Я выпрыгнул из машины и подошел к каменному изваянию.
Когда великого французского скульптора Родеда спросили, как он создает
свои произведения, Роден ответил, что берет глыбу мрамора и удаляет все
лишнее.
Без сомнения, передо мной была конкреция, вымытая из альбских меловых
пород, о которых говорил мой сосед по палатке. Стало быть, природа сама
позаботилась о "заготовке" для неведомого скульптора; тому пришлось убрать
совсем немного "лишнего", чтобы каменная болванка превратилась в могучего
бегемота.
- Ну-с, что вы скажете?
Я попросил показать мне еще какие-нибудь фигуры.
- Это нарушает мои сегодняшние планы. - Евгений несколько секунд, хмуря
густые брови, смотрел куда-то вдаль, а потом достал карту. - Хотите
взглянуть на человеческую голову?
ГАЗ-63 свернул с дороги и, подскакивая на альбских конкрециях, медленно
пополз по холмам; незагруженную машину кидало здорово, меня подбрасывало
вместе со скамейкой, и глядеть по сторонам было недосуг.
Наконец Евгений остановил грузовик и подвел меня к скульптуре, ошибиться в
истолковании которой, пожалуй, никто бы не смог: перед нами на сером
склоне холма, уходя шеей и затылком в землю, торчала голова чиновника -
самодовольного толстого чиновника, льстеца и самодура, ни одному слову, ни
одному жесту которого нельзя было верить. Именно эту черту - не верьте,
остерегайтесь! - выделял, подчеркивал неизвестный художник, предупреждая,
наверное, своих соотечественников и их потомков.
И снова я убедился, что рука скульптора - баснословно талантливого - лишь
изящно уточнила образ, как бы заложенный самой природой в каменную глыбу.
- Какое чувство материала! - невольно вырвалось у меня. - Поразительно!
Мой восторг не оставил Евгения равнодушным; он отложил на время свои
планы, и машина стала метаться по пустыне. Каменные животные, условные
человеческие фигуры, "массовые сцены" совершенно сбили меня с толку, и я
не мог хоть в чем-либо разобраться. Но, понимая, что рекогносцировка и не
может преследовать аналитических целей, я полностью положился на Евгения.
Уже за полдень, когда все порядочно устали, машина, развернувшись в
сторону Каратау, остановилась на вершине холма: перед нами высились стены
и бастионы крепости.
- Курганчи, - сказал Евгении. - Крепость по-туркменски. А на самом деле
склоны Каратау. Но кажется, что и над ними поработали люди, сделали их
более грозными и неприступными... Там и нашел я имя Кара-Сердара в
картуше. Сходим?
Меня не пришлось уговаривать, и мы неторопливо пошли вверх по саю,
стиснутому бастионами. Да, по такому саю нелегко было подниматься
атакующим - он скорее походил на ловушку, и газии, воины-защитники
крепости, без особых потерь, наверное, расправлялись с противником.
- Еще в прошлом году я тут облазал все, что смог, - сказал Евгений. - И
знаете, почти не нашел следов человека. Вот еще одна из загадок.
Безусловно, где-то здесь, на Каратау, находился юрт - престол
Кара-Сердара. Понятно, что не сохранилось следов кара-ой - временных жилищ
туркмен. Но нет и тамов, а глинобитные тамы могли бы и уцелеть, в
развалинах хотя бы...
Я слушал Евгения, но приглядывался к окружающему, и меня удивляло
множество сорняков - коровяка, осота - среди полупустынной растительности.
А сорняки, как говорят агрономы, - спутники человека. Значит, раньше тут
действительно жили люди.
...Со стеклянным звоном осыпался под нашими кедами мелкобитый сланец,
когда мы вышли наконец к почти отвесной скале.
- Смотрите, - сказал Евгений и подкинул-поймал голову шакала.
Картуш находился очень высоко, но я хорошо различал сложную, как ночные
следы на песке, арабскую вязь.
- Кара-Сердар, - сказал Евгений и снова подкинул шакалью голову.
- Египетский картуш, египетская фигурка... Но туркмены играли в шахматы, и
вполне может быть...
- Нет. Шакал не туркменская работа. - Евгений спрятал фигурку в карман. -
Я консультировался.
- По-моему, вы хотите убедить меня, что следы Кара-Сердара нужно искать в
Египте... Кстати, мы с Березкиным собираемся туда осенью.
- Ни в чем я вас не убеждаю! - резко сказал Евгений. - Моя забота -
искусство эрсари... А Кара-Сердар... Скорее всего он тут все разорил и
разгромил... Ясно же, что скульптуры созданы за очень короткий срок.
Кара-Сердар! Нашли о ком говорить. И вообще мы не делом занимаемся.
Чувствуя себя виноватым, я робко намекнул Евгению, что если ему
потребуется хроноскоп...
- Обойдемся без электроники, - лаконично ответил он.
Откровенно говоря, психологическая несовместимость с Евгением немного
раздражала меня. Я понимал, что Евгений увлечен и возбужден важным
открытием, что ему хочется как можно скорее прочитать еще никем не
читанную страницу прошлого, но в тот день я твердо решил устраниться от
всяких вопросов, связанных с искусством эрсари.
"В конце концов у нас и своих дел достаточно", - думал я о себе и
Березкине, совершенно не подозревая, что случайно сказанная мной фраза о
Египте окажется пророческой и что мне еще придется вернуться на Мангышлак
во всеоружии хроноскопических методов.
Глава третья,
в которой коротко рассказывается о первой международной экспедиции с
участием хроноскопистов и о некоторых незначительных находках в Долине
Царей, определивших направление наших дальнейших поисков
Нас с Березкиным пригласили в Египет вскоре после того, как организованная
ЮНЕСКО международная археологическая экспедиция открыла в Долине Царей и
ее окрестностях несколько новых гробниц, одна из которых, судя по
местоположению и царственным знакам, принадлежала фараону Нового Царства
Сенурсету Первому.
Возможность провести хроноскопию гробниц до того, как специалисты все
рассортируют и разложат по полочкам, разумеется, прельщала нас, но
согласились мы на этот шаг не без нажима со стороны Президиума Академии
наук: оба мы очень хорошо понимали меру ответственности, ложащейся на наши
плечи.
Раскопки в Долине Царей прервал летний сезон, их отложили до осени. Нас
отсрочка вполне устроила.
- Распределение обязанностей прежнее, Вербинин, - сказал мне тогда
Березкин. - Садись за книги. А мне придется подумать о дополнительной
термоизоляции хроноскопа. Как-никак тропическая пустыня.
Я "сел за книги", но высидел немного. Память у меня эмоционального склада,
сами по себе факты я запоминаю с трудом и вообще предпочитаю идти от
предмета к книге, а не наоборот. Поэтому на Мангышлак я отправился с
легким сердцем, зная, что бегство мое не принесет особого вреда, а в
Египте нам гарантирована помощь специалистов.
Египет властно ворвался в мои раздумья в одну из последних ночей,
проведенных в Тущебеке. Все в лагере спали, лучистые капли звезд качались
в матово-черном небе; звенели лягушки. Я слушал лягушечьи трели, смотрел
на качающиеся звезды и пытался представить себя рядом с пирамидой или
сфинксом, пытался предугадать, какое впечатление произведет на меня
искусство древних египтян.
А вскоре я и Березкин ступили на египетскую землю. Александрия, Каир и,
наконец, Луксор, где мы должны были проводить наши исследования.
Руководитель экспедиции ЮНЕСКО мистер Роллс и его коллеги встретили нас на
вокзале. Нам любезно предложили сразу же отправиться в отель и отдохнуть,
но Березкин отправился наблюдать за выгрузкой хроноскопа, мистер Роллс
последовал за ним, а я вышел на привокзальную площадь.
Экспедиция, в распоряжение которой мы прибыли, расположилась не в
фешенебельных отелях, что выстроились шеренгой вдоль набережной Нила, а в
сравнительно дешевой и старой гостинице "Луксор", выходящей фасадом к
знаменитому Луксорскому храму.
Экспедиция заняла весь первый этаж со всеми его коридорами, комнатами и
подсобными помещениями.
Нам с Березкиным отвели двухместный номер с широким окном в сад.
Вечером новые знакомые пригласили нас в ресторан при гостинице. В дальнем
его углу официанты сдвинули несколько столиков, на которых появились виски
и содовая вода, местные сухие вина "Омар Хайям" и "Клеопатра". Мы отлично
провели вечер, слушая рассказы археологов.
Во время небольшой паузы, неизбежной при всяком долгом разговоре, я сказал
мистеру Роллсу, что совсем недавно приобщился к египетской истории в Азии,
имея в виду арабскую надпись, заключенную в картуш, и фигурки для игры в
таб.
Мистер Роллс, пожилой мужчина с узким сухим лицом, несколько удивленно
посмотрел на меня и пожевал тонкими губами.
- Странно, что в Азии, - сказал он. - Здесь, в Египте, нам известны такие
фокусы с картушем. Судя по всему, их проделывали самые дерзкие из
грабителей, проникающие в гробницы фараонов и номархов. А может быть,
всего-навсего один из них, самый нахальный. Мы обнаружили две такие
росписи, и еще две нашли египтологи до нас. И все в горах Деир-эль-Бахри,
вокруг Долины Царей...
- Вы прочитали имя? - не без волнения спросил я.
- Разумеется. Во всех четырех случаях оно одно и то же - Ибрагим.
- Ибрагим, - повторил я, думая о Кара-Сердаре. - Нет, на Мангышлаке совсем
другое.
- Оно и понятно, - кивнул мистер Роллс. - Что же тут общего, кроме
нахального стремления выдать себя за царственную особу?
Я согласился с ним и перевел разговор на другую тему. Ночью я почти не
спал. Наверное, потому, что громко и настойчиво кричал в саду козодой.
А утром мы переправились на левый берег Нила, в "страну мертвых", по
верованиям древних египтян, не без труда и не без опасений за исход
предприятия подняв машину с хроноскопом на крутой берег реки.
Дальше все пошло как по маслу: к Долине Царей ведет отличная
асфальтированная дорога, и мы лихо прокатились по ней, минуя деревни и
плантации сахарного тростника, обгоняя ишаков и верблюдов.
Но когда сине-фиолетовое шоссе врезалось в матово-желтый массив
Деир-эль-Бахри, я перестал обращать внимание на дорожную суету. Я смотрел
на холмы Деир-эль-Бахри и видел "заготовки" для сфинксов, "заготовки" для
бегемотов: казалось, чуть тронь их человеческая рука... Как тут было не
вспомнить Каратау...
Березкин заинтересованно крутил во все стороны головой, не подозревая о
моем состоянии, - он же не был на Мангышлаке! - а я, внутренне
подобравшись, стал подобен пружине, готовой мгновенно развернуться и
вонзиться в склоны Деир-эль-Бахри, чтобы вырвать у них тайны.
Гробницу фараона Сенурсета Первого, открытую мистером Роллсом и его
коллегами, неоднократно посещали в разные века "ценители искусств", не
спрашивая на то разрешения властей. Сохранился там только пустой саркофаг,
если не считать великолепных настенных фресок.
В тонкости дела нас заранее посвятил мистер Роллс, и мы с Березкиным не
ожидали ничего сверхнеобычного, когда подошли к сиринге Сенурсета Первого,
у входа в которую дежурили два высоких, почти черных нубийца с ритуальными
насечками на скулах.
Мы вступили в черный овал входа и, повинуясь желтым лучам фонарей
провожатых и ощупывая кедами скалистый пол, медленно двинулись вниз.
Мы спустились в погребальный зал благополучно, но как избегали гибели или
увечий визитеры в древности?!.. Избегали, однако...
На обратном пути фонарь мистера Роллса метнулся от пола к стене и вырвал
из мрака картуш с арабской вязью.
- Ибрагим? - спросил я.
- Ибрагим, - кивнул мистер Роллc. - Но рядом еще одна надпись -
иероглифами. Временная дистанция между ними примерно три тысячи лет. А
надпись богохульная, вот что удивительно, мистер Вербинин.
Весть о богохульстве древнего египтянина не произвела на меня никакого
впечатления, и я с волнением смотрел на картуш с именем "Ибрагим" и думал,
что мы обязательно подвергнем его хроноскопии.
К чему это приведет и даже для чего это нужно, я никому бы не смог
объяснить. Ведь картуш Каратау я рассматривал лишь невооруженным глазом и
не сделал, да и не мог сделать, никаких выводов. Но интуиция всегда для
меня значила очень многое.
Вот почему, не отвлекаясь от основной работы, ради которой мы с Березкиным
приехали в Египет, я тщательно исследовал с помощью хроноскопа все четыре
картуша - и в Долине Царей, и за ее пределами на кладбище древнеегипетских
вельмож.
В двух словах результаты были следующими.
Прежде чем расписать стены гробниц, египетские мастера покрывали их
орнаментальной штукатуркой и уже по ней рисовали и вырезали ритуальные
сцены. Но случалось им работать и по камню, а иногда стены сиринг просто
оставлялись в первозданном виде со следами стамесок и долот.
В трех гробницах таинственный Ибрагим врезал свое имя в штукатурку, а в
одном случае начертил красным грифелем по скале.
Что один и тот же Ибрагим резал по штукатурке, хроноскоп установил сразу
же. С грифельным вариантом нам пришлось повозиться, и ясного ответа мы не
получили. Но едва ли были основания сомневаться, что грифель держала рука
того же Ибрагима - уверенная рука молодого, сильного человека.
Глава четвертая,
в которой я занимаюсь литературными изысканиями и выясняю некоторые
подробности истории Хивинского ханства в семнадцатом веке, а на сцене
вновь появляется Евгений Варламов
Мы вернулись в Москву только в марте следующего года, вернулись
прокаленные тропическим солнцем, коричневые, уставшие, но чрезвычайно
довольные проделанной работой...
Немного отдохнув с дороги, я принялся за книжки, посвященные истории
Средней Азии. Не скрою, мне хотелось обнаружить в литературе имя
Кара-Сердара, но я лишь приблизительно мог представить себе время, в
которое он жил. Арабы вторглись в Среднюю Азию в середине седьмого века.
Эрсари покинули Мангышлак в семнадцатом. Тысяча лет!
Но мне повезло. Почти сразу же мне попалась книга "Родословное древо
тюрков", написанная хивинским ханом Абульгази-Бохадуром и его сыном
Ануша-ханом. И в довольно близком соседстве я встретил здесь имена Ибрагим
и Кара-Сердар!.. Разумеется, совпадение взволновало меня, но я не позволил
себе никаких поспешных легкомысленных заключений. Во-первых, Ибрагим
весьма распространенное на мусульманском Востоке имя. Во-вторых, я
обнаружил такую подробность. Имя Ибрагим встречалось на страницах,
написанных самим Абульгази-Бохадур-ханом, имя же или прозвище Кара-Сердар
- в заключительных главах, принадлежащих перу Ануша-хана, который и довел
"родословное древо" до 1665 года.
В тексте вполне отчетливо проявлялось отношение обоих сочинителей к
Ибрагиму и Кара-Сердару.
Абульгази писал (это всего несколько строк) об Ибрагиме
злобно-пренебрежительно, называя его по-туркменски "кул", то есть раб, и
даже сообщал, что продал Ибрагима туркменам за два харвара зерна
(буквально "ослиная ноша" - вес, который мог поднять один осел). После
рассказа об этой сделке Абульгази еще трижды упоминает Ибрагима, извергая
в его адрес всяческие угрозы.
Ануша-хан писал о Кара-Сердаре как о самом опасном враге Хивы, писал,
естественно, без всякой симпатии, но с невольным уважением. Он
свидетельствовал, что Кара-Сердару покорны и эрсари, и солоры, и чоудоры,
и икдыры, и соинаджи - короче, все туркменские племена, населявшие в то
время Мангышлак; что каждый год Кара-Сердар собирает в своем юрте Большой
Маслахат - совет, на который от всех племен съезжаются "лучшие люди",
якши-лар, и принятые на Маслахате решения считаются обязательными для
всех. С понятным раздражением сообщал Ануша-хан о двух массовых уходах
райят - подвластных Хиве туркмен - к Кара-Сердару, о том, что отовсюду
стекаются к нему самые опытные уммали - специалисты по гидротехнике, как
сказали бы мы теперь, - что сам персидский шах направлял к нему посольства
и что целые караваны верблюдов, груженных тулаками, сосудами с нефтью,
несколько раз в году уходят в Персию и возвращаются оттуда с оружием и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг