- То, что вы сказали, так же неверно, как и общепринятое заблуждение в
отношении вечных двигателей. Совершенно неверно, - заметив нетерпеливое
движение Потехина, Влас Константиныч сделал умиротворяющее движение рукой.
- Вы с этим знакомы?
Он вытащил из нагрудного кармана комбинезона желтую складную линейку,
потом торцовый ключ, полудюймовую плашку, и, наконец, маленькую брошюрку,
обернутую газетой. Водрузив на нос очки в железной оправе, Влас
Константиныч раскрыл брошюрку (это место у него было заложено маленьким
сверлышком) и прочитал: "Из вакуума может быть выкачана любая энергия при
условии, что соответствующий механизм обеспечивает одновременное
извлечение такого же количества энергии для антимира. Сумма извлекаемых
энергий равна нулю"...
- Нуте-с, нуте-с, что это еще за тарабарщина, - Потехин бесцеремонно
выдернул книжечку из растопыренных пальцев чтеца. Потом отвернул газету.
Все вытянули шеи. На обложке стояло: "Густав Наан. Симметричная Вселенная.
Публикация Тартуской астрономической обсерватории. Том XXXIV, 1964 г.".
- Что за чепуха. Это же какой-то астрономический журнал, - Потехин
повертел книжку в руках и снова открыл ее наугад. - "Почему существует
вселенная? Вселенная существует потому, что ничто неустойчиво,
поляризуется на нечто и антинечто". Мм-да. Я не астроном, конечно, и,
может быть, не готов к разговору, но зачем же увиливать?
- Да ведь мой двигатель...
- Двигатель, двигатель, - Потехин раздраженно перебил Власа
Константиныча. - Про двигатель и давайте говорить. Будем держаться воздуха
фактов. Вы лучше прямо скажите, двигатель ваш работает? Выработал он хотя
бы на гривенник энергии? Нет? - Потехин победно стукнул ребром ладони по
кожуху. - Давайте так ставить вопрос.
Гость уже оправился от замешательства. Он отряхнул пылинки с портфеля,
подтянул узел галстука и перешел в решительное наступление.
- Великий русский сатирик Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, - Потехин
говорил теперь уверенно, обращаясь не столько к собеседнику, сколько ко
всем окружающим, - тоже описал одного изобретателя вечного двигателя.
Когда этого горе-изобретателя спрашивали, почему машина не работает, он
всегда ссылался на объективные причины: "Кабы колесо из настоящего
материалу было сделано" и все такое прочее. Ну, а у вас тоже колеса
подкачали?
- С колесами у меня плохо, - Влас Константиныч сокрушенно вздохнул. -
На нашем зуборезном станке разве первый класс точности получишь? А тут еще
Меркушкин рядом кузнечный молот установил. Только начнешь нарезать
ответственную шестерню, дышать прямо боишься, а молот как бахнет. Ну,
заготовка...
- Значит, в шестернях дело. "Колесо из настоящего материалу..." Лично
мне все теперь ясно. - Потехин одернул пиджак, собрался уходить. - Вот
так, дорогой товарищ! - строго сказал он Власу Константинычу. - Вы все
толкуете о шестеренках, о разных там производственных трудностях. Понимаю,
большой вечный двигатель вам сделать не под силу. Ну, а маленький?
Маленький? Так сказать, действующую модель! Пускай потихоньку работает,
делает энергию из вакуума. Так вы изволили выразиться?
- Так ведь модель-то у меня есть. Как же не быть...
- Вот как. Она работает? - Потехин насмешливо прищурил один глаз -
Крутится?
- Крутится. Все время крутится. - Влас Константиныч достал из кармана
большую связку ключей. Потом отомкнул свою рабочую тумбочку. -
Подвиньтесь, пожалуйста.
Но все окружили Власа Константиныча еще более плотным кольцом.
Влас Константиныч достал из тумбочки небольшую картонную коробку. Он
снял с нее крышку, и все увидели маленький красный диск, похожий на шляпу
мухомора. Диск был насажен на вертикальную ось, закрепленную в круглой
подставке. Влас Константиныч бережно поставил модель на верстак.
- Отойдите от света, - попросил он.
Толпа расступилась. Стало совсем тихо. В солнечном луче плясали
пылинки. Диск-мухомор слегка шелохнулся, дернулся, и вдруг белые крапинки
на его шляпке поползли, закружились. Один, два, три оборота. С ровным
жужжанием диск разгонялся все быстрей и быстрей, пока крапинки не слились
в сплошные белые колечки.
- Ура! - это закричал от избытка чувств Елкин. - Вот тебе и французская
Академия.
- Помолчи, - одернул его Бончиков, - дай-ка сообразить, в чем тут дело.
Игривое настроение, в которое его всегда приводил разговор с "нашим
заводским Кулибиным", исчезло бесследно. Шутка оборачивалась чем-то
серьезным. Не может быть, чтобы Влас Константиныч... Не может быть просто
потому, что не может быть. Наверняка какой-то подвох. Но какой? Бончиков
воспринимал вращение диска, как личную обиду. Никогда раньше слесарь не
показывал эту игрушку. В дураках был теперь уже не только Потехин, но и он
сам, Бончиков, инженер новой формации с солидной теоретической
подготовкой, хорошо знающий физику и термодинамику.
А диск тем временем продолжал равномерно крутиться, как ни в чем не
бывало, Простое устройство - подставка, ось и сам диск. Никаких коробок,
кожухов, экранов, где можно было бы спрятать моторчик, электрическую
батарею или еще что-нибудь.
- Ну-ка, остановите модельку, - попросил Бончиков.
- Остановить? - Влас Константинович осторожно затормозил диск большим
пальцем. Диск-мухомор секунду как бы раздумывал, а потом дернулся раз,
дернулся два и снова начал вращаться, упрямо набирая скорость.
Все молчали. Бончиков наморщил лоб, пытаясь взглядом пронзить модель...
Слишком нелепо. Оскорбительно для науки. Фундаментальный закон природы
и... слесарь из кроватного цеха. Эйнштейн, правда, тоже был в молодости не
бог весть кем, но то же Эйнштейн...
Потехин тем временем не спускал глаз с модели. Выражение лица у него
менялось быстрее, чем диск-мухомор набирал обороты. Сначала
брезгливо-презрительное, потом настороженное, затем удивленное. Теперь оно
стало каким-то восторженно-умиленным, как у мальчишки, которому снится
собственная собака или велосипед.
- Гм, неплохо, нужно признать неплохое конструктивное исполнение. И
цвета гармонируют друг с другом. Только, знаете, я бы на вашем месте
покрыл подставку зеленым лаком.
- Зеленым? - Влас Константиныч прищурил глаз и слегка наклонил голову.
- Отчего ж, можно. Пожалуй, вы правы, будет красивей.
- Ну, а с мощностью как, замеряли? Крутящий момент, обороты? -
озабоченно спрашивал Потехин.
- Да я вам уже раньше говорил. Энергию-то вырабатывает, но вот с
мощностью пока плоховато. Не тянет, - Влас Константиныч сокрушенно
вздохнул. - А может, вакуум через кирпичные стены плохо проходит.
- Да, да, все может быть. Но это не принципиально. Наука поможет, даст
бог, вместе доведем. А вы приезжайте в наш институт. Нам как раз удалось
заполучить одного крупного изобретателя Мылкина. Слышали? Он тоже над
преодолением кой-каких законов природы работает. С помощью
генетики-кибернетики. Очень масштабное дело, что и говорить. Приезжайте,
вместе подработаем.
Педант Потехин захотел прославиться.
После эпизода с Потехиным конструктора оставили Власа Константиныча в
покое. Чудак он, конечно, над химерой работает. Ну, и пусть. Его дело.
Человек упрямый, настойчивый, на все свой резон имеет, попробуй такого
переубедить. Тем более что в его безумии есть система, как сказал
Семирусов. Он любил щегольнуть образованностью и запузырить что-нибудь из
Шекспира или из "Двенадцати стульев". А главный инженер вызвал Меркушкина
и еще раз сделал ему строгое внушение - не препятствовать. В конце концов,
цех не обеднеет, если токаря выточат Власу Константинычу пару деталей из
отходов. Чуткость надо проявить к человеку, не огорчать, не дергать, тем
более работу свою выполняет хорошо, все делает вовремя, ну, а безумствует
только по вечерам, никому не мешает, переутомился и все. Отдохнет, а там
гляди какие еще нужные вещи для кроватного цеха создаст.
Так говорил главный инженер, и Меркушкин понимающе кивал головой. Что
же он, лютый зверь, что ли? Тоже понимает. Человек заслуженный, пожилой, и
если цех не взорвет, тем более под ответственность начальства, так пусть
ковыряется. Своим трудолюбием он только хороший пример будет подавать
молодежи.
Так ответствовал главному инженеру Меркушкин. А Влас Константиныч,
чувствуя молчаливое попустительство и даже одобрение, активизировал свою
деятельность. Мальчишки-ремесленники почтительно вытачивали ему болты,
таскали блестящие кусочки алюминия, а монтер с телефонной станции паял
какие-то радиосхемы.
- Теперь без электроники и ни туды, и ни сюды. Не хуже меня понимаешь,
Митя, - приговаривал Влас Константиныч и прятал очередной кусок эбонита,
усыпанный мелкими, что булавочные головки, диодами и триодами в свою
рабочую тумбочку. Сам двигатель, всегда накрытый жестяным кожухом, никто
ни разу не видел: Влас Константиныч занимался сборкой лишь поздно вечером,
и то если в цеху никого не было. И каждый раз тщательно запирал кожух на
три тяжеленных купеческих замка.
Наступил июнь, теплые голубые дни, светлые тихие ночи. То ли ему все
надоело, то ли не устоял человек перед рыбацкими соблазнами, но возиться с
вечным двигателем Влас Константиныч перестал. Заядлый рыбак и грибник, он
интересовался теперь только погодой, по десять раз в день заходил в
стеклянную клетушку к Меркушкину и звонил свояку, служившему в аэропорту,
чтобы тот прочел ему последнюю метеосводку. Потом подолгу стоял на
заводском дворе и, приложив руку ко лбу, вглядывался в синее небо, по
которому плыли пушистые белые облака.
Был жаркий безветренный день, полный штиль, как сказал бы моряк. Ни
один листочек не шелохнулся, а в обеденный перерыв, когда зной сморил
самых истовых доминошников, наступила глубокая тишина, как будто тепловая
смерть простерла свои крылья над миром.
Влас Константиныч пришел в этот день на завод спозаранку. Еще до гудка
он побывал в своем закутке, погремел там ключами, посыпал искрами - паял
что-то или сверлил. В цеху долго пахло потом озоном, как после грозы.
Перед обеденным перерывом Влас Константиныч тщательно вымыл руки, поспешил
в раздевалку и вернулся оттуда в чистом сером комбинезоне.
Когда все ушли на обед и в цеху никого не осталось, он подошел к своему
детищу и снял жестяной кожух...
Первым поднял тревогу Елкин. Он лежал на траве под самыми окнами
конструкторского бюро, подстелив под себя рабочий халат и обратив
веснушчатое лицо к солнцу. Елкин чуть приоткрыл щелки глаз, чтобы
взглянуть, сколько еще до гудка, как заметил странный круглый предмет,
бесшумно выплывавший из открытого фонаря на крыше кроватного цеха. Предмет
был похож на огромное куриное яйцо, только чуть вытянутое и блестящее,
будто зеркало. Яйцо отплыло немного в сторону от проволочных растяжек,
крепивших дымовую трубу, и, стремглав, словно пуля, ринулось вверх. Тут
Елкин и закричал:
- Эй, ребята, яйцо! Смотрите, яйцо!
Он вскочил на ноги. Маленькое пятнышко почти растворилось в вышине. Но
вот пятнышко стало опять увеличиваться, падая вниз, и все увидели
полированное алюминиевое яйцо, бесшумно плывущее над цеховыми крышами.
Верхняя часть яйца была как бы срезана и накрыта прозрачной выпуклой
крышкой. Яйцо опустилось еще ниже, и из него выглянул собственной
персоной... Влас Константиныч. Он помахал знакомой старенькой кепкой,
что-то крикнул и опять исчез внутри аппарата.
Все, кто был на заводском дворе, дружно ахнули, из цехов уже бежали
менее расторопные, и все общим инстинктом понимали, что произошло нечто
совсем необыкновенное.
В этот момент к заводским воротам подкатила директорская машина.
Напрасно шофер сигналил клаксоном, никто и не собирался открывать.
- Что они там, заснули что ли? - Директор, кряхтя, выкарабкался наружу.
- Ладно, езжай в гараж.
Он обошел вокруг машины и открыл дверь проходной. В будке никого не
было. Только старая берданка сиротливо стояла около колченогого стула, да
жестяной чайник посапывал на электрической плитке.
- Что случилось?
Директор толкнул ногой вторую дверь. Бросилась в глаза толпа перед
кроватным цехом. Пожар? Или несчастный случай? Ни на кого нельзя
положиться.
К директору подбежал Павел Матвеич. Юрист-снабженец был так возбужден,
что слова у него застревали в горле.
- Все Уваров куролесит, Уваров. Изобретатель этот, из кроватного цеха.
- Снабженец покрутил пальцем около лба. - То вечный двигатель самовольно
затеял, то... вон, полюбуйтесь!
Юрист-снабженец растерянно воздел дрожащую длань к небу.
Директор взглянул в указанном направлении и обомлел. Серебристое
сверкающее яйцо, из которого выглядывал человек в кепке, проделывало
немыслимые пируэты. То, как мыльный пузырь, оно плавно всплывало наверх,
то камнем пикировало вниз, и тогда толпа испуганно ахала. Оно кувыркалось,
вертелось, неожиданно застывало на месте, прыгало, подражая резвящемуся
кенгуру, падало, раскачиваясь, как осенний кленовый лист, со свистом
прочерчивало над головами круги и спирали, эллипсы и треугольники,
причудливо изломанные кривые, ввинчивалось в горячий звенящий воздух,
будто скользило по невидимой гигантской резьбе.
Влас Константиныч упивался полетом. Исполнилась мечта, которой он отдал
большой кусок жизни. Несколько лет неустанных трудов отделяли теперь тот
затерянный в будничной череде день, когда в мозгу первый раз шевельнулся
зародыш Идеи. Смутной, аморфной, химерической и вместе с тем такой
кристально простой Идеи. Он бросился тогда за подтверждением к книгам, и
они согласились единогласно, что он не ошибся. Он выписывал из
справочников и таблиц данные, нужные для расчетов, и с замиранием сердца
двигал стеклышком логарифмической линейки, опасаясь получить отрицательный
результат. Но вот тонкая поперечная риска останавливалась у очередной
цифры, и Влас Константиныч облегченно вздыхал - пока еще есть надежда.
Потом расчеты проверили студенты-физики, с которыми его свел племянник,
студент университета. Они тоже не нашли ошибок. По всему выходило, что
"яйцо", как окрестили они между собой Идею, можно построить. Оно должно
было плавать в воздухе, скользя по невидимым линиям земного магнитного
поля. Нескольких конденсаторов из сверхпроводимой полимерной пленки, о
которой Влас Константиныч прочитал недавно в научном журнале, по его
расчетам, хватало на много часов полета. Полета бесшумного, плавного,
скорее, даже не полета, а нежного парения в бесплотном магнитном эфире.
Аэростаты плавают в воздухе, яйцо станет также легко и свободно витать
среди магнитных призрачных паутинок. На синей школьной тетрадке Влас
Константиныч тщательно вывел слова: "Магнитостат Ув-1". Уваров, модель
первая.
...Он взглянул на стрелку кулометра. Она была еще далеко от красной
черты. Значит, конденсаторы заряжены почти до предела. Легкое движение
ручки, и поле вокруг яйца напружинивается, набирает силу, или, наоборот,
опадает, как лопнувший детский шарик. Крошечные стрелочки-векторы тяги
вздрагивают, послушно поворачиваясь в нужную сторону, и вот яйцо уже
устремляется вниз, решительно раздвигает земные магнитные линии, а потом
взмывает опять в высоту, навстречу солнцу...
Ученые отнеслись к нему тоже внимательно. Нет, на них он не может
пожаловаться. В институте, куда он тогда обратился, его встретили
дружелюбно, благожелательно. Ученый секретарь, не мешкая, передал рукопись
кому следует, и уже через неделю ему прислали ответ. Он отпросился работы
и рано-рано, с первой же электричкой уехал в Москву. Было это ровно два
года назад, в такой же жаркий июньский день.
В небольшой комнате с черной доской и окном во всю стену его ждали
трое.
- Так это, значит, вы изобретаете магнитостаты? Мне вы представлялись
почему-то моложе.
Говоривший погладил свою традиционную профессорскую бородку.
- Разрешите представиться, профессор Свещинский. Моя специальность -
магнитогидродинамика. А эти двое многообещающих молодых человека -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг