использовал следующий метод: на самом пике переживаний, вызванных
кокаином, я курил диметилтриптамин. Так я поступал каждый раз, когда нюхал
кокаин, а делал я это не так уж редко. Подобный метод позволял дольше
задерживаться в триптаминовом измерении. Однажды мне вздумалось провести
очередной эксперимент. Я собрался принять кокаин в ночь солнцестояния, а
потом до утра просидеть на крыше, покуривая гашиш и любуясь звездами..."
Не слезая с той крыши, он лекцию и закончил, попутно затронув магическую
связь на расстоянии, которая для шаманов - плевое дело. Студенты слушали с
озорным вниманием и даже что-то конспектировали. Прекрасное, легкое время.
Он играл в свои игры и безмятежные мгновения жизни не пугали его, как
предвестники скорых и печальных перемен. Незримо зреющее грядущее
представлялось только декорацией для новой беспечной постановки. Что
изменилось? Ведь он и теперь играл. Только из игры ушла беспечность и
непомерно возросли ставки.
Петр зримо представил консула от Востока - Гаврилу Брылина, потомка
старого боярского рода, нынче умело рядившегося под либерала и уже не один
год заседавшего в левом крыле Думы, где его за дипломатическое проворство
окрестили "Сухим Рыбаком". Брылин был альбинос. Бесцветные ресницы и брови
вкупе с широкой лысиной делали его лицо настолько голым, что его хотелось
прикрыть. Не так как срам, а как сыр в сырнице - чтоб не высох. Бадняк,
ставший за прошедший год заметно моложе, рассказывал, что Сухой Рыбак
владеет секретом приготовления аяхуаски - напитка жрецов солнечного культа
инков. Отведав аяхуаски, человек изблевывал стеклянистую жидкость,
искрящийся тягучий хрусталь, на чьей поверхности можно было увидеть как
прошлое, так и близкое будущее. А тот, кто знает будущее хотя бы на десять
минут вперед (именно так - ведь из дальнего будущего трудно извлечь
выгоду), имеет перед остальными огромное преимущество. При желании консул
мог обратить эту пузырящуюся слизь в шаровую молнию и поразить ею любого,
если только соперник не владел навыком свиста, отбирающего у огня силу. Но
Легкоступов знал: Бадняк - великий мог, способный по прихоти совершать
повороты и жить в обратную сторону - к детству, так что, случись беда, он
закроет Ивана, а значит, и его, Петра, от любых чар. И это вся помощь,
какую можно от него ждать.
А жаль. Еще Легкоступов знал, что некая дремучая воля, которая
непомерно сильнее мога и непомерно его старше, не позволит ему открыто
принять чью-либо сторону. Снова жаль. Легкоступов должен сам обыграть
Брылина. И по всему выходит, что в этой игре прольется много крови.
Гаврила Брылин был давним сторонником сближения России с Европой и
Североамериканскими Штатами, уже испускавшими ядовитый инфернальный душок,
подслащенный парфюмом и кленовым сиропом,- смерть всегда душится
приторными духами, с ее приходом в доме пахнет халвой. Сейчас Сухой Рыбак
выступал поборником рациональности и торжества человеческого разума. Но
если сдернуть мишуру с засасывающих врат адовых, консула от Востока легко
представить слугою Господина Хаоса, слепым флейтистом из чудовищной свиты
Азатота, а то и самим Гогом. Подходит все, ибо сметутся и разум, и
безумие. И тогда - раскол в умах. Тогда распознаются "свои" и "чужие".
Тогда, если не удастся Некитаеву узурпировать власть без крови,-
переворот, война, смута. Тогда - потоп, и после потопа - мы. Вот только...
Иван не может враждовать по уму, не может ненавидеть по рассудку. Выходит,
надо сделать Брылина врагом его сердца. Петруша знал, как этого добиться.
В воротах под Никольской башней стоял косматый черный пес,
припорошенный хлопьями снега,- бесхозная московская дворняга. Шофер дал
короткий гудок, и пес, нехотя посторонившись, пропустил машину.
- Кербер! Итит его...- хохотнул шофер и косо глянул на Легкоступова.-
Царство теней!
Кремлевский дворец был так огромен, что ветер, однажды залетев в него,
годами метался по коридорам и залам, не в силах отыскать выход, и
постепенно превращался в домашнего зверька, озорующего с оглядкой и по
дозволению. Сейчас он едва осмеливался шевелить бахрому гардин да тереться
прозрачной шкуркой о брюки снующих чиновников. Благо крапивного этого
семени тут было довольно.
В кабинете консула Легкоступов застал Таню, которая вынимала из глаза
Некитаева языком соринку. Зрелище было занятное и немного стыдное, словно
в примерочной забыли задернуть шторку.
- Садись.- Иван указал перстом на стул.- Рассказывай.
- Со дня на день Москва заговорит иначе,- сказал Петруша.- Здешние
нарциссы чернильного ручья любят себя здоровыми и сытыми, значит, встанут
на сторону силы. Это хорошо. Но по своей желудочно-кишечной природе они
лишены идеалов. Это плохо. Согласись, союз без идеалов - вещь хлипкая.
- Как знать,- не согласился Некитаев. Таня по-прежнему колдовала над
его запрокинутым лицом, не то замысловато казня, не то причудливо лаская.-
Союз может держаться на выгоде, страхе или любви. Если хочешь строить его
на любви, запомни: люди не так боятся обидеть того, кто внушает им любовь,
как того, кто внушает им страх. Люди дурны и могут пренебречь идеалами
ради выгоды, но пренебречь страхом, начхать на угрозу кнута охотников мало.
- Допустим. На досуге перечту "Князя". Или это из "Рассуждений на
первую декаду Тита Ливия"?
- Не дерзи.
- А вот новости из Петербурга.- Легкоступов раскрыл на коленях кожаную
папку.- Не подумай, что я мельчу,- предупредил он,- как известно,
маленькая рыбка лучше большого таракана. Итак, в последнем номере
"Аргус-павлина" опубликованы изыскания "Коллегии Престолов": Тема:
"Диктатура благоденствия". Абсолютное попадание - отклики во всей
петербургской прессе. Не поверишь - в полемике появилась страстность,
достойная этого слова. Думаю, следует помочь Чекаме в организации
подписной кампании - у журнала есть все основания стать по своему
направлению ведущим в России. К тому же гарантированная подписка позволит
Чекаме в дальнейшем без нашей помощи решать денежные вопросы.
Фея Ван Цзыдэн, сняв пальчиком с языка выловленную соринку, спрятала
розовое жало.
- Что касается телевидения: Годовалов получил эфирное время на цикл
передач "Священный государь",- продолжил Легкоступов, но Иван, моргая
покрасневшим глазом, перебил его:
- А что, Годовалов по природе своей с идеалами?
- Конформист, однако - талант. Послушай только, как он, сторонник
самостийности каждой лесной опушки, костит теперь либералов. А речь-то
всего о вернисаже...- Петр вынул из папки газетную вырезку и, найдя
глазами место, прочитал: - "Мало сказать, что выставка является
естественным отражением того, о чем речь - то есть демонстрацией стилевого
оформления жизни,- она еще повествует о некотором умонастроении, сумевшем
найти себе и стиль, и художественное выражение.
Я имею в виду умонастроение, вожделеющее диктатуры Героя. Вся выставка
по большому счету есть отменно изложенная история этого Героя,
напоминающего нам своеобразную версию тайного имама шиитов или версию
былинного священного государя. Какой-нибудь разночинец-демократ, ходячий
памятник несбывшейся кухонной цивилизации, усмотрит здесь угрозу своим
человеческим правам и совершенно не вспомнит о том, что какой демос -
такая и кратия, и это его, демоса, право желать воцарения Героя.
Впрочем, пугливость нынешних ревнителей свобод, равно как и трепет
перед однобоко понимаемой ими культурой, происходит от странного тумана,
клубящегося в пространстве их рассудка. Иначе отчего бы им упрямо путать
цивилизацию с техническим прогрессом и восторженно называть цивилизованной
желторотую Австралию, а в многотысячелетнем Китае, тысячелетней России
или, скажем, Персии не видеть ничего, помимо дикости".- Легкоступов
значительно посмотрел на Ивана, но ничего в лице его не увидел.- Кроме
того, Годовалов привык жить в свое удовольствие и, само собой, хочет,
чтобы ему - лично ему - это было гарантировано впредь. К тому же
тщеславен. Полагает, что не до конца востребован. Но чувствует: теперь
подвернулся редкий случай обронзоветь. Думаю, он не захочет его упустить.-
Петруша не смог сдержать предательский зевок.
- И все-таки ты мельчишь,- перебил Петра Некитаев.
- Мало-помалу птаха гнездо свивает.
Иван посмотрел на Петрушу взглядом, сулившим в лучшем случае отрезанное
ухо.
- А кто по своей природе ты?
Легкоступов встал, подошел к ближайшей ундине в раме и слепо на нее
уставился. Вместо лица художник пожаловал ундине костистую щучью морду.
- Во мне древесное начало,- грустно сказал Петр.- Здесь мы с тобой не
схожи. И все-таки... Символика древа и рыбы общеизвестна, хотя и на
удивление противоречива: рыба одновременно и принятый первохристианами
символ Спаса, и эротический символ, а мировое древо, связующее землю с
небесами, запросто может обернуться дриадой и промокнуть при виде
козлоногого фавна. В геральдической традиции древо почти равноценно ручью
и знаменует завоевание на земле великих ценностей...
- Оставь,- прервал Иван Петрушины упражнения.- Я и так знаю, что язык
твой попадет в рай, а сам ты сойдешь в ад.- И с леденящим холодком
добавил: - Ступай. Я тобой недоволен. Из всей этой дряни не сложить
путного дела.- Некитаев подошел к Петру и спокойным, не лишенным зловещего
изящества движением разбил локтем стекло на ундине с щучьей мордой.
Покусывая губы, Легкоступов вышел за дверь. В приемной, застеленной
бордовым ковром, из-за секретарского стола ему улыбнулся Прохор - зубы во
рту ординарца сидели плотно, как зерна в кукурузном початке. Петр кисло
поморщился:
- Каждое утро я обнаруживаю себя в странном положении - я живой.
Потомки не поймут этого: мы станем историей, а история похожа на
раковину, в которой нет моллюска,- там живет только эхо.
- Кто-то должен сиять, а кто-то разгребать в нужниках говно,-
согласился Прохор.
- Ты прав. История в конце концов - это то, что ты хочешь.
В коридоре Легкоступова догнала Таня.
- Не бери в голову.- Она тронула Петрушу за руку.- Извини его. Ты все
делаешь верно. Просто Ваня сегодня ворошил дрова в камине, а тут в глаз
ему стрельнул уголь. Конечно, он зол - ведь он не может отомстить огню
так, как огонь того заслуживает.
- Передай своему солдафону, что, коли он взялся штудировать Макиавелли,
пусть помнит: людей надо либо ценить, либо уничтожать. За малое зло
человек может отплатить, а за большое отплатчик уже не сыщется. И обиду
следует рассчитывать толково, чтобы потом не бояться мести.- Петр
остановился и посмотрел в стальные глаза китайчатой девы.- Скажи, ты
любишь его?
- Пожалуй.
- И ты желаешь ему величия?
- Я желаю ему блага. А для Вани это одно и то же.
- Тогда ты должна помочь ему решиться. Ты должна помочь ему совершить
деяние.
- Каким образом?
- Соблазни Гаврилу Брылина.
Некоторое время Таня смотрела на управителя консульской администрации и
своего формального поныне мужа с любопытством. Убедившись, что он не
шутит, она бесстрастно заметила:
- Если я скажу о твоем предложении Ване, он убьет тебя.
- Когда-нибудь он все равно меня убьет.
- Скажи, а нельзя постараться, чтобы Сухой Рыбак обидел Ваню как-нибудь
иначе?
- Можно. Но тогда что-нибудь случится с Нестором, или в озеро, где
живет чудесная уклейка, по распоряжению Брылина выльется цистерна мазута.
А ведь уклейка - это его мать.
- Это еще и моя мать.
- Вот видишь,- улыбнулся Легкоступов,- я предлагаю самый человечный
выход.
8
Путем рыбьего жира (год Воцарения)
Некитаев не обманул. На третий день после вступления Ивана в должность
Петруша забрал из Кунсткамеры своего деревянного отца, которого впору было
ставить идолищем в капище дремучего лесного народа. В закрытом фургоне
Петр перевез останки родителя в Порхов, где их заколотили в гроб и без
огласки схоронили на кладбище, рядом с облысевшей Петрушиной матерью.
Случилось это под конец августа, а в сентябре из могилы, словно в землю
положили не гроб, а чудесное семечко, пробился небывалый ясень, за неделю
поднявшийся на пять сажен. Из земли он вышел с багряными листьями, и
поговаривали, будто ночами ясень бродит по кладбищу, стонет и ищет жертву,
но с рассветом вновь врастает на прежнее место. В ряду прочих преданий
порховских жителей в прошлые времена, чтобы отогреть душу, носивших зимой
за пазухой дым, а летом живших на своих полях в гнездах, как жаворонки, и
распугивающих кабанов бубенцами, этот слух был не из самых несусветных. По
такому случаю Петруша записал в своей философической тетради: "Чтобы
понять людей, нужно вообразить то, на что способно их воображение..." И
добавил, подумав: "Валентин, александрийский гностик, учил, что мир есть
сгусток страстей заблудшей Софии, сотворившей вселенную из собственных
страданий. Сгущение страстей в материю - разве это не то, чем мы заняты, и
разве это не внушает ужас?"
Консул Некитаев жил в согласии со своей судьбой и потому, наверно,
хорошо усвоил науку власти, почерпнув ее в своем сердце, Петрушиных рацеях
и наставлениях смерти, которую и без чужой подсказки издавна выбрал себе в
советчики. Он не боялся войны, ибо знал, что в действительности нельзя
избежать ни одной битвы, можно лишь оттянуть ее к выгоде соперника - ведь
промедление способно обернуться чем угодно, и время, словно вода, приносит
с собой как прохладу, так и холеру. Он знал, что несоответствие между
правдой воображаемой и реальной, между тем, как люди живут и как они
должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает явное ради должного,
действует себе на погибель. Он знал, что нрав людей непостоянен, что их
отпугивает опасность и влечет нажива, и если обратить их в свою веру
речами легко, то удержать в ней трудно, а посему надо всегда быть начеку,
и когда вера в народе иссякнет, следует без колебаний заставить его
поверить силой. Он знал, что любят правителя по собственному усмотрению, а
боятся - по усмотрению правителя, и в таком случае всегда будет верней
рассчитывать на то, что зависит лишь от тебя самого. Он знал также, что
попытка искоренить льстецов может дорого стоить искоренителю, ибо нет
иного способа оградить себя от лести, кроме как показать людям, что,
вздумай они высказать тебе правду, за это им ничего не будет - но раз
каждый сможет говорить тебе правду, откуда в людях возьмется почтение? И,
наконец, он знал, что все эти сведения ничтожны, если для начала он не
сумеет взнуздать удачу - норовистую кобылицу, которая покорствует не
осмотрительным, а дерзким.
В глазах народа Некитаев был истинный солдат, неприхотливый в еде,
чуждый роскоши и всегда принимающий бесповоротные решения. Еще люди
считали, будто уши его слышат, как настоящее проваливается в щель между
еще не было и уже нет, а глаза видят сразу и лицо, и изнанку, так что его
никогда нельзя ни обмануть, ни ввести в заблуждение.
Как только ушей Ивана достигли слухи о домогательстве Брылина феи Ван
Цзыдэн, он впал в угрюмую ярость. Не ведая о том, что Легкоступов как
автор этой интриги лично редактирует все толки на ее счет, Некитаев велел
Петруше произвести негласное дознание, при необходимости привлекая к делу
какие угодно службы, и либо представить доказательства вины, либо отыскать
злонамеренного клеветника. В конце концов Таня для всех по сю пору
оставалась женой Легкоступова.
Разумеется, ничего лучшего Петруша не мог и желать. Через четыре дня на
стол генерала Некитаева легла папка с отчетами сыскарей и материалами
фотослежения.
Ничего, казалось бы, бесспорно предосудительного в поданных материалах
не было, и тем не менее...
- Хочешь, я вызову его на дуэль? - пошутил Петруша.- С шести шагов мы
будем драться на шаровых молниях.
- Это не твое дело.- Иван был не расположен к шутке.- Это мое дело. Он
посмел решиться. Он отважился возомнить. Вполне достаточно, чтобы
раздавить аспида...
Бегство Гаврилы Брылина было поспешным и унизительным: первый раз в
жизни ему пришлось ехать в вагоне второго класса - там проводнику до него
было меньше дела. Всю дорогу, почти двое суток, пролежал Сухой Рыбак на
верхней полке, одетый, как смерд, в дорожные физкультурные шаровары и
погруженный в раздумья о том, что уже свершилось, но для всей страны
оставалось пока неведомым. Когда Некитаев с телеэкранов обвинил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг