к дверям собора.
3
На соборной паперти стоял один Истома. Пуст был и посадничий двор. Пусто
было и на кривых черных улицах Ново-Китежа. Протащилась, увязая в грязи,
неуклюжая телега. Мужик нещадно хлестал шатавшуюся в оглоблях лошадь.
Проехал конный стрелец. От Светлояра поднимались женщины с корзинами
мокрого белья на коромыслах. В каждой корзине пуда по два; женщины
сегнулись, шли еле-еле. Около церкви лениво дрались нищие.
- Немота какая! - с тоской проговорил Истома. Но колыхнулась немая тишина.
Из посадничьего сада прилетела песня. Два девичьих голоса взвились, как
только могли, высоко:
Ты расти, расти, коса,
До шелкова пояса. Вырастешь, коса,
Будешь городу краса...
- Вырастешь коса, и под черный монашеский шлык тебя! - стоном вырвалось у
Истомы.
А девичьи голоса все выше поднимали песню, выше берез, выше соборных
куполов, выше туч.
Виктор схватил свисающую на лоб прядь белокурых волос и с силой рванул ее.
Глава 11 ЯРИЛИНО ПОЛЕ
Ударил его Ярило по голове золотой вожжой...
Л, Мельникое-Печерскии, "В лесах"
1
Отцвели в посадничьем саду кудрявая черемуха и душистая сирень. Крепче
запахло из оврагов грибной сыростью, зацвела рожь, заколосился овес, и
пришли на землю самые длинные дни, пришли самые короткие, хмелевые Ярилины
ночи.
Верит народ, что этими короткими ночами скачет по земле светлый бог
Ярило*, добрый и веселый Яр-Хмель. Скачет он, юный, радостный, на белом
коне, в белой одежде, а в руках у него пук ржаных колосьев. И кружит
веселый, радостный бог сердца и головы парней и девушек хмельными,
любовными чарами.
* Ярило - бог плодородия и любви у древних славян.
Истома пришел звать мирских на Ярилино поле*. Какую-то особенную чистоту и
ясность придавала юноше его белоснежная одежда: белая длинная рубаха с
красной оторочкой, белые шаровары и онучки и высокий, с узкими полями
шляпок из белой поярковой шерсти.
* Гулянье в честь Яри.чы. Справлялось в русских деревнях до начала XX века.
- Ты, Истома, настоящий Ярило! - улыбнулся Косаговский, любуясь юношей.
- Еще не Ярило, а буду им, коли в хороводе от девушек пук ржаных колосьев
получу. Есть у нас обряд такой, - улыбался ответно Истома. И начал
торопить мирских: - Идти пора. Наши девки заждались, чай, мирских
красавцев.
Со двора вышли втроем. Сережа ушел раньше, за ним зашли ребята. Город
замер в горячей летней тишине, только пчелы гудели в садах да звенели на
берегу Светлояра хоровые девичьи песни.
Озерный берег гудел, пестрел цветными рубахами и сарафанами. Дудели
берестяные жалейки, вздыхали сопелки, деревянно пел гудок, переливалась
свирель бузинная и тарахтел бубен, глупый и веселый. Дальше от берега, в
роще, галчатами кричали ребятишки, игравшие в футбол. Оттуда доносился и
радостно-ошалелый лай Женьки. Значит, и Сережа был там.
- Глядите-ка, Степан Васильевич, - сказал Косаговский, когда они вошли в
рощу, - Сысой посадских агитирует.
- Политзанятие с сиднями проводит, - улыбнулся капитан.
Путята сидел на траве среди посадских. В стороне лежал Псой Вышата.
- Изволочили нас верховники брюхатые, изнеможили до последнего, - тихо,
опасливо оглядываясь, говорил Сысой. - На Ободранном Ложке трещат наши
пупы. Доколе терпеть будем?
- В топоры, спасены души! - выкрикнул зло посадский, хлестнув прутом по
земле. - Пущай старица и посадник оттыкают дыру в мир! Они туда дорогу
знают.
- С земли отчич и дедич уйти? - грустно поник головой посадский с длинной
седой бородой, похожий на апостола с иконы. - Присохли мы здесь, больно
отдирать.
- А что нам отдирать? - накинулся на него посадский с прутом. - Не
хозяйство у нас, а нищее хламовище. Лапти переобул да и пошагал на Русь!
- Живем, как черти на сковороде! - сердито отозвался Псой, переваливаясь с
пуза на бок. - Со всех сторон припекает, а спрыгнуть некуда. Ототкнем дыру
и Руси-матушке поклонимся!
- Ты, Псой, потише будь, - остановил его Сысой. - Сам знаешь, у нас и
сучки в лесу подслушивают, и щели в избах подглядывают.
- А чего там потише! - снова хлестнул прутом посадский. - Пущай ведут нас
старосты на Детинец. Сшибемся во имя божье!
- Праховое дело вы задумали, - осуждающе проговорил посадский с
апостольской бородой. - Надо смирно жить, чтоб Христос на нас смотрел и
радовался.
- Сидень ты знаемый, Софроний! - рассердился сидевший с ним рядом
посадский, видимо сыромятник: от него едко несло кислым. - Страсть ты
трусливый и к богу приверженный!
- Я не один так думаю, - возразил Софроний. - И еще сидни найдутся в
посадах.
- Вы, сидни, людской воле поперечники! А я скажу: пора верховников за это
место хватать! - ухватился Псой за перекошенный ворот своего зипуна. -
Откланялись Детинцу!
- На Русь я хочу, спасены души. Приволья душе ищу, - совсем потишал
голосом Сысой. Были в его словах и тоска, и светлый восторг. - Вольным бы
духом подышать.
- Запри гортань, еретик! - раздался вдруг резкий окрик. - Народ мутишь,
поганец?
Из-за толстого ствола березы вышел Патрикей Душан. Посадские все разом
встали. В глазах их была тоскливая злоба и брезгливый страх.
- Про что посадским говорил? - сразу надвинулся Душан на Сысоя.
Тот молчал, робко помаргивая глазами, облизывая обмершие губы.
- Про баню мы говорили и про веники березовые, - выступил вперед Псой,
оттерев плечом Сысоя. - Стой-ка! Еще, кажись, о рыжих кобелях говорили.
Верно! И про рыжего кобеля разговор был.
Душан одурело хлопал рыжими ресницами. Псой вздернул бороденку и пошел в
рощу, таща за рукав Сысоя. За первыми деревьями они столкнулись с
капитаном и летчиком.
- Осторожнее надо, ребята, - сказал им Ратных.
- Я тихо говорил, - ответил Сысой. - Псой вот кричал. А в посаде аукнешь -
в Детинце откликнется. Когда мужики отошли, капитан сказал Виктору:
- Слышали разговор Сысоя с посадскими? Не все одинаково в посадах думают.
Есть накачанные, как торпеды, - верно Птуха говорил, а есть и робкие
сидни. Чтобы всех посадских воодушевить единой мыслью, нужно время.
2
Даже на Ярилином поле, на просторной полянке меж белыми стволами берез,
высокомерный Детинец сторонился от посадчины. На поляне кружились два
хоровода, очень разных, несхожих нарядами.
На детинских девах косо, неуклюже и нелепо висели мирские платья, то
короткие, до колен, то длинные, до земли. Детинские модницы не решались
перешивать принесенные из-за Прорвы наряды, боясь испортить мирскую моду.
Дешевые ситцы, коленкоры, сатины и миткали кололи глаза грубо-яркими
расцветками: ядовито-зелеными, густо-желтыми, кумачово-красными. На
ромашках и одуванчиках поляны тупо и крепко стояли ноги детинских дев в
чугунно-тяжелых, дешевых и грубых туфлях со скособоченными каблуками. Они
и в хороводе не выпускали из рук раскрытые зонты, выставляли напоказ
медные и латунные перстеньки и брошки, то и дело смотрелись в копеечные
рыночные зеркальца. Заваль, гниль, дешевку тащили в Ново-Китеж из мира
неизвестные люди в обмен на платину, а здесь это убожество было сказочным
богатством.
А хоровод посадских цвел сарафанами золотисто-желтыми, крашенными
крушиной; алели, крашенными мореной, и темно-коричневыми, крашенными
дубовым корьем. Были и розовые сарафаны, и палевые, и зеленые, и голубые.
Вся радуга здесь.
Звенели девичьи голоса, плавно кружился хоровод; сарафаны, один ярче
другого, проплывали по траве. А внутри хоровода ходила девушка с пуком
ржаных колосьев в руке. В наклоне ее головы Виктору почудилось что-то
знакомое. Но вот она повернулась лицом, и летчик узнал Анфису. Но как же
она, дочь посадника, попала в хоровод посадчины? Видно, все время была она
с посадскими, чураясь компании дочерей верховников.
И неужели это та скорбная, потухшая Анфиса, которую он видел в соборе на
могиле старицы Анны? Знать, хмелевые чары Ярилы изменили ее. Она шла
легкими несмелыми шагами; молодое, гибкое ее тело покачивалось в такт
песне, а голова была закинута гордо и страстно. Радостно ей было, сломав
запреты, слушать любовные песни, плыть под эту песню, по-лебединому
закинув голову.
- Ох ты, королевна писаная! - ахали восторженно в толпе парней.
Песня неожиданно смолкла, хоровод остановился; остановилась и Анфиса. Она
молча улыбалась и чего-то ждала, чуть вытянув руку с пучком ржаных
колосьев.
- Ярилу ждет, - проговорил Истома опадающим голосом. - Неужто найдется
такой смелый?
И нашелся смелый, разорвал девичью цепочку. Кто-то, стройный и
щеголеватый, вошел в хоровод. Травой-муравой переливался на солнце зеленый
бархатный кафтан с перехватом в талии, с высоким стоячим квадратным
воротником, шитым золотом и жемчугом.
- Остафий, собака! - прошептал отчаянно Истома. - Шагу не дает Анфисе
ступить, хоть и нареченная старицей она. Ему, псу, ништо не свято!
Стрелецкий голова снял голубую атласную шапку и низко поклонился девушке.
Затем молодецки избоченился, выставив ногу в желтом сафьяновом сапоге. На
красивом нежно-румяном лице его играла самоуверенпая улыбка. Он ждал, что
Анфиса передаст ему пук ржи, и этим признает его на сегодня Ярилой. Но
девушка и не взглянула на Сабура. Она повела взором по лицам обступивших
хоровод парней и вдруг улыбнулась радостно.
- Истомушка, иди сюда, милый! - призывно крикнула она. - А я-то тебя жду,
я-то тебя ищу!
Истома вздрогнул и попятился в толпу парней.
- Иди же, Ярило! - сказал весело капитан и вытолкнул юношу из рядов.
Истома несмело вошел в охотно расступившийся хоровод и, сняв белый шляпок,
поклонился низко Анфисе. Зеленый бархатный рукав стрелецкого кафтана
коснулся белого холщового рукава - так близко стояли они друг к другу. На
поляне сделалось тихо. Слышен стал скрип уключин и плеск весел на
Светлояре.
Поддельный изумруд в серьге Остафия вздрогнул.
- Изыдь, щеня! - тихо, с угрозой сказал он, косясь на Истому.
- Тебе придется уйти, голова! - Васильковые глаза юноши то разгорались, то
потухали. - Меня позвала Анфиса, не тебя.
Голова положил руку на рукоять пистоли, засунутой за кушак.
- Ну? - бешено выдохнул он.
Истома не двинулся и улыбался. А в толпе парней закричали:
- В толчки Остафия! И на Ярилином поле в хозяева лезут!..
- По шее накладем, гнида детинская!
- Остафий, изыдь ты! Не желает тебя Ярилино поле, - тихо, но твердо
проговорила Анфиса.
Сабур натужливо повел вбок головой, будто его душил ворот рубахи, и, круто
повернувшись, пошел из хоровода. В тишине зловеще позванивали его
серебряные шпоры.
Теперь в хороводе стояли рядом только Истома и Анфиса, оба снежно-белые,
чистые, ясные. Виктор опустил голову, почувствовав ревнивый укол в сердце.
Потом услышал голос Анфисы:
- Не хочу более в хороводе. Пошли, девушки, на качели.
3
Качели стояли на обрыве, стеной падавшем к озеру, на самом краю крепко
утолоченной площадки. Толстая двухметровая плаха, висевшая на канатах,
вырывалась за край площадки и томительное мгновение висела над озером.
Качались парами; раскачивал парень. Повиснув на веревке, приседая, он что
было силы нажимал на плаху. Девушка, очумело визжа, уносилась вверх.
Сарафан ее гудел, как парус в бурю, ленты косы щелкали и оплетали канаты.
Обратно она летела чуть живая, задыхаясь от ветра, развевая павлиний хвост
сарафана.
Около качелей было тесно. Площадка едва вмещала собравшихся на забаву.
Косаговский подумал, что здесь ему не найти Анфису, и неожиданно увидел
ее. Она стояла, прислонясь к столбу качелей, и весело чему-то смеялась.
Горло ее взрагивало от смеха.
"Как у птицы поющей, - подумал Виктор. - Господи, как люблю!"
Его удивила и напугала эта неожиданная, подсказанная сердцем мысль.
"Неужели люблю?.. Не надо этого, не надо!.."
Размах качелей уменьшался, и вскоре плаха остановилась. Сменялись
качающиеся пары. На доску поднялась Анфиса. Держась одной рукой за канат,
она ждала партнера. Из толпы вырвался Истома и подбежал к доске.
- Не надо, Истомушка, - ласково и печально сказала Анфиса. - Не серчай,
милый, не надо. Сам все знаешь...
Истома побледнел и нетвердо, как слепой, отошел от качелей.
- Ты, молодец, не покачаешь меня? - улыбнулась Анфиса черноволосому
крепкому парню.
- Я могу! - весело ответил парень, прыгнув на доску. - Держись, государыня
Анфиса, вознесу тя живой на небо!
Качели скрипнули, сделав неполный размах. Парень нажал еще и еще - доска
качнулась шире и вдруг рванулась с обрыва к озеру, будто силясь сорваться
с канатов и впрямь улететь на небо. Одно мгновение доска дыбом стояла в
воздухе. Анфиса, упершись пятками в доску, висела на руках. Доска сначала
нехотя. затем все быстрее и быстрее пошла книзу и снова взмыла вверх, но
уже над площадкой. Виктор на миг увидел высоко над собой лицо Анфисы, и
доска снова унесла ее.
"Это стоит хорошего пике", - подумал он. Женский перепуганный визг
расколол вдруг веселый говор толпы. Кричали в задних рядах. Виктор
обернулся, но увидел только испуганные лица, поднятые кверху. Он тоже
посмотрел вверх, на летающую доску.
Анфиса не стояла на доске - она висела, судорожно вцепившись обеими руками
в правый канат. Но долго ли выдержат ее слабые руки? Разогнутся онемевшие
пальцы - и ее сбросит в озеро со стометровой высоты или ударит об землю.
- Держи!.. Остановь!.. - закричали неистово девушки и парни, но помочь
ничем не могли.
Качавшийся с Анфисой парень пытался, держась одной рукой за канат, другой
дотянуться до девушки, но не дотянулся, сорвался с доски и тяжело упал на
землю, потеряв сознание. Доска взмыла вверх и снова повисла над озером.
Разбрасывая стоявших впереди парней, Виктор вырвался из толпы и встал
лицом к летевшей на него доске.
- Куда ты, мирской?.. Ошалел? - завопила толпа. - Размозжит!
Виктор не слыхал этих криков. Он смотрел на толстую, в ладонь, доску,
падавшую с высоты, и наливался злой дерзостью.
Пыльный вихрь ударил в лицо. Летчик прыгнул навстречу доске. Ладони
поймали канат и стиснули его. "Есть!" - ликующе мысленно крикнул он.
Мощная сила плавно подняла его кверху. Он подтянулся на руках и встал на
доску. Ветер резанул по щекам, глаза застилали слезы. Земля сырыми струями
понеслась назад, и под ногами разверзся мир синий и глубокий. Под ним была
бездна озера.
Держась одной рукой за канат, он нагнулся и поднял Анфису на доску. Но и
теперь девушка все еще сжимала канат руками.
Доска нехотя уменьшила размахи. Парни внизу поймали ее, и доска
остановилась, скрипнув в последний раз канатами. Виктор бережно разжал
пальцы Анфисы и, подняв девушку на руки, спрыгнул на землю. Он стоял в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг