академик Иван Павлов называл бессловесным мышлением животных.
- Ты напрасно не съездил на кладбище,- глухо сказал Некитаев.
Легкоступов вздернул бровь.
- Полагаю, ты не доживешь до родительской субботы. Своим признанием ты
лишил себя права на милость. Я не могу позволить, чтоб это услышал ктото
еще. У тебя нет будущего.
- Выходит, я никогда уже не скажу речь о Брылине?
-Боюсь, публично ты уже ничего не скажешь.
Обратно в Порхов Легкоступов ехал в машине охраны. За каким-то бесом
запястья его были схвачены наручниками, хотя по приговору полагался кляп.
10
Кузнечик, луковица, камень (год Воцарения)
- Я хочу, чтобы вы скопировали руку Петра Легкоступова,- сказала Таня.
Гадалка закатила табачные глаза и надсадно, точно от щекотки,
рассмеялась.
- Поверьте, это в его интересах,- заверила гостья.- Он попал в беду.
Если, конечно, вас это заботит. Что касается вознаграждения...
- Оставьте,- махнула рукой хозяйка.- Я сделаю это даром. В конце концов
не каждый день становишься орудием рока и принимаешь участие в исполнении
тобой же предсказанной доли.
- О чем вы?
- Пустое. Надеюсь, это будет не подложный вексель?
Это был не подложный вексель. Это был писк замученной птички, который
требовалось перелицевать на львиный рык.
Накануне Таня посетила Алексеевский равелин, где похудевший Петруша
(природным толстякам не следует худеть - спавший с тела толстяк всегда
имеет нездоровый вид), прослышав о прибытии фельдъегеря, передал ей
письмо, в котором, потеряв достоинство и отрешившись от всякого решпекта,
униженно молил императора о милости. Примерно так: "Государь, дозволь
бедному Петруше жить на Руси. Бедный я, очень бедный!" Это никуда не
годилось. В таком виде письмо могло пойти в дело только как образчик
почерка, начертать которым следовало послание совсем иного свойства -
вдохновенную проповедь, внушающую не жалость, а упоение и восторженное
смятение духа. Сочинить эту проповедь, по замыслу Тани, подобало
Годовалову, благо тот был многим обязан опальному Петруше. И он ее
сочинил. Немного покобенился, исполненный сомнений и страхов, потом
погладил вышедший на днях из типографии четырехтомник своих произведений
под общим названием "Не только проза" (куда действительно, помимо прозы,
вошли расшифровки телевыступлений, газетные статьи и даже пара написанных
им некрологов), вздохнул обреченно и сочинил, используя для убедительности
стиля предоставленную Таней Петрушину философическую тетрадь.
Примерно через час гадалка закончила работу и подала заказчице два
исписанных мелким бесом листа. Таня пробежала глазами знакомые строки:
Личарда верный императору Чуме.
Когда-то лицо мое было гладким; теперь оно заросло бородой, и борода
моя неухожена и дика. Когда-то я был добр и кожа моя источала запах
пачулей и розовых стеблей; теперь тело мое неумыто, ногти сломаны, а язык
опаршивел от тюремной пищи. Когда-то мой слух услаждала отменная музыка;
теперь уши мои оглохли от тишины и полны серы, а по лицу ползают мокрицы.
Когда-то я был обласкан судьбой; теперь я на дне пропасти - я сир, убог,
согреваюсь вшами и наслаждаюсь чесоткой.
Ты сбросил меня в эту пропасть, а ведь я хотел помочь тебе из шелковых
волос твоего сына сплести великую любовь к миру!
Ты взял себе мой воздух, ты стал хозяином моей желчи и начальником
моего голода. Ты солишь мои слезы и глотаешь мою слюну. Ты не оставил мне
ничего моего и теперь я пользуюсь всем чужим - одеждой, постелью, бумагой,
пищей. И знаешь, мне кажется, что если здесь ко мне придет смерть, то и
она тоже будет не моя. Поэтому я не ропщу и не жду милости.
Поэтому из нынешнего ничтожества я говорю тебе свои слова, хотя ты и не
оставил мне права иметь хоть что-то свое.
Горе тебе, говорю я, ибо, ослепленный удачей, иллюзии своего тщеславия
и заблуждения своего ума ты принял за высшее просветление, которое
освобождает тебя от общего закона. И за меньшую повинность уготована
человеку в преисподней смола и сера! Ты в славе пройдешь по миру до самых
врат адовых, гремя своими грехами, как корова боталом!
Но даже если все не так, даже если ты лучший из людей, даже если
талисман твой не врет и ты действительно пришел из тех краев, где в реках
течет вода, которая не смачивает рук, и где растут прозрачные деревья,
плоды которых не надо срывать, ибо один аромат их утоляет жажду и
насыщает, то знай, исчадье рая, и не обольщайся: ты - всего лишь государь.
Да, ты - всего лишь государь, и тебе не избегнуть своей судьбы, потому что
в лучшем из людей скоплен не только разум тысячелетий, но и все их безумие.
Однако кем бы ты ни был и какой бы жребий ни старался себе измыслить,
вот что я говорю тебе и вот как заклинаю, ибо в любом случае ты есть
порождение и моих дел.
Освобождая мир от ига сладкой лжи, разя презрением тех, кто стремится к
равенству, кому мила жизнь, в которой нет ни бедных, ни богатых, потому
что и то, и другое слишком обременительно, кто говорит: "Мы нашли
счастье",- и моргает, не погуби подлунную своей великой свободой, помни:
идя к людям с посулами лучшей доли, всегда нужно брать с собой кнут.
Глядя на мир, не пренебрегай его рухлядью и не шарахайся от его темных
чуланов. Постигни не только империю эполетов, огни дворцов, пиры и битвы,
которые для тебя те же пиры, но и лицо ребенка, дышащего на заледенелое
стекло, деревенскую избу, серый забор, чугунок на заборе, тряпку,
привязанную к палке на огороде,- то ли пугало, то ли родовой стяг живущей
в этой избе старухи, что смотрит в темноту, на тяжелый снег. И все, что
между эполетами и этим снегом, постигни тоже. Ибо все это - Россия, все
это - судьба государя, все это твоя тяжкая судьба.
Нет в человеке ничего презреннее ничтожных мыслей. Право, уж лучше
дурно сделать, чем мелко думать - таков закон мудрого, ибо мудрый
беспощаден. Не забывай: все имена благого и дурного суть символы, а
символы безъязыки - они лишь манят пальцем, пыжатся и делают значительные
жесты. В этих сосудах нет меда истины, там вообще нет ничего
вразумительного.
Таков мой последний урок. Я сделал, что хотел. Я мог бы совершить
больше, но я отпускаю тебя ко всем чертям. Знай, душа моя не будет
досаждать тебе в этом мире и рвать на части твой разум - тебе не придется
звать на помощь Бадняка, чтобы поставить на нее лукавый капкан.
Обещаю, что там, за пределами этой жизни, я буду вести себя тихо, очень
тихо, так тихо, что никто обо мне не будет знать. Ненавидящие и любящие -
простите меня!
А теперь, в заключение, перед отверстой могилой, которую ты,
несомненно, мне уготовил, я скажу самые главные слова: кузнечик, луковица,
камень.
Надо думать, помимо философической тетради и Таниных пояснений к ней,
Годовалов использовал в своей работе и другие образчики возвышенных
стилей, в частности, начало определенно копировало римский эталон:
"Плиний императору Траяну", а пассаж про тех, кто говорит и моргает,
вел родословную от сумрачного германского гения, замешенного на дворянской
польской крови. Таня осталась довольна. Что касалось отношения к
написанному самого Годовалова, то, согласовав с заказчицей черновой
вариант, творение свое он передал ей в виде безликой компьютерной
распечатки, виртуально спалив, как и полагается современному Гоголю, в
памяти компьютера файл, однако утаив судьбу экземпляра с правкой,- то ли
он предал его вполне реальному огню, остерегаясь перспективы быть
уличенным в авторстве, то ли, напротив, приберег документ для потомков,
надеясь включить его в состав следующего издания своих сочинений в
качестве "не только прозы".
- Я полагаю, барином у этого Личарды - Некитаев? - поинтересовалась
ворожея.
- Он.- Таня вложила листы в конверт, сорвала с липкой полосы вощанку и
зажала самоклеящийся клапан.- Но дело наше ему не во вред, наоборот, можно
сказать, за державу радеем.- Она протянула конверт гадалке: - Надпишите:
"Государю императору. Лично в руки".
- Я гадала Некитаеву,- примеряясь, где бы лучше исполнить надпись,
сказала хозяйка.- Разумеется, заочно. Из интереса.
Таня вскинула стальные глаза.
- Вероятно, вы знаете, что ему, равно как и событиям, виновником
которых он стал или же станет в недалеком будущем, посвящены не менее
десятка катренов Нострадамуса. Например, этот: "С ним связан восход
человечьей эпохи, Приходит нам давший великий закон. Война меж своими при
нем не заглохнет, Достойный преемник ему не рожден". Или этот: "Чума и
война, человечество вздыбив, Столетья ведут к моровому концу, И выплеснет
пруд пресноводную рыбу, Чтоб звезды летели навстречу Стрельцу".
- Какие звезды?
- Это темное место,- честно призналась ворожея.- А сто лет назад
оптинский старец Назарий предсказал, что новый поводырь мира, влекущий
народы сквозь страх, родится между молотом России и наковальней
Поднебесной и что зачат он будет от мертвого, выносит его рыба, а дерево,
пока он будет мал и слаб, даст ему кров и схоронит от непогоды.- Хозяйка
напоследок вывела пером затейливый росчерк и вернула конверт с Петрушиным
посланием Тане.- Естественно, понимать это надо скорее символически,
нежели буква в букву. А карты вот что показали: в Некитаеве, как черт в
табакерке, сидит внутренний царь, и он сильнее царя внешнего, который не
более чем саркофаг.
Когда фея Ван Цзыдэн с Нестором прибыла в Краков, император как раз
собирался двинуть полки на Варшаву. Однако выступление армии было отложено
на сутки, благодаря чему тысячи инсургентов оказались обязаны Тане лишним
днем жизни. Нет сомнений, китайчатая дева знала толк в любви и, опираясь
на свой завидный опыт, уже не ждала от встречи с братом того роскошного
безумия, какое ослепляло их будни в незабвенные времена. Ей казалось, что
драгоценный камень их общей тайны от долгого употребления истер свои грани
и больше не способен дарить ту жгучую игру лучей, на какую горазда его
природа, но она ошиблась. Ночь, проведенная с императором в Кракове,
изумила ее - в Иване скопилось столько неутоленной страсти, такая жажда
любви переполняла его душу, что (небывалое дело!) самой себе она на миг
представилась прохвостом, наложившим нефритовую лапку на чужую
сокровищницу. Чувствовать себя самозванкой в царстве, которое прежде
считалось твоим, было тягостно - ведь однажды Сезам мог не отвориться и не
впустить ее в свою голконду.
Предчувствие такого поворота было невыносимо. Не желая огорчаться по
столь безотчетному, а стало быть, не вполне очевидному поводу, мысли эти
Таня бестрепетно прогнала вон.
Некитаев распечатал конверт только в полдень. Несомненно, письмо
произвело на него впечатление: генерал заплакал - всего две слезы
выкатились у него из глаз, но слезы эти дымились.
Через полчаса в Петербург по срочной связи понеслась депеша: узника
Алексеевского равелина предписывалось немедленно доставить к императору.
11
Уединенция (год Воцарения)
А между тем сгущение вселенской грозы давало знать о себе не только
экивоками в области предчувствий или явлением небывалых природных
феноменов, но также вполне определенными движениями в международном
политическом раскладе. В Южной Америке, Западной Африке и Юго-Восточной
Азии разразились жестокие региональные войны, которые не были
спрогнозированы никакими экспертами, французский Квебек на полных парах
отделялся от Канады, а Гренландия провозгласила независимость, откопала во
льдах собственные флаг, герб и гимн и подала заявку на вступление в Лигу
Наций. Кроме того, к сговору атлантистов, помимо Австрии и Германии,
примкнула теперь Османская империя - падишах, принявший в качестве
сыновнего наследства вместе с незавидным характером позор потери проливов,
жаждал реванша.
Петрушу доставили в Варшаву в тот самый день, когда ясновельможные паны
тишком от непримиримых генералов, упорствующих в обреченной крамоле,
выдали Сухого Рыбака в руки имперской разведки. Арестантский вагон из
Петербурга прибыл в столицу Царства Польского во вторник, однако
Легкоступову, ожидая "уединенции", как говаривал его отец, пришлось
промаяться в местной каталажке до самого вечера пятницы. Такая проволочка
Петрушу неприятно удивила - при столь поспешном извлечении из
Алексеевского равелина он смел надеяться на скорое отпущение вины и ожидал
немедленных дружеских объятий. Тем более что перед самым отъездом из
крепости ему вернули философическую тетрадь и карманные часы с эмалевым
циферблатом, что могло означать снисхождение или более того - приглашение
вернуться к прежним помыслам и былому распорядку жизни. По такому случаю
Петр даже записал в тетрадь оптимистическую мысль: "Смерть - это такой
Юрьев день. Жаль, если какой-нибудь Федоров его отменит".
Теперь, однако, он в этом сильно сомневался, и душа его вновь трепетала
отчаянно и исступленно, как отброшенный ящерицей хвост.
В пятницу вечером из вполне приличной камеры Легкоступова привели в
глухой каземат без окон, с каменными стенами, сводчатыми потолками и
безотрадным запахом подземелья. Как назло, в обед Петруше дали фасоль, и
теперь его пучило.
Утром следующего дня, часу в шестом по Пулково, Петра Легкоступова
утопили на тюремном дворе в цинковом корыте. Тем же способом, каким
однажды его уже топил кадет Иван Некитаев в целебном озере близ порховской
усадьбы. Сковав ему за спиной руки наручниками, его поставили перед
корытом на колени; какой-то долгоносый рябой поляк из арестантов,
согласившийся за послабление режима на роль палача, ухватил Петрушу за
волосы и держал его голову в корыте до тех пор, пока брыкающийся от
неуемной жажды жизни осужденный корыто не опрокинул. Пришлось снова
набирать воду, на что ушло минут десять, и звать на подмогу конвойных -
держать корыто. Потом казнь повторили, на этот раз успешно - до полного
утопления. Что сказать еще? Вот это: вода была водопроводная - тепловатая
и с хлоркой. Последняя запись в тетради Петра Легкоступова, герменевтика и
человека, выглядела так: "По всему выходит, что добро и зло заключены не в
чувствах, не в мыслях и даже не в поступках людей, а в одном только факте
решения. Свобода воли делает жизнь человеческую невыносимой, превращая ее
в полигон соблазнов,- поэтому, вероятно, невозможно представить рай,
населенный существами, способными волеизъявляться в своем хотении,
способными помыслить: "Я беру предложенную грушу, но ем ее без
удовольствия, ибо в действительности желаю отварной язык с хреном,
которого в здешнем меню нет". Отсюда вывод - чтобы сделать человека
счастливым, достаточно лишить его кошмарной обязанности совершать
самостоятельный выбор". Далее без какого-либо отступления и какой-либо
связи с предшествующими словами следовало осеннее хайку, странным образом
рассогласованное с весенними (уже подступил апрель) чаяниями всех Божьих
тварей:
Вот и червяк уже в нору Лист осиновый тянет.
Красный такой, в черную землю такую.
Это нелогичное, неестественное сведение Абеляра с Басе свидетельствовало,
пожалуй, о случившемся незадолго перед казнью повреждении
причинно-следственных коммуникаций в сознании Петра Легкоступова при
сохранении способности довольно ясно продуцировать локальную мысль.
В силу безвестного закона соответствия в тот миг, когда душа Петруши
покинула свою захлебнувшуюся темницу через анальный сфинктер, ибо иные,
более пригодные для того отверстия были погружены в корыто, а плавать душа
Легкоступова не умела, англо-французско-турецкий десант высадился на
Кипре. Россия владела мандатом на Кипр, выданным Лигой Наций, поэтому
понятна холодная ярость Ивана Некитаева, без колебаний объявившего войну
супостатам. Одновременно с ракетными и бомбовыми ударами по стратегическим
объектам Порты, а также Суэцу, Бизерте и Гибралтару были развернуты
Закавказский и Малоазийский фронты, высажен морской и воздушный десант в
Порт-Саиде, а войска под командованием генерала Барбовича перешли границу
размякшей в неге Австрии, давно потерявшей свой меч и сохранившей лишь
драгоценные ножны.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг