восемь веков назад русские воины под командованием князя Игоря показали
высокий пример воинской доблести и отваги. Будь достоин славы своих далеких
предков..."
Далее со ссылкой на центральную печать сообщалось, что "Слово о полку
Игореве" будет переиздано массовым тиражом для раздачи бойцам действующей
армии.
Пересветов тут же вспомнил Пасынкова и его рассказ о своем пути в
историческую науку: в гражданскую, в голодные и отчаянные годы, Москва
издала "Слово". Пасынкову попался потрепанный экземпляр случайно, и какой-то
десяток замусоленных страниц перевернул всю его жизнь...
С Пасынковым, как и с отцом, Андриан связи не имел, все десять военных
месяцев. Прервав экспедиционную работу, доцент пошел воевать, его
студенческий отряд рассыпался еще на призывном пункте.
Отцу Пересветов написал пять писем. Военные треугольники не вернулись, но
и ответа полевая почта не принесла. Где мог быть отец? Эвакуирован и
спокойно читает лекции в Казани или Куйбышеве, а то и в Свердловске? Или
сидит под грозным московским небом, подпертым световыми столбами? На фронте?
Маловероятно - ему за пятьдесят, больное сердце... Серьезная размолвка с
отцом, измельчившим фигуру Игоря и весь его поход, воспринималась Андрианом
сейчас иначе, чем год назад: в свою правоту он верил еще больше, но личной
неприязни уже не испытывал. " Ну, заблуждается, но это не диковина, - думал
Андриан, - отец остается отцом".
Вычистив карабин и получив благословение на "отдых лежа", Андриан пошел в
посадки, где на полевой коновязи стояли лошади. Машка теплыми губами
ткнулась в карман, учуяв хлеб. Она была возбуждена - байки о том, что кони
чуют предстоящий бой, подтверждались. Огладив кобылу, Андриан отдал ей хлеб,
ушел во взвод и лег на попону.
У Пересветова остался под сердцем ледок. Все же первый настоящий крупный
бой. Опасался как-то ненароком сплоховать, подвести взвод. Он, прежде чем
заснуть, долго перебрасывал в памяти страницы последних походных дней - по
службе все было достойно. Но одна страничка своей яркостью заслоняла
маршевые будни, сияла в памяти... Тогда в разъезде достигли они хуторка,
утонувшего в степном мареве - хатки беленькие, как кусочки брошенного в
зелень рафинада; лохматые камышовые крыши нахлобучены папахами на
подведенные синькой окна. Вертелись под ногами куры, собаки и свиньи.
На стук копыт явились тотчас босые ребятишки, десяток разновозрастных
казачек и старый-престарый дед.
Увидев звезды на фуражках, мальчишки успокоились, восхищенно
рассматривали стройных подтянутых верховых лошадей, оружие, шпоры,
предлагали передохнуть, попить студеной водицы.
Пожилая казачка спрашивала кавалеристов:
- Сынки, устоите, либо под немца будете нас отдавать? Вон, государством
вам все дадено - и сабли и ружья. Неужто не остановить его? Когда кончите
отступать?
Хмурились солдаты, отворачивались, прятали глаза.
Сипло и немощно кричал дед со слезящимися глазами, в засаленной до черных
залысин казачьей фуражке:
- Цыц! Дура баба, разве рядовой могет про то знать? Военная ведь тайна!
Казачки, кони у вас добрые, а что же пик-то нету? Как же воевать?
Халдеев неохотно сказал деду:
- Сейчас, дед, самолеты воюют, танки. А пика у нас одна на эскадрон.
Флажок треугольный на ней.
- Эх, казачок, люди воюют, а не танки. Мы, бывало, в турецкую-то войну,
как пойдем наметом, да в пики... Мне бы скинуть время, лет полета, тоща-то я
был лихой...
Стояла рядом красивая казачка - гордо посаженная на высокой и сильной шее
голова, гладкие и блестящие черные волосы, кожа смугловатая, губы идеальной
формы, будто из красного граната вырезанные искусным скульптором. Во
внешности ее, да и, наверное, в характере, не было досадных мелочей, Андриан
опешил, будто в жухлом подзаборном бурьяне увидел редкостной красоты цветок:
он стоит один, покачиваясь, - и манит, и дразнит...
Отнякин, на что тюфяк, едва увидел молодку, рот разверз и чуть из седла
не выпал - как ехал, так и поворачивался всем корпусом, будто подсолнух за
красным светилом. А молодка вдруг обожгла глаза Пересветова своим взглядом.
И негаданное случилось в тот же миг.
- Казачок, - полным, чуть сорванным на вольном воздухе голосом позвала
степная красавица, - казачок, заезжай-ка молочка попить.
Зубоскал Отнякин с завистью закричал:
- Нет ли воды попить, а то так есть хочется, что переночевать негде!
Пересветов до этого дел сердечных почти не имел - так уж складывалась его
жизнь и отношения с прекрасным полом, да и решительности не хватало. А
сейчас повернул коня, словно к себе домой.
Было вареное кислое молоко с коричневой хрустящей корочкой, холодное и
густое, а потом твердые, точеные губы, а еще потом - звезды в глазах, и
больше ничего.
В белом тумане цветущих вишен уплывал хуторок... "Чем взял - уму
непостижимо, - вздыхал Халдеев, - ни кожи, ни рожи..."
До этого хутора Пересветов вспоминал на походе чаще всего умершую давно
мать, Москву, Арбат, книги на зеленой лужайке профессорского стола в уютном
световом конусе, и в книгах - загадочную историю загадочного народа, который
должен был давно исчезнуть, раствориться в других народах, просто пропасть,
сгинуть. Однако не пропал и не сгинул, и не зря скрипели перьями по телячьей
коже старцы в монастырских узких кельях. И не зря, видать, сказители
передавали из поколения в поколение песни и былины о героях и подвигах.
После хутора, после глаз женщин и деда, старого воина, и после точеных
губ, и молока, и звезд Пересветов считал лично себя обязанным не пустить
немцев в этот хутор. Убить хотя бы одного фашиста, а потом будь, что будет,
долг уже погашен, - так рассуждал бывший студент, а ныне защитник Родины,
боец-кавалерист Пересветов. Он подсчитал, что если каждый наш воин убьет
хотя бы по одному вражескому солдату, останется только войти в Берлин.
Подсчет наивный, но что возьмешь со вчерашнего историка-первокурсника,
чувствительного, распаленного собственным воображением и известной всему
миру статьей "Убей его", вызывавшей желание мстить. И в генштабе иной раз
самые зубры просчитываются.
В ночь пред наступлением эскадрон подняли по тревоге. Были дополучены,
уже сверх боекомплекта, патроны, гранаты и бутылки с бензином и
зажигательными приспособлениями. До боя оставались считанные часы.
Кавалерийский полк двинулся не на запад, как это стало всем привычным за
последние дни, а на юг. В лица кавалеристов плеснуло речной сырью. Зашумела
вода. В белых бурунах, выделявшихся на темном текучем зеркале, почти по
холку погруженные, шли лошади, вытягивая шеи и хватая ноздрями воздух. Скоро
переправились вброд на правый берег Северского Донца и расчленились на
эскадронные колонны. Теперь эскадроны были рассыпаны в посадках и по балкам
во втором эшелоне изготовленной к наступлению группировки и фронтом обращены
на юг, в сторону Азовского моря. Удар в этом направлении мог, в случае
успеха, потрясти до основания весь правый фланг группы немецко-фашистских
армий "Юг".
Конница остановилась в ожидании, когда бог войны пройдется огневой метлой
по траншеям супостата, когда всколыхнется Мать-Сыра-Земля, выбрасывая в
дымный рассвет серые цепи, и покатятся на юг колючие гребенки штыков в
красноватых точках выстрелов. Конница будет ждать своего часа: сначала
Иван-пехотный должен прогрызть оборону, вслед за броском гранаты сапогом
встать на бруствер вражеской первой траншеи. И настанет то самое знаменитое
время "Ч", которое запустит всю машину наступления.
И только после прорыва вражеской обороны кавалерийский командир вденет
ногу в стремя, а танкист захлопнет крышку люка и скажет: "Заводи!"
И вот с шипеньем вылетели сигнальные ракеты, оставляя за собой белесые
зигзаги дымного следа, тяжело ухнуло раз и другой, а потом пушечные удары
слились в единое грохотание. Столбы дыма и пыли поднялись над степью. Мелко
задрожала земля. Немцы опомнились; на наше расположение обрушился ответный
огонь. Пересветов взрыва не слышал - по лицу хлестнуло упругим, зазвенела,
обрываясь, какая-то струна, да обоняние уловило напоследок химический,
больничный запах тола. Сознание на мгновение включилось и ту же будто
открыло мир заново...
Занялось утро, над головой небо голубело, но над горизонтом низко плавала
длинной полосой сизая тяжелая туча, закрывая солнце. И тут же солнце
багровым лучом просверлило где-то в тонкой части облака отверстие. Теперь
оно сверкало, как налитый кровью бычий глаз, и наводило жуть.
Пересветову стало не по себе. Ему показалось, что прямо в него уперся
грозный взгляд Перуна. Вообще вместе с этим багровым лучом в природу вошло
нечто необычное: настала хрупкая тишина, и словно бы воздух переменился и
стал плотней и духовитей; и трава поднялась выше и из однотонно-зеленой
превратилась в пеструю, разноцветную; и небо резануло глаза чистейшим
голубым - драгоценным балахшанским лазуритом. Все в природе сделалось как на
картине Васнецова "После побоища". С удивлением Андриан обнаружил, что
изменения коснулись не только природы. Изделия рук человеческих - ремни
конского снаряжения - прямо на глазах бойца из темных, жестковатых,
выделанных фабричным способом превратились в более светлые - сыромятные,
пучок поводьев в руках обмяк. Более того, стальные пряжки оголовьев сами по
себе сменились простыми узлами, но еще больше поражали седла. Металлические
трубчатые луки исчезли, возникли деревянные, а вместо ожиловки появились
кожаные подушки.
Пересветова била дрожь. Первым делом он решил, что просто заснул стоя,
отключился на секунду: за поход накопилась усталость, такое бывало. Но кони,
как обычно, мотали головами, дергая повод, свистели их хвосты, отгоняющие
слепней и оводов. Он дотронулся до седла, чтобы убедиться, не галлюцинирует
ли. Оказалось, ничего подобного. Деревянная допотопная лука седла оказалась
твердой реальностью, а вовсе не миражом.
Но самое странное заключалось в том, что коновод со своими лошадьми стоял
в неглубокой балочке один как перст. Товарищи загадочным образом исчезли,
точно их не было, сколько ни озирался по сторонам ничего не понимающий
Пересветов. Ему показалось, что густая трава в нескольких шагах
подозрительно колышется и что там, в траве, кто-то скрывается. Немецкий
лазутчик?
Кавалерист насторожился и, удерживая лошадей левой рукой, правой потянул
из-за спины карабин. Затвор стоял на предохранительном взводе, совладать с
ним одной рукой не удавалось. Но в траве белым пятном вместо вражеского лика
мелькнула знакомая отнякинская круглая, как блин, физиономия - и только
почему-то белесые волосы его были не ежиком, а свисали сосулькам на брови.
Сзади раздался в этот момент тихий вибрирующий свист, и на плечи
Пересветова упала упругая черная петля. Не успел он что-либо сообразить, не
то что сделать, как кольцо скользкого конского волоса впилось в шею, аркан
натянулся, в глазах стало быстро темнеть. Он выпустил из рук поводья,
захрипел и, теряя сознание, навзничь рухнул в траву.
Очнулся Пересветов не сразу. Сначала он услышал глухие, будто сквозь
вату, голоса; попытался придти в себя, но не получилось - мешала мучительная
дрема, тусклое полузабытье, будто во время какой-то детской болезни с
температурой через сорок. Потом с Пересветовым что-то делали, теребили,
терли; наконец, он с трудом разлепил веки и смутно увидел озабоченные лица
Отнякина и Халдеева. Тут же он заметил, что оба бойца одеты не по форме:
вместо гимнастерок свободные холщовые рубахи неопределенного цвета, вместо
синих шаровар - такие же портки, заправленные в мягкие, на тонкой подошве и
почти без каблуков, кожаные сапоги.
- Очнулся, вражий сын, - не своим обычным голосом, а как будто нараспев,
сказал Отнякин, - ну, сказывай, где вежи половецкие?
- Снимите с него путы и поставьте пред лицом моим, - раздался властный
голос.
Пересветов узнал голос Рыженкова, но опять-таки голос смягченный, со
странным произношением, будто в нос немного, как при насморке.
"Брежу я, что ли?" - подумал Пересветов, но грубый рывок показал ему, что
он не бредит. Поддерживаемый с двух сторон, стоял кавалерист в поле, у
подножия невысокого, но крутого кургана с каменной бабой наверху, а прямо
перед ним, в двух шагах, стоял Рыженков: в блестящем, с позолотой, шишаке, в
кольчуге, с прямым "каролингским" мечом на поясе, - словом, в боевых
доспехах игоревских времен. Только сержант был брит, а у этого воина торчала
сбитая малоухоженная борода: в заботах, видно, был весь и о внешности не
думал.
- Кто таков? - громко пропел Рыженков.
- Товарищи, что такое? Кончайте шутить, - нашли, в самом деле, время, -
взмолился Пересветов и тут же изогнулся от боли - так хватил его по плечу
тяжелой плетью Отнякин.
- Тебя князь Игорь Святославович не о том спросил! - прогудел Отнякин и
добавил пару бранных слов.
- Сволочь, - не своим голосом выкрикнул Пересветов и со злобой ударил
обидчика кулаком по пухлой скуле.
Тот проворно набросил петлю на шею Андриана, а Халдеев заломил ему за
спину руку.
- Княже, дозволь удавить поганого! Мы другого в полон возьмем! -
выкрикнул Отнякин.
Рыженков-князь внимательно всмотрелся в помятого, взъерошенного
Пересветова, и какая-то мысль змейкой промелькнула в его серых глазах.
- Ступайте оба, Чурило и Швец. Спаси вас бог за службу честную.
Пара молча поклонилась и беззвучно исчезла.
"Так вот в чем дело, - телеграфным ключом застучало в голове Пересветова.
- Это не маскарад, маскарад перед самой атакой быть не может. А вот попасть
в двенадцатый век - дело другого рода. Машина времени вещь известная: Уэллс,
Твен, Маяковский, Булгаков... Но ведь никакой машины под рукой не было,
только лошади, шашка и карабин... Правда, карабин тоже своего рода машина
времени - малым усилием пальца в два килограмма всего-то навсего можно
отнять у живого существа все время его жизни. Но перелет в прошлое? Разве
что нематериальный? Обладает же доцент Пасынков уникальной способностью
находить спрятанные предметы. Он силой воображения угадал точное место еще в
древности сгоревшей башни, которую долго искали археологи, и что же - под
слоем земли в четыре метра нашли уголья и остатки исполинских дубовых
бревен. Бывают чудеса и хлеще. Просто наука многое еще не знает. Обнаружили
же недавно магнитные аномалии, почему бы не быть где-то и временным?"
Пока Пересветов соображал, что к чему, князь острым взглядом ощупывал
его, изучая покрой одежды, качество ткани и сапог, разглядывая зеленые
пуговицы с выдавленными звездами. Взгляд у князя был не совсем такой, как у
Рыженкова. У того взгляд будничный, деловой, а у князя - словно у человека,
только что спустившегося с высокой вершины, где он долго сидел в полной
тишине и одиночестве. Такой взгляд свойствен - он и прошивает насквозь, и
уходит в себя. Под этим странным взглядом Андриану стало неуютно.
- Ты не половчин, - уверенно, с напором сказал князь, - и ты не грек. На
варяга не похож. И не булгарин... Из угорского края? Нет.
Князь нагнулся и поднял лежащее у его ног оружие Пересветова. Клинок был
обнажен, ножны валялись тут же, на траве.
- Что это? - указательный палец лег на выбитую по обуху надпись
"Златофабр, 1941".
- Златоустовская оружейная фабрика, тысяча девятьсот сорок первый год.
Понимаете, двадцатый век от рождества Христова, а не седьмое тысячелетие от
сотворения мира, как у вас. А Златоуст - город, где оружие делают. Вы должны
знать, кто такой Иоанн Златоуст...
- Ты-то кто есть? - впился в Пересветова князь своим удивительным ледяным
взором так, что тому стало совсем плохо, - и одновременно потянул из ножен
свой меч.
- Воин, - взяв себя в руки, с достоинством сказал Пересветов, - мы тоже
воюем здесь, в степи...
Он подумал, что нелепо погибать от рук князя Игоря, когда предоставился
случай раскрыть тайну Каялы. Правда, нужно будет найти еще обратный ход по
временной аномалии, вернуться в двадцатый век, а потом еще - и объясниться с
Рыженковым, Табацким, а может, и с самим комэском - самоволка в такой момент
дело подсудное.
Князь поднял меч и резко опустил его на лезвие златоустовского клинка.
"Проверяет - не наваждение ли", - сообразил студент. Игорь хмыкнул, потом
протянул оружие Пересветову:
- Гляди, какая зазубрина! А на моем харалужном и следа нет. Как же вы
бьетесь на сечах?
- Князь, так ты веришь, что я попал сюда из двадцатого века? Я могу еще
красноармейскую книжку показать, - обрадовался до поглупения Пересветов,
поняв главное: Игорь каким-то верхним чутьем правильно оценивает появление
человека из будущего.
- Верю во всемогущество бога, а более того верю глазам своим, - князь
курчавой короткой бородкой указал на карабин, - это я разглядывал - ни у
кого, ни за морем такого оружия нет...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг