тканями...
Абульгази сначала удавалось договариваться с колтоманами, разбойниками, и
они грабили караваны Кара-Сердара, но потом и колтоманы присмирели...
В этой книге я встретил и еще одно заинтересовавшее меня имя - Казан-бек.
Ануша-хан писал о нем как о приближенном Кара-Сердара, но не скрывал, что
Абульгази поддерживал с ним некие таинственные отношения.
Когда я навел справки об авторах "Родословного древа тюрок", то узнал, что
и отец, и сын остались в истории Средней Азии как видные государственные
деятели и выдающиеся писатели-историки.
Про Абульгази-Бохадур-хана известно, что родился он в 1603 году и в
отрочестве правил вместе со своим братом в Ургенче. Времена тогда были
смутные, и однажды Абульгази пришлось бежать из Ургенча: хивинским
ханством вместо него стал править Исфенди-яр-хан, возведенный на престол
туркменскими нукерами... Абульгази долгие годы провел в скитаниях и в
плену у персов. На родину он вернулся умудренным опытом сорокалетним мужем
и сумел овладеть престолом... А ровно через двадцать лет ханом стал его
сын, о котором известно, пожалуй, меньше, чем об отце. Не сохранились даже
даты его рождения и смерти. Достоверно лишь, что он много строил -
восстанавливал города, прокладывал каналы, - а кончил трагически; в 1685
году его свергли с престола и ослепили.
Итак, общий исторический фон я представлял себе теперь достаточно
отчетливо.
Но ни скульптура эрсари, ни картуш египетских фараонов в этот фон не
вписывались. Нетрудно догадаться, что мысль моя металась между Египтом и
Мангышлаком, что возводил я весьма эффектные, но совершенно ненадежные
воздушные мосты между ними... Решить же что-либо без дополнительного
материала было практически невозможно.
Мой мангышлакский друг Евгений Варламов к весне перестал быть монопольным
владельцем эрсарийской тайны: он сделал несколько докладов, каменной
скульптурой заинтересовались и другие специалисты. Совместными усилиями им
удалось организовать небольшую историко-искусствоводческую экспедицию. Ее
возглавил, что вполне логично, Евгений Васильевич Варламов, который теперь
уже не просил называть его "просто Евгением" и держался весьма солидно.
Глава пятая,
в которой мы, приступив к хроноскопическим исследованиям на Мангышлаке,
довольно быстро приходим к неожиданным выводам, опровергающим точку зрения
Евгения Варламова
На Мангышлаке, в Тущебеке. уже шла своя, по-экспедиционному налаженная
жизнь, и в лагере мы не застали никого, кроме дежурного, колдовавшего у
примусов.
Готовясь к вылету на Мангышлак, я запасся комплектами аэрофотоснимков
Каратау, крупномасштабными картами и еще в Москве пришел к выводу, что
некоторые детали рельефа вполне могут быть следами человеческой
деятельности.
С визуального - с помощью вертолета - обзора Западного Каратау мы с
Березкиным и решили начать. И когда мы высоко поднялись над Западным
Каратау, он представился нам... - как бы поточнее выразиться? -
компактным, монолитным, единым... Я бы даже сказал внутренне собранным.
Сверху Каратау открылся нам как некая индивидуальность в ландшафте, причем
резко выраженная. И тогда, во время полета, мне пришла в голову несуразная
мысль, мысль о... портретном сходстве Каратау и Кара-Сердара!
Мне требовалось холодное омовение, мне требовался дружеский щелчок
Березкина, чтобы обуздать так далеко уведшую меня фантазию, но, к
величайшему моему удивлению, он совершенно серьезно сказал:
- И правда, есть что-то общее. - Сказал так, словно действительно может
существовать портретное сходство между горным хребтом и человеком!
Березкин протиснулся в кабину пилотов, а когда вернулся, любезно сообщил,
что мы летим к картушу. Он при этом извинился, что не посоветовался
предварительно со мной, но я, конечно, не возражал.
С картушем провозились долго. Мы показали и пилотам почти все относящиеся
к делу египетские кадры, поделились кое-какими соображениями и, как
обычно, обрели себе преданных друзей и помощников.
Мы не скрыли и тайной надежды связать дела египетские с делами
мангышлакскими, и все впятером напряженно следили за экраном. А хроноскоп
"бузил", - увы, не подберу более точного слова.
(Я ничего не сказал о задании, но, по-моему, все ясно: мы пытались
установить, существует ли тождество личности, вписавшей свое имя в картуш
фараона в Египте, с личностью, то же самое проделавшей на Мангышлаке.)
Хроноскоп не капризный прибор, но всякий аппарат, типологически сходный с
хроноскопом, дает ответы категорические - "да" или "нет". А различные
"вероятно", "не исключено", "можно предположить" и так далее по существу
исключаются, и теперь свое "отношение" к заданию хроноскоп выражал отказом
интерпретировать материал.
А внешне все выглядело следующим образом. Мы сначала воспроизвели на
экране молодого сильного египтянина, уверенно вычерчивающего по штукатурке
свое имя - Ибрагим. Понятно, что хроноскоп не мог определить ни
национальности "египтянина", ни цвета его кожи. Аппарат установил лишь
одно: арабскую вязь в гробницах Деир-эль-Бахри выводила не рука
писца-профессионала, а рука хотя решительная и твердая, но не привыкшая к
письму.
Здесь же, на Каратау, хроноскоп показал изображение немолодого и
несильного человека, но при характеристике надписи "Кара-Сердар"
подчеркнул профессиональные навыки писавшего.
"Буза" началась, когда мы попытались совместить образы. Как ни
переиначивал задания Березкин, как ни пытался он навести хроноскоп на
определенное решение, аппарат с удивительной принципиальностью отказывался
дать четкий ответ - "да" или "нет".
Вспыхивали на экране сцены, которые по прежнему опыту воспринимались нами
как сцены совмещения образов, но потом следовали сцены разлада,
переходящие в непрерывный поток мелкодрожащих зеленоватых линий, и надежды
наши рушились...
Хроноскоп оставил вопрос открытым. И конечно, он остался нерешенным для
нас.
Искусствоведам мы лишь в самых общих чертах поведали о нашей
рекогносцировке, сведя разговор к следам человеческой деятельности на
Каратау: мы показали им редкие и плохо сохранившиеся остатки селений,
тропинки, упирающиеся в скалы или странно повисающие над обрывами, контуры
водохранилищ и маленьких водоемов - хаузов, которые обычно устраивались
возле жилищ... Горы и сам Каратау, безусловно, таили немало загадочного,
но нас влекла одна тайна - скульптура эрсари.
Свою раскладушку я вновь поставил под той печальной ивой, под которой спал
в прошлом году перед путешествием в Египет; лучистые капли звезд
по-прежнему раскачивались в матово-черном небе и по-прежнему упрямо, на
одной ноте, звенели мангышлакские лягушки... Несколько прохладных вечерних
часов сняли дневную усталость, спать не хотелось, и мне стали
припоминаться подробности путешествия в Египет. Я уже упоминал о скалах,
похожих на "заготовки" для сфинксов, бегемотов... А однажды, поднявшись на
вершину у въезда в Долину Царей, я с удивлением обнаружил, что подобно
Гулливеру в царстве лилипутов шествую по фантастическому природному музею:
на крутых склонах лежали вынесенные из почвы на поверхность сливные
кремнистые конкреции. Выгоревшие до рыжего цвета, они на изломах были
матово-коричневыми, а следы выпавших, ранее случайно вмонтированных в них
деталей придавали конкрециям необычный вид. Я обнаружил в "музее"
миниатюрного - в мужскую ладонь, - но могучего по сложению быка с низко
опущенной головой, нашел там искусно вылепленного человека, увидел символы
египетских богов...
Неожиданное открытие взволновало меня так, что я стремительно примчался в
Долину Царей и заставил Березкина немедленно подвергнуть хроноскопии мои
находки.
Меня ждало жестокое разочарование: нет, в данном случае рука человека не
помогала природе, все это были естественные образования. Вспомнив все это,
я стал испытывать тревогу за завтрашний день и завидовал Березкину,
заснувшему, как только его голова коснулась подушки.
Утром мне даже не хотелось вставать. Шумел ручей, шумели деревья над
головой, гудели примусы. Было в их нестройном шуме что-то такое, что
поглощало все импульсы, исходившие из моего мозга и входившие в него. А
потом из шума выплыла притча, я вспомнил ее дословно: "Пришел Заяц к реке.
Река широкая, бурная. Течет прямо в море. Стал Заяц думать: плыть в море
или не плыть? Долго думал, к самой воде подошел. "Плыть или не плыть?"
Столкнул Заяц в воду бревно, сел на него и опять думает: "Плыть или не
плыть?" Волны подхватили бревно вместе с Зайцем, вынесли на середину, и
вот уже видно море. А Заяц все думает: "Может, не плыть?"
Бог весть, где и когда прочитал я притчу, но теперь она не оставила и
следа от моего прежнего состояния, когда я лежал, углубившись в свои мысли
и сомнения. Проделав в спальном мешке несколько движений, я выбрался из
него уже совершенно бодрым, готовым действовать.
...Тот день был полон неожиданностей.
Разумеется, лишь условно можно назвать неожиданностью, что хроноскопия
первой же фигуры - я говорю о бегемоте - подтвердила обработку альбских
конкреций рукой человека; прямой аналогии с хроноскопией египетских
конкреций можно было опасаться лишь в нервно-возбужденном состоянии.
Евгений Васильевич Варламов поверил нашему анализу с легкостью, на которую
способен только тот, кто заранее убежден, что так и должно быть.
Мы проработали без отдыха до позднего вечера, хроноскопируя самые
различные конкреции, и устали так, что подчас мне думалось, что мы, люди,
ладно, выдержим, но хроноскоп откажется работать.
Хроноскоп тоже выдержал. И он подтвердил, что ежели не все, то многие
альбские конкреции обработаны или, точнее, доработаны рукой человека.
Поздним вечером в Тущебеке царило ликование и на раскладных столах
появились бутылки со спиртным. Вино пришлось кстати, "хорошо пошло", как
говорят сведущие в таких делах люди, и сначала основательно повысило общий
тонус, а потом благополучно отправило всех в спальные мешки.
Убедившись, что лагерь спит, я растолкал Березкина и шепотом попросил его
пойти со мной. Соблюдая тишину, мы поднялись по склону Тущебека к
хроноскопу.
Березкин открыл своим ключом дверцу вертолета и, ни о чем меня не
спрашивая, принялся колдовать у хроноскопа.
- Совмещаю Кара-Сердара со скульптурой, - сказал он. - Смотри!
Я не сразу понял, какую именно фигуру выбрал для совмещения Березкин, но
мгновенно убедился, что к картушу и альбской конкреции прикасалась одна и
та же рука. (По какому-то почти мистическому совпадению Березкин начал с
бегемота.)
Вот тут и произошло действительно неожиданное: хроноскоп утверждал, что
все, именно все обследованные нами фигуры обрабатывала та же рука, которая
вывела картуш и арабскую вязь на почти неприступной скале Каратау.
- Представляю, как обрадуется Варламов, - только и сумел сказать я.
Березкин смотрел на меня растерянно.
- Не повторить ли все сначала? - спросил он.
- Разумнее завтра продолжить хроноскопию еще не исследованных фигур и
затем снова все проанализировать. А пока молчок!
Да, молчок!.. Симпатичная гипотеза Варламова о каменной скульптуре эрсари
трещала по всем швам. Но было бы жестоко оповещать его об этом до тех пор,
пока не закончена работа.
По склону сая к лагерю мы спускались, дрожа, как мелкие воришки, -
боялись, что нас заметят и начнут расспрашивать. Но благословенное
содержимое бутылок избавило нас от лишних разговоров.
Дальнейшую хроноскопию мы с Березкиным вели как бы в двух планах: один
план для всех, другой - для себя. Этого никто не замечал, и тут нам
своеобразную помощь оказывал Варламов. Хроноскопическое подтверждение
реальности скульпторов-художников, творивших на Каратау, окончательно
утвердило Варламова в бесспорности его открытия. Бывший "просто Евгений"
стал еще более категоричен в суждениях, он не размышлял, а изрекал,
невольно подавляя своих коллег. Парадоксально, но на этом
безапелляционно-скучном фоне нам работалось легче и проще, особенно когда
мы приметили некоторые насторожившие нас подробности.
Хроноскоп все определеннее подчеркивал, что альбские конкреции в их
настоящем виде - творение и природы, и человека, что созданы они в таком
своеобразном соавторстве. Но, ориентируя хроноскоп на выявленную ночью
генеральную линию расследования, мы обнаружили, что он не во всех случаях
безусловно подтверждает авторство одного и того же человека и в то же
время не отрицает полностью. Получалась чуть ли не такая же мешанина, как
при совмещении Кара-Сердара с таинственным египтянином из Долины Царей:
что-то сходится, что-то не сходится.
Чтобы завершить расследование, нам требовалось уединиться, и мы нашли
предлог. Я сказал Варламову и его коллегам, что нам необходимо еще раз
визуально осмотреть весь Западный Каратау. Варламов, к моему удивлению,
тоже захотел осмотреть Каратау с воздуха, но я весьма энергично
запротестовал, ссылаясь на интересы хроноскопии.
- Возьмем его. - Березкин положил мне руку на плечо. - Знаешь, как антипод
он может нам пригодиться.
- Антипод? В каком смысле антипод? - Варламов нас, разумеется, не понял,
но на всякий случай сказал: - Прошу выбирать выражения!
- Выбирать нам сегодня предстоит нечто более сложное, - сказал Березкин. -
Полезайте в вертолет.
Мы перелетели через ближайшую скалистую гряду и сели по указанию Березкина
на относительно ровной площадке.
- Надолго мы здесь? - спросил командир вертолета.
- На весь день, - ответил Березкин. - Будем продолжать расследование,
которое начали у картуша...
- У какого картуша? - вскинулся Варламов. - У моего?
- У картуша Кара-Сердара, - спокойно ответил Березкин. - Мы летали туда. -
И, обращаясь снова к вертолетчикам, продолжил свою мысль: - Нам предстоит
разобраться в наблюдениях весьма сложных. Но мы с Вербининым уже
настроились на один определенный лад, а Евгений Васильевич - совсем на
другой. Будем считать, что вы младенцы, устами которых, как известно,
глаголет истина. Согласны?
Вертолетчики улыбнулись такому сравнению, но сказали, что согласны.
Не вдаваясь более ни в какие подробности, Березкин сформулировал задание
хроноскопу, и, поскольку все кадры были запечатлены в "памяти" аппарата,
мы удобно устроились у экрана, приготовившись наблюдать.
Итак, мы снопа увидели разные фигуры - обработанные человеком альбские
конкреции, и снова хроноскоп без особых усилий совмещал руку Кара-Сердара
с рукой скульптора. Березкин разъяснил характер хроноскопического анализа
Варламову, и тот мгновенно насторожился.
- Уж не хотите ли вы сказать, что все скульптуры созданы одним человеком,
и притом Кара-Сердаром?!
- Вы почт угадали, - Березкин не отрывался от экрана и даже не взглянул на
Варламова.
- Но это же невероятно! Для одного человека...
- ...непосильно? - перебил Березкин. - Нелегко, не спорю. Но мало ли
титанов знает история! И потом... У нас есть подозрение, что к скульптурам
прикасались и другие руки.
Варламов облегченно вздохнул.
- Не сомневаюсь, что десятки эрсари потрудились здесь.
Я промолчал. Березкин тоже. Он уточнил задание, совмещая неизвестных со
скульптором, и хроноскоп вновь начал "бузить". Мне даже казалось, что
аппарат испытывает чисто человеческие муки от бессилия прямо и точно
сообщить нам свое заключение... Ни да, ни нет... По одним признакам рука
Кара-Сердара, по другим - неизвестного нам, но чем-то похожего на него
человека.
- Нет же, нет! - упрямо твердил Варламов. - Не одного человека, а
нескольких! Много их было.
Сам того не подозревая, Варламов подсказал нам новый ход расследования,
Березкин не ошибся, пригласив искусствоведа в качестве "антипода".
Мы специально отделили кадры, в которых Кара-Сердар не совмещался
безусловно с рукой скульптора, и наложили их один на другой. Иначе говоря,
мы попытались совместить вероятных скульпторов друг с другом, как бы минуя
Кара-Сердара.
Результат получился непредвиденный: предполагаемые скульпторы вообще не
совместились; или, точнее, их творческая совместимость между собой была в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг