- Что значит - долго?
- Я хочу знать, когда пилот Пагин приступит к исполнению своих прямых
обязанностей. Когда пилот Пагин явится ко мне в кабинет и доложит по всей
форме, что он готов к полетам!
- Да я и сейчас могу это сказать,- ответил я, непроизвольно напрягаясь.
- Так ты готов к полетам?
Несколько секунд я смотрел руководителю в глаза.
- Ну конечно готов! Андрей Ильич, о чем вы спрашиваете? Вы же знаете, что
это не от меня зависит.
- Хорошо! Я позвоню профессору и узнаю, что там и как. А ты пока не
расслабляйся. Мы тут "Фараон" к полету готовим. Я буду на капитана
подавать твою кандидатуру.
- Андрей Ильич!..
- Всё, иди. Не мешай работать.- Он тут же нажал кнопку на пульте и
произнес, наклонившись к микрофону: - Запускай!
Пропустив в кабинет пять или шесть человек, подмигнув шедшему последним
Косте Грохальскому, я вышел за дверь.
В четверг, в двенадцать часов я стоял у развилки дорог и ждал девушку.
Снова светило ярко солнце, небо казалось темным и глубоким, и блистало
нестерпимым блеском зеркало вод, полыхали красными и желтыми факелами
деревья на том берегу, и снова я почувствовал смирение и покой. Даже
удивительно, как быстро может меняться настроение человека и как оно
зависит от мельчайших, казалось бы, обстоятельств. В руках моих был букет
гиацинтов, и я стоял и смотрел не отрываясь вверх по дороге, откуда должна
была прийти чудесная девушка, возвратившая мне надежду на счастье. Я так
увлекся, что не заметил, как она подошла сзади, со стороны озера, тронула
меня за руку. Обернувшись, я увидел ее радостное лицо, озаренное
солнечными бликами. Глаза ее смеялись, и в них вспыхивали золотистые
искорки, и отражались небо и озеро, и оранжевые деревья на том берегу. Вся
она была пронизана солнцем и свежестью, и от нее самой (чудилось мне)
исходило сияние, подобное тому, какое видел я на старых иконах вокруг
святых. Я до того потерялся, что не мог вымолвить ни слова и даже забыл
про букет у себя в руках.
- Ну что ж вы молчите?- воскликнула девушка.- Здравствуйте!
- Здравствуйте,- отозвался я. Она обошла вокруг и увидела цветы в моих
руках.
- Ой, какая прелесть! Это вы где нарвали? Я в лесу не встречала таких.
- Это не из леса, это из цветочного магазина, специально для вас.- Я
протянул букет, и она приняла его двумя руками, прижала к груди и
погрузила лицо в лепестки.
- Какие чудесные цветы!- сказала она, вдыхая аромат.- Спасибо вам...
- Да что ж,- пробормотал я,- цветы как цветы.
- А я в лес сегодня ходила,- сообщила девушка.
- Вы были сегодня в лесу?- удивился я.
- Да, была. Я рано утром пошла. Там так хорошо. Думала, вы тоже придете,
но вас не было.
Я подосадовал про себя, что не совершил свою обычную утреннюю прогулку.
- Ну так что, куда мы теперь пойдем?- прервала мои размышления девушка.
- Да куда хотите,- ответил я и сделал широкий жест, словно бы обнимающий
целиком всю действительность.- Можно просто погулять, а можно пойти в
кафе. Тут недалеко. Хотите, пойдем в кафе?
- Хочу,- ответила девушка, и мы отправились в кафе "Снежинка", в котором
готовили превосходный кофе и подавали фруктовое мороженое тридцати шести
сортов.
В кафе оказалось сумрачно и безлюдно: лилась из запрятанных куда-то
динамиков приятная музыка, обволакивающая сознание и уносящая в прекрасные
дали. Мы прошли между круглых столиков из полированного черного стекла,
мимо бархатных портьер, закрывающих окна, мимо динамиков, которых никто и
никогда не видел, и сели в темном углу, буквально на ощупь найдя мягкие
сиденья.
- Как здесь чудесно!- проговорила девушка.
- Да,- согласился я,- мне тоже нравится. Я сюда захожу иногда. Нечасто...
но теперь, надеюсь, буду приходить чаще,- сказал и украдкой посмотрел на
спутницу. Со мной происходило что-то странное. Никогда я не изъяснялся с
женщинами таким замысловатым языком. Мне не было нужды на что-то там
намекать, обнадеживать и вилять среди прямых и ясных, как солнечный луч,
понятий. Бывало обычно наоборот, мои нечастые собеседницы вовсю
пользовались эзоповым языком, а я досадовал про себя на их вычурные
признания и вполне ясные в своей тайной сути намеки. И вот я сам заговорил
подобным языком, сам оказался в положении человека, не смеющего прямо
высказать свои намерения.
Занятый подобными размышлениями, я не заметил подошедшего официанта.
- Андрей, что ты будешь заказывать?- обратилась ко мне Ирина, и я так
смешался, что сразу забыл названия всех блюд. "Она назвала меня по имени!
Она сказала мне ты!"
- А ты... что ты хочешь?
- Мне все равно. Заказывай на свой вкус.
Я выпрямился в кресле.
- Тогда вот что. Принесите два шоколадных мороженых со сливками и два кофе
"глясе".
Официант ушел, и возникла неловкая пауза. Но девушка снова пришла мне на
помощь.
- Ты был вчера в Управлении?- спросила она.
- Да. А откуда ты знаешь?
- Я видела тебя.
- Видела?
- Ну конечно. Я ведь тоже там была, после обеда.
- Здорово,- обрадовался я.- А к кому ты ходила?
- Я была в службе комплектации.
- Вот как? И что тебе сказали?
- Меня, кажется, берут на "Фараон".
- Тебя берут на "Фараон"? Это точно?
- Точно. Вчера я получила последнее согласование. Через три недели старт.
- Но ведь "Фараон" - это же мой корабль! То есть я хотел сказать, что я на
нем летал.
- Вот и чудесно. Значит, мы полетим вместе. Потому что они еще не
назначили командира. Они говорили о каком-то Пагине. Ты не знаешь такого?
В это время прибыл официант с кофе глясе и с мороженым, и я должен был
сделать добрый глоток холодного напитка, чтобы немного прийти в себя.
Сразу столько новостей обрушилось самым неожиданным образом, что голова
пошла кругом. Девушка взяла золотую ложечку и принялась за мороженое. Она
казалась очень спокойной.
- Пагин - это я, и мне бы очень хотелось полететь на "Фараоне",- произнес
я, вздохнув.- Но дело в том, что меня отстранили от полетов. Правда, вчера
мне сказали, что мою кандидатуру будут предлагать на место капитана. Но
это вряд ли пройдет. Дело в том, что я не могу пройти тест на
психологическую устойчивость.
- А что это за тест?
- Да, в общем-то, ерунда. Я и сам толком не знаю. Врачи говорят, что у
меня развивается комплекс вины. То есть тут не в этом только дело. А дело
в том, что у меня погибла жена двенадцать лет назад, и я никак не могу ее
забыть. Поэтому я не могу пройти тестирование. Так они объясняют.
Девушка помолчала.
- Но что плохого в том, что вы не можете забыть свою жену?- спросила она,
снова переходя на "вы".
- В этом нет ничего плохого,- ответил я,- и никто меня и не обвиняет. Но я
не могу пройти тест на психологическую устойчивость, и меня из-за этого
отстранили от полетов.
- Странно,- проговорила она. Чашечка с шоколадным мороженым стояла перед
ней, рядом лежала на скатерти золотая ложечка. Я почувствовал ее
напряженный взгляд.- Скажите, вы любили ее?
- Любил.
- И теперь любите?
- Теперь тоже люблю, но по-другому. Я не смогу этого объяснить. Мертвых
нельзя любить так, как живых. Но я помню ее каждую минуту и никогда не
смогу забыть.
Возникла пауза, девушка осторожно взяла ложечку и подвинула к себе
мороженое.
- Мне предлагали психокоррекцию, чтобы я забыл ее, но я отказался,-
добавил я, чувствуя некую недосказанность.
- А почему вы отказались?- спросила девушка, не поднимая головы.
- Потому что... потому что я не хочу, чтобы в моей голове копались
посторонние люди. Я не хочу, чтобы меня подгоняли под чью угодно мерку.
Пусть у меня будут недостатки, но я останусь таким, какой я есть.
- Странный подход.
- Странный?.. А как бы вы поступили на моем месте?
- Я не могу этого сказать, потому что никогда не была на вашем месте. Но
во всяком случае, я не вижу ничего предосудительного в психокоррекции.
Ведь это все делается на благо человека! Просто мы не привыкли еще к
этому, а дети наши будут воспринимать ее как должное.
Я хотел усмехнуться таким словам, но удержался - слишком серьезно это было
произнесено. Не желая спорить, я проговорил миролюбиво:
- Я и не говорю, что психокоррекция - это обязательно плохо. Просто наше
поколение было воспитано на других принципах, и нам трудно так с ходу
принять подобные новшества. Мы воспитывали у себя силу воли: заставляли
себя подниматься ежедневно в шесть часов и обливаться ледяной водой;
тренировали память, заучивая целые страницы справочников по небесной
механике; и мы учились любить свою профессию, читая удивительные книги и
мечтая о подвиге. А теперь нам говорят: "Пожалуйте в камеру на сеанс
психокоррекции, и через сорок минут вы до дрожи в коленях полюбите космос,
у вас разовьется феноменальная память, а сила воли у вас станет такая, что
для нее еще не придумали подходящего определения!"
- Вы считаете, что это плохо?
- Нет, не считаю. Но мне все-таки обидно. То, на что мы тратили годы,
теперь достигается за несколько часов и без всяких усилий.
- Я вас понимаю,- проговорила девушка.- Но и вы поймите новые поколения.
Зачем им повторять ваш тяжелый путь? Зачем им тратить годы на то, что
можно получить уже теперь, сегодня! Кругом столько нерешенных задач, и
было бы нелепо, имея перед собой прямую и широкую дорогу, отправиться
длинным обходным путем, чтобы прийти через несколько лет в ту же самую
точку.
- Да я никого не осуждаю! Я только хотел объяснить, что чувствуем я и мои
ровесники, глядя на этих выскочек. И еще: я никому не позволю копаться в
моих эмоциях и перекраивать мою память.
- Что ж,- заключила девушка,- имеете на это полное право.
- И я все равно добьюсь своего, я буду летать, и без всяких этих штучек.
Покончив с мороженым, девушка взяла кружку с холодным кофе, в котором
плавал маслянистый желтый шар. Кругом было все так же тихо, плыла волнами
приятная музыка, официанты в белых рубашках бесшумно перемещались в
полутьме, и я вдруг осознал ненужность, неуместность нашего спора. "Чего и
кому я хочу доказать?.." Я попытался вспомнить, с чего у нас все началось,
и не смог. Да и не сильно хотелось. Зачем напрягаться, когда так спокойно
вокруг? И к чему вообще любые споры, когда действительность сама ответит
на все вопросы и одобрит одних и накажет других. Мне пришло в голову, что
мы принадлежим к разным поколениям и поэтому по-разному оцениваем
одинаковые вещи. Ирине лет двадцать пять, не больше, а мне целых тридцать
пять. Десять лет - огромная дистанция в наше стремительное время, и
естественно, что мы по-разному смотрим на то, что как раз возникло и
развилось в прошлое десятилетие. "А поэтому... поэтому не буду больше с
ней спорить ни о чем. Было бы верхом глупости спорить мне с такой девушкой
на какую угодно тему!"
Подошел официант, и я заплатил по счету. Мы встали и снова пошли меж
черных полированных столиков, мимо динамиков и портьер - к выходу. Девушка
шла впереди, чуть наклонив голову и прижимая двумя руками к груди сумочку,
и столько трогательности было в ее походке, Ирина казалась такой
беззащитной, что внутри у меня все поднялось жаркой волной, и я понял, что
ради этой девушки я не задумываясь пожертвовал бы жизнью.
Мы стали встречаться каждый день. Гуляли до обеда в лесу, а потом,
встретившись вновь, шли в кафе, в мягкий полумрак, где заказывали
мороженое и слушали такую приятную, уносящую в голубую даль музыку. Я
отдавал себе отчет в том, что происходит. Эта девушка - совсем не
красавица, очень странная и поразившая меня с первой встречи чем-то таким,
чего я не мог, да и не хотел понимать,- все сильнее завладевала моими
чувствами, моим сознанием, тем, что называют иногда душой. Воздействие ее
на меня было так сильно и необычно, что я бы назвал его колдовским, если
бы только верил в колдовство. Когда ее не было, я испытывал тоску и не
находил себе места. Рядом с ней все чудесным образом менялось, мир
расцвечивался радужными красками, и казались невозможными печаль и уныние,
напротив, хотелось совершить что-нибудь необыкновенное, потрясающее, чтобы
подтвердить необыкновенность мира, его чудесность и необходимость всем нам
жить светлой и радостной жизнью. Прошлые мои печали как бы отдалились и
подернулись дымкой, словно это было в иной жизни, ненастоящей, или во сне,
в нескончаемом сне, который наконец закончился, и я проснулся и увидел мир
таким, каков он на самом деле есть - добрым и ласковым, полным
предчувствия чуда и сказочных надежд.
А когда я думал о своей погибшей жене, то мне уже казалось, что это все
было не со мной, а с другим человеком, называвшимся мною, и Ирина была не
моя, а его жена, и оба они остались там, в прошлом, со своими горестями и
чувством неразрешимой вины. А я здесь, в другом мире - в мире, где светит
ярко солнце, где бродят по утрам холодные туманы и где я сам брожу среди
этих туманов, свободный и легкий, независимый и счастливый. Это было почти
что раздвоение личности. А может, и не было никакого раздвоения, а на
самом деле я так переменился, что стал другим человеком, и прошлое
осталось в прошлом, а будущее превратилось в явь, и я-будущий стал
я-настоящим, потому что двенадцать лет - это двенадцать лет, и потому что
нельзя всю жизнь прожить одним чувством, так же как нельзя навечно
остаться молодым.
А дела шли своим чередом. Через неделю Ирина (я уже не запинался, когда
произносил ее имя) сообщила мне, что вопрос о ее назначении окончательно
решен.
- А до этого что, он был решен неокончательно?- спросил я, улыбнувшись.
- Ну ты же знаешь, через сколько инстанций проходят списки экипажа,
особенно если подбираются новые люди. А ты не хочешь сходить в Управление?
Место командира всё ещё свободно.
- Да, я схожу,- ответил я.- Завтра...
Каждый вечер я думал о том, что "завтра" пойду в Управление для решающего
разговора. Но наступало завтра, и я никуда не шел. Ирина смотрела на меня
с беспокойством и роняла иногда реплики, призванные добавить мне
решимости. Отношения наши к этому времени были предельно ясны, хотя и не
было никакого специального объяснения; но в некоторых случаях объяснения
становятся излишними и даже портят дело, потому что в некоторых случаях
все ясно и без слов. Ирина прекрасно видела мое к ней отношение, а я, в
свою очередь, чувствовал, что небезразличен ей. К тому же она, кажется,
умела отгадывать мои мысли и желания, и мне было с ней очень легко и
просто. Мы уже свободно говорили друг другу "ты" и общались так, словно
знали друг друга много лет. Все у нас было хорошо, слишком хорошо, так что
временами становилось страшно. За что такое счастье? Откуда? Как так
получилось? И чем все это кончится?.. То есть я знал, что мы должны быть
всегда вместе, но вот первое же испытание - полет на "Фараоне", и... будем
ли мы вместе на нем? Или первое же препятствие разобьет наши планы? (Я не
мог представить, что Ирина будет летать, а я в это время буду сидеть на
Земле или, пускай, тоже летать, но не вместе с ней.) И выяснилось вдруг,
что для счастья мне мало теперь получить допуск к полетам, мало вернуться
к звездам, необходимо, чтобы была рядом маленькая хрупкая девушка,
чудесным образом преобразившая мою жизнь.
Наконец, где-то на десятый день я решился. Приготовления Ирины к полету
стали слишком демонстративными, и я решил расставить все точки.
На этот раз я не стал заходить в комнату психологической разгрузки, а
отправился лифтом сразу на семнадцатый этаж, туда, где завязываются
сложнейшие и разнообразнейшие связи и определяется судьба десятков и сотен
человек. Однако у руководителя полетов шло совещание, и, промаявшись в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг