что эти неуклюжие, медлительные
и неумные роботы могут быть действительно чем-то полезны человеку, и не
просто полезны, а прямо необходимы, как вот теперь, в нынешнем моем
положении.
Мне не пришлось долго ждать. Три минуты - и Кеша был готов. Мы двинулись
дальше. На этот раз я решил отказаться от его помощи. Буду идти сам, думал
я, пока смогу. Нужно держать себя в руках, нечего надеяться на робота,
нужно самому бороться! Решив так, я поставил Кешу впереди, а сам пошел
сзади. Когда идешь за кем-нибудь, то идти намного легче. Это всем
известно. Не знаю, в чем тут дело, но это так. Видно, в человеке глубоко
сидит привычка к лидеру, его стремление видеть впереди себя кого-то, и
равняться на него, и следовать за ним. Вот и мне, когда шел за Кешей, было
как-то спокойнее. Его широкая спина не просто загораживала от меня
перспективу пустых пространств, но она как бы скрывала от меня целый
враждебный мир, и защищала меня, и внушала уверенность. Мы словно несли с
собой свой собственный мирок, кусочек Земли, и не так тяжело было думать о
том, что впереди триста километров пути, и забывалось иногда, что кругом
морозная ночь, ночь под чужими звездами, на чужой планете.
Ночью в палатке я лежал и складывал часы. Пятьдесят часов плюс тридцать -
будет восемьдесят. Если предположить, что Радий будет идти сто двадцать
часов, то через сорок-сорок пять часов нас найдут. Ура! Сорок часов - это
же сущий пустяк! Но потом я начинал сомневаться. Может быть, Радию не
удастся уложиться в столь малый отрезок времени. Шутка ли- преодолеть
триста двадцать пять километров за сто двадцать часов! Это совсем не
пустяк. Это только думать легко, а ты вот попробуй-ка - ножками,
ножками... Нет, сто двадцать часов - явно мало. Считай, все сто сорок...
или сто пятьдесят! Вот так. Сто пятьдесят часиков. За сто пятьдесят
часиков он железно дойдет. Же-лез-но! Я вдруг открыл глаза. Уставился в
темноту. А почему, собственно, мы не отправили на корабль Кешу? У него,
кажется, максимальная скорость - двенадцать километров в час.
Следовательно, меньше чем за пятьдесят часов (ему ведь не нужен отдых)
добежал бы он до корабля, и нас с Радием давно бы уже спасли... Но нет.
Кеша не пошел бы. Не пошел бы - железная башка! Тогда возвращаемся к
первоначальному варианту. Сто пятьдесят часов минус восемьдесят часов,
получается семьдесят. Не так уж и много. Не так и много...
Мы сделали еще два перехода. Соответственно - тридцать два и двадцать
восемь километров. А потом случилось... что-то со мной потом случилось.
Потом я проснулся утром и как-то сразу и безоговорочно понял, что переходы
наши закончились. Что творилось с моей спиной! Казалось, раскаленный
булыжник вплавился в меня и палит огнем, так что огненные волны расходятся
по всему телу. Этого еще не хватало. "Только этого мне не доставало!" -
повторял я тупо. Боль лишила меня способности мыслить и трезво оценивать
ситуацию. Боль распластала меня, и я с трудом сдерживал крик.
Болевой шок! В академии нас знакомили с подобным явлением. Сначала, помню,
была теория. "Боль,- говорил молодой профессор в очках, шагая возле
доски,- это нормальная, естественная реакция всего живого на внешние
раздражители. Если бы организм не чувствовал боли, то он бы погиб. И мы
знаем,- продолжал он,- подобные случаи, когда в силу тех или иных
функциональных расстройств человек переставал чувствовать боль. Как
правило, такие случаи имели фатальный исход!" Профессор говорил долго и
умно. Он весь углубился в собственный доклад и не видел, как студенты,
потеряв всякий интерес к нему, а также не наблюдая никакого контроля за
собой, начали пошаливать, все шибче и шибче, и так расходились под конец,
что вообще уже перестали обращать внимание на докладчика. И поделом!-
подумал я с неожиданной злостью. Что толку во всех его поучениях, если
теперь вот мне от них ни жарко, как говорится, ни холодно! Что мне толку
от советов "постараться отвлечься от мыслей о боли, переключить внимание и
заставить себя думать о другом"! Как же я заставлю себя думать о другом,
когда... когда я только об этом теперь и думаю?! Тогда, помню, был еще
тест на болевую выносливость. Цепляли на руки и на ноги кожаные браслеты,
от которых тянулись разноцветные провода к управляющему прибору, усаживали
человека в кресло и начинали вращать на приборе ручки. Я хорошо помню свои
ощущения. Было, помню, не то чтобы очень больно, а как-то вдруг упало враз
настроение, и тяжело так стало на душе, и казалось, свет дневной померк,
будто случилось по моей вине что-то непоправимое, такое, от чего жить не
хочется. Я выдержал всего полторы минуты. А казалось, будто прошли века и
эпохи, пока сидел я в том пыточном кресле и переживал свое горе. Я так и
не понял до сих пор, что это было. Но больше повторить опыта не захотел. И
не слышал, чтобы кто-нибудь согласился на повторную попытку. Не то теперь.
Теперь я не могу вскочить и оторвать от себя электроды. Теперь это
надолго. Теперь мне самому придется бороться с моей болью. Наверное, так
честнее. Ты один, и она одна! И ты борешься с ней - со своей болью. Кто
кого... Вдруг в лицо мне ударил ослепительный луч. Сквозь сощуренные веки
я увидел Кешу, он стоял в проходе палатки и светил мне в лицо.
- Выключи свет! Кеша, ты что?
Луч сразу погас.
- Зачем ты пришел?
- Ты звал меня,- ответил он.
- Звал? Нет, я не звал, Кеша. Я не звал. Иди... Нет, постой. Стой.- Мне
вдруг стало не по себе. Пространство словно сжалось вокруг меня, стало
враждебным, агрессивным.
- Я заболел, Кеша,- сказал я.- Не могу больше идти.
- Тебе нужна помощь?- спросил он.
- Да. Нужно на корабль. Там помощь. На корабль.
- Пойдем на корабль,- предложил Кеша сразу.
- Не могу. Не могу идти.
- Почему?
- Травма у меня. Позвоночник. Понимаешь?
- Да. Травма. Не можешь идти,- повторил робот.
- Ну и дурак!- вдруг крикнул я.- Чего ты там понимаешь! Понимает он... Иди
отсюда. Выйди из палатки, холоду напустишь. Понимает он...
Кеша вышел на улицу, застегнул замок на входе. Мне стало стыдно. Нельзя
распускать себя. Кеша не виноват ни в чем. Бесполезно на него злиться. Это
не умно, в конце концов...
- Эй, Кеша!- позвал я.
- Я слушаю.
- Кеша... какая температура сейчас?
- Минус двадцать семь градусов Цельсия.
- Так... понятно. А сколько мы прошли с тобой?
- Сто двенадцать километров.
- Ага... Хорошо.- Я спрашивал и тревожно прислушивался к себе: станет мне
легче или тяжелей? Но мне не становилось ни тяжелей, ни легче. Раскаленный
булыжник все так же нестерпимо жег спину.
- А сколько осталось до корабля?
- Двести тринадцать километров,- ответил Кеша. Это если за нами не вышлют
вездеход. А его, конечно, вышлют. Не могут не выслать. Это было бы
свинством с их стороны - не выслать за нами вездеход! С них спросят потом
строго: почему это вы не послали своевременно за вашими товарищами
вездеход? Как же вы не подумали о них? Мы - ваши наставники и учителя -
думали, что вы уже вполне сформировавшиеся разведчики-исследователи, а вы
все еще школяры. Несерьезно! Придется вас отправить всех на
переэкзаменовку. Кроме вот... вот них!..
Я вздрогнул. Кажется, задремал. Чудно. Лежал, лежал и на тебе - уснул!
Чудно... А все-таки жалко. Не повезло мне. И как так получилось? Вот Радий
- жив, здоров, уже пришел на корабль, поди... Или не пришел?
- Кеша, сколько времени?
- Сто двадцать один час пятьдесят семь минут.
Нет, еще не пришел. Вряд ли. Если только очень спешил... спина болит...
Поесть бы надо...
- Кеша, открой консервы.
Через минуту робот поставил возле моей головы раскрытую банку и сказал
вдруг:
- Последняя банка. Пищи больше нет.
- Как последняя?- Я с недоумением посмотрел на него.- Кеша, ты что? Что ты
говоришь?
- Последняя банка,- повторил робот.- Предупреждаю: последняя банка!
- Как последняя, Кеша? Мы ж съели всего... Сколько мы съели?
- Шесть банок.
- Каких шесть? Каких шесть?...
Глупо, конечно, было спорить, но уж очень обидно стало. Все в одно утро: и
булыжник в спине, и последняя банка. Робот, он ведь не мог ошибиться. Это
я дал маху. Забыл, что у меня ограниченный запас. Жрал, словно на курорте,
вот и кукуй теперь. И сразу же есть захотелось. Минуту назад не хотелось,
а теперь вдруг захотелось...
- Ладно, убери. Я не буду есть,- произнес я.- Надо экономить теперь.
Кеша взял банку. Я проследил за ней глазами, будто опасаясь, что Кеша ее
выбросит или съест... Ха-ха! То-то смеху было бы... если бы Кеша съел мои
консервы.
Просмеявшись и прокашлявшись, я как будто немного успокоился. Тяжесть
спала с моей груди, стало легче. Повернул голову направо, потом налево...
Вроде ничего. Ну Кеша, уморил...
- Сейчас пойдем, Кеша. Я встаю. Открывай замок.
Тяжело ступая, робот прошествовал ко входу. Раздался треск, створки
палатки раскрылись.
- Молодец, Кеша. Я встаю,- сообщил я.- Ты отойди пока. Отойди в сторону. Я
сейчас...
Любопытно - мне вроде как неловко стало перед ним, что вот я сейчас тут
буду корячиться, а он будет на все это смотреть.
Правильно я сделал, что прогнал его. Если бы он видел мои конвульсии, бог
знает, что бы он подумал! Какие бы мысли могли родиться в его звонкой
голове, какие ассоциации у него бы возникли. Ну а я, уж точно, тогда не
встал бы - слишком замысловатым был мой подъем. Я почти не соображал
ничего. Руки, ноги, туловище принимали самые неестественные положения,
самые неправдоподобные позы, лишь бы встать, выпрямиться, как и подобает
нормальному человеку... Когда я, покачиваясь, вышел из палатки, Кеша сразу
шагнул ко мне. Конечно, он решил, что мне нужна помощь. И он не ошибся.
Помощь мне была в самый раз. И я не стал от нее отказываться. Схватился за
твердую его руку и стоял так, не веря еще, что я все-таки стою, и желая
привыкнуть к этому состоянию.
Странным образом смешались во мне два противоположных ощущения: опаляющий
огонь по всей спине и обжигающий холод на лице и на руках; и одно казалось
естественным продолжением другого. И я скоро перестал чувствовать разницу:
мне то хотелось включить обогрев комбинезона, а то, наоборот, охлаждение.
Я и сам не знаю, зачем мне понадобилось вставать? Лежал бы себе в палатке,
ждал спокойненько помощи. И что за непоседливость такая?.. Все равно меня
найдут. Несколько десятков километров- ну ничего-то не решают! Но что-то
внутри меня, непонятная мне самому сила гнала меня в ночь, принуждала
идти, превозмогая боль и холод. Это, кажется, сам дух борьбы гнал меня
вперед, заставлял преодолевать обстоятельства. Так, наверное, пробивается
росток сквозь камень, так глухой и слепой полураздавленный червь
извивается и ползет куда-то, к одному ему ведомой цели.
Мы еле плелись. Наверное, от голода у меня разболелась голова. Промаявшись
четыре часа, наконец остановились. Девять километров - таков результат
моего героического усилия. Пока Кеша растягивал палатку, я сидел на земле
и бессмысленно глядел перед собой. Этот переход вымотал меня вконец. Даже
голод притупился, одна только слабость и боль во всем теле! Когда палатка
была готова, я вполз в нее и упал лицом вниз, услышав лишь звук
застегиваемого замка. Кеша сам позаботился обо всем, без лишних расспросов
и объяснений.
Сон не принес мне ни облегчения, ни успокоения. Казалось, будто я
провалился в черную яму, где все вязко, все противно и нет ни воздуха, ни
света. И я хочу подняться, да не могу, не могу пошевелиться; страшная
тяжесть давит мне на спину, и нет никакой возможности освободиться от нее,
сбросить этот невыносимый гнет. Много раз умирал я во сне, задыхался,
терял сознание. Опора уходила из-под ног, и я начинал вращаться в
гигантской воронке, затягивающей меня в свою сердцевину, откуда нельзя
выбраться...
Я проснулся от собственного крика. Лицо было мокро, я с трудом дышал,
словно после тяжелой и долгой работы. Стало сразу необыкновенно легко,
груз, придавливавший меня всю ночь, исчез, но след его остался на мне -
там, на спине, где он давил своим жестким квадратным основанием,- спина
горела, ее стягивало и корежило, и словно тысячи маленьких пламенных
сердец бились в ней, причиняя острую боль. На миг мне стало страшно. Что
со мной? Я все время твердил себе, что это просто травма, просто вылетел
диск... Но откуда мне знать, что это именно так? Откуда? Мне так удобнее
думать? Да? Да! Так удобнее, безопаснее. Вылетел диск, просто диск... Но
почему такая оглушающая боль? Почему она растет? Что ей надо? Словно
жестокое кровожадное чудовище набросилось на меня, прилипло своими
омерзительными крыльями к моей спине и теперь медленно и неотвратимо
вживляется в меня, врастает в мою обнаженную плоть, растворяется в ней,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг