Ей, уже поднаторевшей в автодорожном мостостроении, бросилось в глаза,
как по-разному делают одно и то же дело два звена, два берега. Если
Пирожков, на этом берегу суетился и покрикивал, когда вздымали наверх
здоровенное бревно, то на левом, где в компенсацию за "трудность" работал
Илья, звеньевой Валька Сыч молча и азартно рубил угол, оседлавши ярус, а
бревна наверх не подымали, а закатывали, благо берег был рядом. Легонько,
точно макаронину, Ильи подталкивал бревно ножом бульдозера, и оно
скользило по салазкам и мирно опускалось на уготованное ему место в срубе.
Ох уж этот Илюха, механик-самоучка, не случайно прозванный Кулибиным,
вечно он что-нибудь придумает!
Естественно, по случаю ее появления все оторвались от работы,
посыпались шуточки и хохмочки, пришли в движение языки, а топоры и пилы
примолкли, и она заметила, как нахмурился Илья и в мальчишечьей улыбке до
ушей расплылся Валька Сыч.
- Вот уж голь на выдумки хитра, - похвалила Юлька сычевское звено, ни к
кому персонально не обращаясь. - Приспособили бульдозер вместо крана - и
глазом не моргнут.
- Понадобится - и заместо швейной машины присобачим, - тряхнул
цыганским чубом с верхотуры Сыч.
- А левый берег чего же опыт не перенимает? - наивно полюбопытствовала
Юлька.
- Одного опыта мало, - угрюмо ответил Пирожков. - Нужно, чтобы берег
был под рукой.
- И голова как у Кулибина, - самокритично добавил Усатик, - а у нас не
имеется.
И все наперебой принялись нахваливать Илью, какой он мастер и умелец,
какой мастак на изобретения, какие у него золотые руки и светлая голова. А
Илья усмехнулся:
- Вот поставим мост дугой, тогда и хвалите!
Тут начался прямо-таки фестиваль сатиры и юмора, все ведь не только
плотники, бульдозеристы, вальщики и штукатуры, все еще и остряки-самоучки
седьмого разряда. Куда там радиопередаче "Опять двадцать пять"!
- Каков мастер, такова и изделия...
- Топором тесать - это вам не язык чесать...
- Мастера собрались - из топора шти варить...
- Тоже мне работнички: что ни руб - гони рупь!..
- Черт занес на худой мост...
- Строим мост от дороги за семь верст...
- Наш Илья мастер - трефовой масти...
- Ну, мастер еще не мастер, - сказал Илья, чтобы остановить этот фонтан
остроумия. - Мастеришка. Мастерство - это у стариков, у нас в лучшем
случае навык да сноровка... А ну, передовики, не отвлекаться! - А сам
подошел к Юльке вплотную и шепнул так ласково, как, наверное, он один
умеет: - Ты, Литвинова, мне график срываешь. Очень тебя прошу больше сюда
не являться. И обаяние свое здесь не демонстрировать. Займись лучше
кухней, там ты царь и бог!
И это был ее "звездный час"!
В Усть-Борск она приехала весной, в конце апреля, когда еще снег синел
по теневым склонам сопок и на реке, когда просека лишь чуть потревожила
тайгу, так и не убежав за горизонт, и когда первые отряды десантников
только формировались.
Они почти всем курсом дошкольного педагогического поднялись на крыло -
двадцать шесть девушек. Дома ахнули: куда же ты, дурочка, до диплома
пустяки осталось, кому ты там нужна без профессии? Но они хотели "нюхнуть
настоящей жизни". Впрочем, о профессии начальство сразу и позаботилось:
все новоприбывшие "дошколята" были приписаны к ускоренным курсам
автокрановщиц - настолько ускоренным, чтобы к лету всех "выстрелить" на
Трассу.
Удивительный это был май в Усть-Борске!
Старое деревянное село с действующей церковкой семнадцатого века, с
дощатыми тротуарами и откормленными лайками, флегматично возлежащими
посреди улицы, с бесконечными поленницами заготовленных впрок, на столетие
вперед, дров, - вдруг превратилось в столицу и "стартовую установку"
гремящей на всю страну Трассы. За околицей и по огородам как грибы росли
палатки и сборные дома различных служб; поверх крыш проплывали кабины
красных самосвалов, а над пойменным лугом взметнулась полосатая "колбаса"
аэродрома. Трещали, от тесноты добротные пятистенки Усть-Борска;
энтузиазм, песни, воодушевление, радиопереговоры, смех выплеснулись из
помещений и растеклись по округе.
Весь месяц почти круглосуточно в бывшем сельсовете, в амбарах,
палатках, щитовках формировались отряды, увязывались проекты, утрясались и
срезались сметы, заседал комитет комсомола, давали рекомендации научные
экспедиции, инспектировали представители министерств, обследовали,
выслушивали и выстукивали будущих десантников медицинские комиссии,
наседали журналисты и выколачивали вертолет фотокорреспонденты. А каждую
субботу в тесном клубе, по-допотопному рубленному "в угол", игралось
десяток комсомольских свадеб. Да и то потому лишь десяток, что
Усть-Борский прокат сплоховал с запасом белых свадебных платьев. И каждое
воскресенье в том же клубе с оркестром провожали на Трассу два-три
десанта, самостоятельных отряда от десяти до ста человек, выбрасываемых на
реки, туннели и будущие станции. Так что в этой атмосфере за май, за один
май, наполовину подтаяли курсы автокрановщиц. Все, кто был посмазливее да
побойчее, улетели в десанты вместе с молодыми мужьями - поварихами,
подсобницами, учетчицами. А неулетевшие поглядывали друг на дружку
растерянно: кого, мол, завтра недосчитаемся? И настороженно: кому же из
нас, девоньки, суждено остаться последней?
Юлька не была ни дурнушкой, ни мямлей, ни занудой. Разве что мордашка
по циркулю да очки. Зато васильковые глаза, в которые только глянь... и
золотистых волос копна... и фигурка что надо. Вот бы поразбитнее ей быть,
поулыбчивей, позадиристей, а она больно уж серьезная уродилась. Словом, не
из самых видных была Юлька и там, у себя в педучилище, и здесь, на
ускоренных курсах. Но ведь и не из последних же! Тем не менее ряды
автокрановщиц катастрофически редели, а Юльку все еще никто не заметил и
не отметил вниманием. Уж не ей ли суждено в одиночку слушать последнюю
лекцию?
И вдруг! Вдруг посреди занятий заявляется Илья... то есть тогда она еще
не знала, что это Илья... заявляется ладный такой, сухощавый и чистенький
парнюга, волосы ершиком, сразу видно - головастый, целеустремленный и себя
очень уважающий, отодвигает инструктора по автокранам и говорит:
- Товарищи девушки, срочно нужна повариха. Завтра же в десант. Работа
трудная, отряд особый - мостоотряд. Но в обиду не дадим, честно. Есть
желающая?
- Есть, - пискнула Юлька, потому что горло перехватило и глаза затянуло
внезапными слезами. То ли судьба ткнула в него пальцем, то ли сердце
подсказало: твой!
- Как фамилия? - раскрыл блокнот Илья.
- Литвинова.
- Вот и чудненько, Литвинова. Собирайся, в управлении спросишь
Кулемина.
С ускоренными курсами было покончено! Она шла в десант, туда, где всего
труднее, где передовые отряды, сброшенные с вертолетов, готовят плацдармы
для наступления главным силам, где куются характеры и складываются
биографии, где постепенно, шаг за шагом, пробивает тайгу, устремляясь в
будущее, Трасса. И даже отпрашиваться не надо, потому что поварихами в
отряд отпускают безоговорочно, поварихи сейчас для Трассы нужнее, чем
лесорубы, тоннельщики и лэповцы.
В брезентовой своей робе явилась она в управление, спросила Кулемина.
Никто такого не знал. Подождала, потолкалась в толпе, присмотрелась,
определила, у кого что следует спрашивать, - нет, Кулемина среди
командиров отрядов не числилось. В ней закипели слезы: неужто обманул,
разыграл? И тут из толчеи курток, роб и беретов вывернулся Илья и вежливо
набросился на нее:
- Ты где же пропадаешь, Литвинова?! Битый час ищу!
Она объяснила. Он огорчился:
- Вот видишь, даже по фамилии не знают, Кулибин да Кулибин.
Механик-самоучка! Раз без зарплаты оставили, на Кулибина выписали. Честно!
- И тут же присмотрелся к ней, будто впервые увидел, пристально,
заинтересованно. - Ну-ка, ну-ка, сними очки.
Юлька сняла и полыхнула на него застенчивой близорукой синевой. До этой
минуты лишь она знала, какой может быть хорошенькой. Иногда. И не для всех
- для одного. И эту минуту узнал Илья. Он помолчал, ошарашенный,
пробормотал "спасибо", зачем-то ощупал подбородок, лоб, щеки и сказал
обреченно, вроде бы не ей, кому-то другому сказал:
- Промахнулся я с тобой, Литвинова. Перессоришь ты мне отряд.
- Не бойсь, не перессорю, - прозвенела в ответ Юлька, и при желании
можно было услышать в этом ответе и вызов, и задор, и обещание, и угрозу.
- Честно? Ну смотри, слово дала!
Назавтра маленькая группа Кулемина присоединилась к большому, но не
очень-то расторопному отряду, ставившему мост через речку Чуранчу, - в
качестве не то детонатора, не то катализатора. А Юлька попала в подручные
и ученицы к тамошней разбитной, горластой и влюбчивой поварихе. Тут-то и
посетил Юльку "успех", который иные девичьи головы напрочь закруживает, -
от ухажеров и предложений отбоя не было. Поначалу липли едва ли не все,
потом отсохли, и осталось из претендентов двое: красавец, прямо-таки
артист Пирожков и застенчивый Валька Сыч. Пирожкова тоже ненадолго хватило
- понятно же, тут улыбки предназначены одному Кулибину. А вот Сыч...
Впрочем, Сычом он стал позднее, когда безнадежно и безответно влюбился
в Юльку, до этого, говорят, весельчак был, сорвиголова, балагур и душа
компании. А потом сник и превратился по всем статьям в Сыча. Единственно,
что осталось в нем от прежнего Вальки, - каждодневно, в любую погоду,
невзирая на аварии, авралы и всевозможные помехи, неведомо где добывал и
приносил ей цветы, и Юлька не отказывалась, потому что грех отказываться
от цветов.
И лишь Илья ее не замечал.
Ребята работали до шести, до половины седьмого, потом плотно ужинали и
падали на травку - были они и молоды, и крепки, и не новички в плотницком
деле, а все же вырабатывались, как говорится, до состояния "хоть выжми".
Но, повалявшись часок-другой, а кто и подремав, оживали, палили костер,
настраивали гитару, заваривали чаек - уже сами, без Юльки, и теперь-то,
наверное, было бы самое интересное посидеть с ними у огонька, попеть песни
и послушать разговоры, однако Юльки уже не хватало, потому что работа у
нее тоже била не из легких.
Но в этот вечер, едва Юлька развалила по мискам вермишель с тушенкой
под томатным соусом, Илья встал и попросил не без торжественности:
- Граждане, секунду внимания!
И все вдруг заметили, что сегодня он какой-то не такой, в белой рубашке
и вообще сияет именинником. А он жестом фокусника извлек из-за спины
бутылку шампанского, пустил пробку в небо и заявил:
- Честь имею представиться. Кулемин Илья Михалыч. По кличке Кулибин.
Ровно двадцать три годика стукнуло, честно.
И все, подставляя кружки под этот символический глоток шампанского ли,
пены ли от него закричали наперебой:
- Что ж ты раньше-то молчал? Что ж скрывал? Уши ему драть, уши! Да ты
же самый старый из нас! Ветеран! Качать старика Кулибина! Долги-и-и-я
л-е-е-ета-а!
И потянулись руки с импровизированными блиц-подарками: авторучка,
редкостный значок, еще более редкостный томик Есенина, перочинный ножик с
обилием подсобного инструмента и даже сувенирная баночка икры со дна
Арканиного рюкзака. И тут опять Юлька раскраснелась и похорошела, лишний
раз убедившись: судьба. Ведь ежели б не судьба, как бы она догадалась
именно сегодня испечь торт? Пусть неказистый, из вареной сгущенки,
посыпанный мелкой шоколадной крошкой, а все же торт!! И когда Юлька
вручала его имениннику под всеобщее "ура!", Илья оторопел, на миг потерял
управление собой, и в глаза ей полыхнуло встречной синью, но не
приглушенно васильковой, а неистово лазурной.
В этот вечер они долго пели у костра, причем, как сговорившись,
исключительно про любовь, Юлька чувствовала плечо Ильи и даже думать
забыла про усталость, про сон, про завтрашний калорийный завтрак. А потом
танцевали, и ей, как "нашим милым дамам", туго пришлось, потому что никого
нельзя было обидеть отказом.
Лишь на минутку очутились они с Ильей вдвоем под покровом близко
подступившего к табору ельника, откуда костер смотрелся тлеющим красным
угольком. Илья бережно обнял ее за плечи.
Это было их второе свидание. На Чуранче, когда сдавали тот трудный
мост, они так же бродили вдвоем, и вдруг Илья обнял ее и прошептал:
- Юлька... Вот погоди, закончим Трассу...
- Ты с ума сошел! Это же шесть лет! - несмело возразила она.
- Не могу дезертировать с Трассы, - трезво разъяснил Илья. - Даже вот
так... в семейную жизнь. Честно. Построим - тогда уж... Не разрываться же
между делом и семьей. А наполовину - не умею...
Ту ночь до рассвета Юлька проплакала в подушку.
А теперь, под черными лапами елей, Илья прошептал, продышал ей в ухо
все те самые слова, которые она ждала, жаждала, мечтала услышать от него.
- Ты с ума сошел! - пискнула она, чувствуя, что ее возносит под облака.
- Вот построим мост, тогда...
- Но ведь еще шесть дней, - подсчитал он. - Целая неделя! Нет, это
немыслимо, Юлька!
Она сняла очки и припала к его белой рубашке.
- Я твоя навсегда, на веки вечные, бессрочно, пожизненно, до той самой
доски... Но там Валька. Ему будет плохо...
- Валька? При чем тут Валька?
- Ему будет плохо, - только и сумела повторить она.
- А если я поставлю условие: или - или?
- Илюшенька, ну какие могут быть условия? - жалко рассмеялась Юлька. -
Или будь счастлива, или оставайся человеком, так, что ли?
Он мог повернуться и уйти. Мог сказать "Значит, ты выбрала его". А он
выпалил:
- Юлька! Ты даже сама не понимаешь, какая ты! Честно!
Они вернулись к костру. Над их головами уже погромыхивал гром, и,
пристреливаясь, посверкивали молнии вдали. Не символические. Вполне
реальные.
Под этим добродушным отдаленным рокотанием еще долго сидели у
догорающего костра - мечтали о будущем. И Валька накинул ей куртку на
плечи, а Илья устроился напротив, рассеянный и словно озабоченный.
- Это же, если разобраться, не просто мост, - сказал Пирожков. -
Кусочек Трассы. Мост в будущее.
- А будущее, как известно, начинается сегодня, - напомнил Арканя. -
Чего ты ждешь от будущего, Кулибин?
- Я? Ну прежде всего - мира. Вечного. Чтоб даже слово "война"
позабылось. Потом - чтобы труд абсолютно для всех стал радостью. Чтобы
стяжательство стало общественным позором, чумой, проказой. Ну вот. А когда
это сбудется, хочу видеть людей добрыми.
- Добрыми?!
- Именно.
- И бандитов тоже? Ага, понял, бандитов уже не будет. Но все равно
очень интересная мысль. А ты, Юлька, что скажешь?
- Только это мое личное пожелание... Пусть бы о человеке никогда не
судили по внешности!
- Считай, одиннадцать душ уже готовы к переселению в будущее, - пошутил
Федя.
- Ну если бы по времени можно было кататься туда-сюда, они бы нам
прислали сотню-другую самых опытных спецов, - высказался Усатик.
А Илья развил его мысль:
- Если бы научиться управлять временем, я бы такой фортель выкинул.
Бездельникам, потребителям и небокоптителям урезал бы время. Каждый час
этак вдвое подкоротил бы. Чтоб не транжирили зазря общественное достояние.
Честно. А работникам, творцам, созидателям вдвое удлинил бы. Да только им
все равно не хватит...
- А я... я... - выкрикнул вдруг Валька Сыч. - Я бы о человеке по душе
судил! Официальные звания ввел бы: серебряная душа... стальная душа...
бумажная душонка. А для самых... самых душевных, - он в открытую глянул на
Юльку, - установил бы высшее звание - Золотая Душа.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг