настоящее железо и сковал меч, но имя меча утаил, не сказав.
Увидел Модрубар меч Бел-Князя и понял, что не имеет против него силы,
ибо не вошло эхо его имени в скверное ухо Тьму-Князя. И побежал Модрубар
от Палдобара, но не мог убежать. Палдобар же не мог настичь, потому что
были братья равны силой, и когда Бел-Князь настигал, то Тьму-Князь
призывал черную луну и тьма скрывала его.
Увидел Хозяин, что нет у братьев согласия, но вражда, и узнал печаль.
Тогда поделил он мир: Палдобар получил в удел половину, а Модрубар -
другую, но и порознь не стало у них друг для друга терпения, а была распря
и дрожь земли. Понял Хозяин, что не может примирить братьев, ибо владеет
не всей их волей, а судить их силой не захотел, ибо оба были ему
удивительны. Тогда велел им:
- Сделайте каждый по человеку и научите тому, что знаете.
И Бел-Князь сделал человека из глины, замешенной на воде верхней, и
жену ему от тела его, а Тьму-Князь сделал человека из глины, замешенной на
воде нижней, и жену от его тела. Хозяин же вдохнул в них жизнь.
Палдобар в своем уделе научил человека тому, что умел, наказав:
- Не называй то, чем дорожишь.
И Модрубар в своем уделе научил человека тому, чем владел, обязав:
- Бойся вещей без изъяна.
Тогда Хозяин сказал братьям:
- Мир этот ваш, но вместе вам не ужиться, ибо хотите покорить друг
друга, но покорить не можете. Люди ваши решат за вас, и чей народ победит,
того призову и будет царить, другой же сгинет.
И вынул Хозяин один гвоздь из кровли неба, а в дыру изринул обоих
братьев. Но прежде, чем вбить гвоздь на место, пустил в мир из наружной
смуты младшее время, чтобы с этих пор люди стали смертны и могли убивать
друг друга. И пожелал Хозяин, чтобы было так до тех пор, пока не вернется
призванным один брат, а иной пропадет. Отсюда взялось время.
Отсюда взялись люди и их век на земле...
Кажется, кто-то тряхнул Ивана за плечо, когда он разом, точно из
минутной дремы, вернулся из своего забытья в сторожку. Ему представлялось,
что он провалился в этот странный полусон на один-единственный окомиг,
однако небо за окном уже было черно и на нем качалась белесая луна, как
наполовину облетевший одуванчик. Иван лежал на жестком топчане поверх
пестрого лоскутного одеяла, а над ним склонялся старик, в руках которого
качалась глиняная плошка, где курился тяжелым ароматным дымком какой-то
фимиам.
- Что ты видел? - спросил старик, и его морщинистый лоб сжался и
расправился, как гармошка.
- Я видел Беловодье и хрустальную гору.- Угли ярких видений еще не
потухли в мозгу Некитаева.- Я видел сплетение трав, усыпанное горицветом,
кузнечиков и белоголовых муравьев. Вода в студенцах там пузырится, как
сельтерская, а в перьях у птиц - радуга.
- Кем ты был в том краю?
- Владыкой,- сказал Иван, и, подивившись собственной решимости,
добавил: - Я наследовал эту землю со всеми ее насельниками.
Старик поставил плошку на приступок печи, улыбнулся и сухой рукой
потрепал кадета по волосам.
В ту ночь Иван уже не смог уснуть в бараке - он вспоминал тающие
образы, пытаясь оживить их напряжением ума. Получалось скверно, совсем не
то, и от бессилия он кусал подушку.
Раз в неделю старик отправлялся на бричке в Нагаткино - за водкой для
офицеров. Случилось, на Троицу кадета Некитаева отрядили ему в помощь.
Дорога была крепкой, с прибитой травой посередине и ровными,
выстеленными хвоей, как войлоком, колеями. Иван сидел на козлах рядом со
стариком и, находясь в неомраченных чувствах, хорошо думал о жизни. Он
представлял себя лошадью, которой правит умелый, мудрый возница, и это не
казалось ему обидным - наоборот, несмотря на некоторую архаичность и
неполноту, такой образ добавлял кадету веры в осмысленность жизни. И пусть
осмыслена жизнь не им, а возницей, но цель у нее есть, ибо запрягать без
умысла и цыган не станет. "Конечно же - не будь возницы, человек не смог
бы жить,- возвышенно думал Некитаев.- Зачем ему жить, если известно, что
это ненадолго". Как будущему воину, в свои тринадцать лет Ивану уже
доводилось размышлять о смерти.
- На вожжах и лошадь умна,- сказал старик и, понукая Буяна, звонко
чмокнул пустоту.- А как насчет того, к кому кучер всегда сидит спиной?
Кадет вздрогнул, и сердце его сомлело: как открылись старику его мысли?
Растерянность Ивана была сродни той, которую он испытал однажды в
петербургской подземке, увидев, как человек, сидящий на скамье рядом с
ним, смотрит в партитуру и лицо его при этом удивительно меняется, будто
где-то в мозгу у него встроена мембрана, переводящая крючки на линейках в
чистые созвучия. "А и вправду,- смущенно подумал Иван,- кто сидит за
спиной возницы в той бричке, куда впряжен я?" На всякий случай он
обернулся - позади никого не было.
- Чист ты умом, Ваня,- сказал с улыбкой старик,- аки младенец от
крещальной купели.
- А ты? - холодея, спросил Некитаев.- Кто ты такой?
- Я-то? - сощурился дед.- Я - пламенник. Порода такая на чудеса
способная и шибко живучая. Не слыхал о нас?
- Не слыхал. А говорили - раскольщик ты из Керженских скитов.
- Что ж, был и в скитах...- Старик чуть помолчал, потом еще раз
протяжно чмокнул.- Оттуда ходил ко граду Китежу, чье земное укрывище ныне
в холмах у озера Светлояр. Летом, в ночь на Купалу, если кто со свечкой
вкруг Светлояра обойдет, тому это как хождение богомольное в Киев
зачитывается, а если трижды осилить - будто паломничанье по всем уделам
Богородицы на земле совершил. Ну а кто двенадцать раз обернется, тот и
вовсе как в Святую Землю на поклон сходил. Под Владимирскую там вся
бродячая ради Христа Русь собирается, колокола китежские, подземные
слушает. Само собой, и разрыв-траву сыскивают...
Лесная дорога вывела к большаку, протянувшемуся вдоль кромки бора, и
бричка потащилась по солнцу, оставляя за собой содовое облачко пыли.
Слева мирно топорщился лес. Справа голубело огромное поле долгунца.
Впереди играли с Буяном в салки глазастые жуки-скакуны - проворные и
азартные, они отлетали на три сажени вперед, дожидались в горячем дорожном
прахе неторопливого жеребчика, и вновь неслись взапуски.
- Там, у Светлояра, возле ключа лесного, где сгибнул князь китежский
Георгий Всеволодович, случилась у меня одна встреча,- сказал старик.- Я-то
сам в летах был, когда уж не колеблются, да сошелся с одним из наших -
совсем стародавним. Годов ему было девятьсот шестьдесят, пожалуй. Как есть
самые Аредовы веки.
- Из каких из наших? - не понял Иван.
- Известно - из пламенников. Он уже исход земного века чуял, оттого и
раскрыл мне, что передал ему последний, супостатами убиенный государь
завещальную привеску. Самому ему не посчастливилось наследника сыскать,
так пламенник ее мне отдал - чтобы я вручил помазаннику, если он на моем
веку уродится. "У тебя,- сказал,- все впереди, поезди по свету, посмотри
города, веси, обители. Талисман этот сам преемника укажет".
- Какой государь? - недоуменно спросил Некитаев.
- Не знаешь ты его. То был государь истинный и по той поре тайный.-
Старик немного помолчал, уставясь на оживший хвост Буяна, которым тот
разгонял объявившихся на солнце слепней.- Царство истое, не оплошное, не
иначе родиться может, как от иерогамии, священного брака меж землею и
небесами. Жених, помазанник небесный, и есть тайный государь, а невеста -
держава земная со всеми ее обитателями. Вот только не всякий раз им
повенчаться суждено - много на пути к алтарю терний. А если государь до
алтаря дойдет, то через тот священный брак благодать небесная и земле
передается. Земля без царя есть вдова.
- А что же консулы? Чем не властители державе?
- И на крапиве цветок, да не годится в венок,- усмехнулся старик.-
Государя вымолить надо. Сам собою он не родится.
- Ну а как того государя узнать? - Не то чтобы Иван поверил старику, но
ощутил в его выдумке какое-то очарование. Так порой западает в сердце
голос певца - не потому, что певец речет истину, и не потому, что голос
его особенно могуч, а потому, что, имея волновую природу, голос этот
способен срезонировать, вступить в тонкие отношения со слушающим, который,
возможно, по природе своей тоже не более чем волна.
- Знающему человеку это однова дыхнуть,- сказал старик.- Государь
завсегда меченый. Только отметина та простому глазу не видима. Как бы
тебе... Точно ангел его поцеловал - вот. Да не печально, а со страстью - с
прикусом. К тому же у меня и привеска есть: она тайного государя точно
укажет - чем он ближе, тем в ней жару прибывает.- Старик легонько похлопал
ладонью по груди - так щупают карман, проверяя, на месте ли спички.-
Помазанника того я и сыскиваю. Затем и землю русскую всю наискось исходил.
Надо талисман ему передать. Силы-то в привеске никакой нет, кроме той, что
хочет она быть при хозяине. А раз так, то пусть государь ее и преемствует.
Наше дело чуточное - принять да вручить, а дальше ему самому через буревал
к алтарю дорогу торить.
Тем временем бричка обогнула невысокий лесистый косогор, и вдали меж
яблоневых куп показались крыши первых деревенских домов. Старик молчал.
Прикрыв веки и отпустив вожжи, он, казалось, задремал на полуденном
припеке. Некитаев помахивал прутиком и, елозя на козлах отсиженным задом,
обдумывал слова старика. Воображение рисовало ему престранную картину -
Георгий Победоносец в ангельском чине, широким веером, точно кречет над
зайцем, распустив крыла, кусал за кадык не то Александра Ярославича, не то
артиста, сыгравшего его в кино.
На въезде в пустое сельцо (бабы доили на выгоне у Порусьи буренок,
мужики тоже чем-то черт-те где занимались) Буяна дружно обтявкали две
собачонки. Жеребец в ответ даже не фыркнул. В канаве у деревенской улицы
среди зарослей лабазника возились три поросенка, в которых лишь
понаторевший в адвокатской казуистике английский ум мог заподозрить
трудолюбие. Возле пруда тяжко топтались рыжелапые гуси. Миновав опрятную
часовенку с чудной гонтовой луковкой, бричка встала у дверей
продовольственной лавки. Старик, театрально кряхтя, сполз на землю и
поковылял к крыльцу. Иван, еще пребывая под впечатлением помстившегося
наяву кошмара, тоже было спрыгнул на дорогу, но тут его отвлек странный
писк на соседнем дворе. Кадет привстал на козлах: двое белобрысых
мальчишек лет семи стояли возле проволочной огородки с
цыплятами-переростками и увлеченно наблюдали, как прожорливые твари заживо
расклевывают подброшенных им, истошно верещащих лягушек. Развеяв зрелищем
этого детского Колизея нелепый образ хищного ангела, Некитаев поспешил за
стариком.
Внутри, облокотясь о деревянный прилавок, вполоборота к дверям стоял
мужичок в пиджаке и картузе, явно из сельских разночинцев - не то
телеграфист, не то землемер, не то учитель астрономии. Глядя на него, Иван
вспомнил потешные истории о повыведшихся ныне социал-демократах, которые
на своих конспиративных пирушках принципиально ели одну селедку.
Приказчик отвешивал мужичку в бумажный фунтик грушевую карамель. Похоже
было, что старика в деревне неплохо знали,- разночинец уже о чем-то с ним
оживленно спорил, а приказчик глупо и вовсе не по обязанности спору их
улыбался.
- ...Ибо такова структура нашего подсознательного с его базовыми
устремлениями - эросом и танатосом,- услышал Иван заключительный пассаж
разночинца.
- Дался тебе Фрейд со своим матриархальным эросом,- сказал старик, и
Некитаев удивился внезапной перемене его лексики, совершенно не вязавшейся
с привычным обликом кержака,- старик, словно трикстер Райкин из
телевизора, поменял маску, вмиг углубясь в иное амплуа.
- Но кто еще столь внимательно отнесся к проблемам человеческой
психики? Кто первый осмелился лечить психику через сознание? - удивился
собеседник.
- Признаться, мне странно это слышать.- Старик щурился на полки за
прилавком, разглядывая этикетки выставленных там бутылок.- Фрейд
усматривает в эротике последнее объяснение человека, саму ее
расшифровывать явно не желая. Но что он понимает под эросом? Смутное
влечение без конкретного объекта, ясной ориентации и даже без личности,
переживающей это влечение. Подобное описание вовсе не универсально.
Наоборот, оно отображает совершенно особый тип сексуальности,
свойственный сугубо женскому эротизму, симптомы которого внятно описаны
еще Иоганном Бахофеном. Эрос у твоего дорогого доктора - это калька с
психологического фона древних матриархальных культур, воспоминания о
которых действительно сохранились в виде неуловимых теней в
бессознательном. Однако Фрейд проводит странную идею, что матриархальный
эрос угнетен, подавлен патриархальным комплексом, напрямую связанным с
самосознанием и нравственными принципами. Иными словами, лукавый
веЂнец как бы отказывает мужской сексуальности с ее этическим
императивом в том, что она является вообще какой-либо сексуальностью,
описывая ее в терминах "подавление", "комплекс" и "насилие". Конечно,
мужская эротика подавляет донные хаотические импульсы, привносит в их
разнузданное буйство волю и порядок, что причиняет этим психическим силам
некоторые неудобства. Но подобное насилие над матриархальным эросом не
есть танатофилия и источник комплексов. Напротив, это - акт созидательный,
направляющий внутреннюю энергию на героическое действо, в чем бы оно ни
проявлялось - в религиозной аскезе, в страстной любви, в духе
воинственности или творческом усилии.- Старик показал сухим пальцем на
бутылку с серебристой этикеткой: - "Кристалл" московский?
- Московский,- кивнул приказчик.- Будешь брать?
- Два ящика.- Старик достал из кармана заколотую булавкой тряпицу, в
которой хранил офицерские деньги, послюнил большой палец и вновь обратился
к разночинцу: - А что касается танатоса, то весьма характерно, что доктор
Фрейд понимает смерть как предельный материалист. Для него смерть есть
полное и окончательное уничтожение, безнадежная гибель человека, который
представляет собой сугубо телесный и однозначно временный психофизический
организм.
- На тебя, я смотрю, не угодить.- Разночинец расплатился с приказчиком
и взял свой фунтик с карамелью.- Эрос для тебя слишком женский, танатос -
слишком мертвый, а Фрейд - слишком материальный и к тому же, поди, жидовин.
- Спасибо.- Старик взял предложенную карамельку.- Меня удивляет та
самозабвенная страсть, с которой нынешние молодые умы отдаются этой
холере. Ведь сам непристойный характер фрейдистских толкований мог бы
послужить указанием на печать дьявола и врата адовы, если бы люди не были
так слепы и безразличны в наше темное время. Что говорить - Юнг в
комментариях к "Тибетской книге мертвых" ясно дает понять, что фрейдизм
взывает только к самым низменным областям бессознательного, связанным с
вожделением соития, оставляя всю полноту психической жизни, все архетипы и
высокие образы за гранью окоема.
- Ну вот, добрался и до архетипов,- катая за щекой карамель,
обрадовался разночинец.
- Любопытна драматургия ссоры Фрейда с Юнгом,- заметил старик.- Однажды
ехали они вместе в поезде по каким-то пустячным делам, как вдруг сделалось
профессору Зигмунду нехорошо - тараканы в голове побежали наискось.
Карл-Густав ему и говорит: пожалуйте, мол, дорогой учитель, на кушетку - я
вас сейчас проанализирую. "Не могу,- говорит Зигмунд,- есть во мне такие
заповедные тайны, такие стыдные мемории, что если откроюсь - тотчас
подорву свой незыблемый авторитет". Тут Юнг его и срезал: "В таком случае
вы его уже подорвали".
Приказчик принес из кладовки ящик водки и удалился за следующим.
- Кстати, об эдипке...- сказал старик.
- Как, как? - переспросил нагаткинский почитатель Фрейда и рассмеялся,
сообразив.
- Известно, что ни единого русского пациента твой доктор не вылечил.
- Это почему?
- А потому,- пояснил старик.- Эдипов комплекс, описанный им как
растянувшийся в истории детский невроз, в русском человеке места себе не
находит. Нет его в нашем человеке - и все. Вернее, он в нем как бы
перевернутый: здесь не сын на отца посягает, а, наоборот, родитель дитятю
гробит. Вспомни царя грозного Ивана Васильевича. Да и Петра с Алексеем, с
русским нашим Гамлетом... Или хоть крестьянина того, Морозова - помнишь,
когда нашествие Бонапарта с армией двунадесяти языков на Русь случилось,
он сына своего убил за то, что тот указал французским фуражирам, где отец
овес от ворогов укрывал. Опять же Гоголь Николай Васильевич когда-а-а еще
сердцем эту тему понял и начертал пером благословенным: "Я тебя породил, я
тебя и убью". Так что над отечеством нашим комплекс Морозова витает,
комплекс Бульбы его точит, а психоанализ русский - наука, которая ждет еще
своего создателя...
- А и вправду,- почесал под картузом затылок разночинец,- наш-то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг