Можешь катиться в горторг, где дерьмо продают по дешевке,
Или же к матери той, каковую видали мы там-то и там-то.
Это единственная из цитированных нами строф, в которой пришлось
сделать редакторскую правку для соблюдения литературных приличий.
Народу же бойкий язык Дориды и Гегемоны нравился. И когда
представители экстремистского крыла объединения "Пращур" устроили возле
насеста митинг с антимасонскими лозунгами, требуя выслать сирен и иже с
ними на их историческую родину и привлечь взамен отечественных жар-птиц, то
получили от рыночной публики решительный отпор: ну и что с того, что
внешность масонская, вы послушайте, как говорят - по-нашему говорят. Сирены
в подтверждение произнесли нараспев несколько слов. С той поры их оставили
в покое, звали уважительно Дорида Вакховна и Гегемона Гефестовна.
Пристыженные пращуровцы покинули поле сражения и перебазировались к
кинотеатру "Иллюзион", требуя сорвать маски с тех, кто дал кинотеатру
постыдное зарубежное имя.
Что же касается очаровательной Елены, дивной Елены, Прекрасной Елены,
то даже самые подозрительные пращуровцы не смогли заподозрить ее в
причастности к тайным или явным злокозненным организациям. Они смотрели на
нее и, простите, балдели. И было от чего. Как хороша была она, как
изысканна в выражениях! Елена тоже день ото дня совершенствовала свой
русский язык, однако впитывала в себя слова и выражения только чистые,
благородные; самому взыскательному редактору в олову бы не пришло поправить
хоть что-нибудь в ее безукоризненных строфах. И семечек она в рот не брала.
Елена старалась попасть на работу в дневную смену, чтобы почаще бывать
у Великих Прудов, на свежем воздухе. Ее личико слегка загорело - и, надо
признаться, загар ей шел не меньше, чем томная бледность. Конечно,
руководителям работ не очень-то нравилось, что рабочая сила, побросав
лопаты и носилки, толпится вокруг насеста. Но, признаться, особой нужды в
высоких темпах уже не было: грунта вынули вон сколько, пруды углубили, а
куда копать дальше - к Амуру или к Миссисипи,- указаний не поступало. Да и
поклонники, наглядевшись и наслушавшись, начали постепенно расходиться,
потому что Елена была равно мила со всеми и никому не выказывала
предпочтения. А в наш скоростной век на долгие ухаживания времени нету, и
на короткие-то не всегда хватает.
Вскоре у насеста Елены остались два самых верных ее поклонника -
Климентий и Вячеслав.
Линии их поведения разнились заметно. Климентий, истинный сын своего
выдающегося отца, был храбр в словах и активен в действиях. Он говорил
рискованные комплименты, делал недвусмысленные намеки и несколько раз
пытался погладить нежные перья и то, что над перьями, за что, впрочем,
немедленно получал увесистые шлепки крылом. Елена при этом не переставала
кокетливо улыбаться, демонстрируя таким образом высокое профессиональное
мастерство, но в то же время со всей определенностью давала понять, что
руки распускать не позволит. Гордая была девушка, хотя родом из небогатых
мест, что между Сциллой и Харибдой.
Вячеслав, напротив, был застенчив и робок. Нам было мучительно видеть,
как он тает на глазах от неразделенной любви, и мы, вспоминая собственные
юные годы, скромный опыт тех далеких и незабываемых лет, несколько раз
порывались дать Вячеславу совет - набраться храбрости и, к примеру, в один
прекрасный день обнять свою избранницу за плечи, не нахально как-нибудь, не
облапить, что присуще скорее Климентию, а бережно заключить в объятия.
Однако, поразмыслив, воздержались, ибо каждый должен ковать свое счастье
самостоятельно, без подсказок.
Должно быть, на родине Елены, в Сцилло-Харибдском регионе, хватает
своих, местных нахалов, охочих распускать руки, а таких, как Вячеслав,
раз-два и обчелся. Оттого в его присутствии Елена становилась серьезной и
задумчивой и бросала на Вячеслава долгие взгляды из-под своих
средиземноморских ресниц. Заметив это, ходок Климентий взъярился и стал
искать ссоры с соперником.
Как-то вечером, незадолго до отбоя, Климентий и Вячеслав сшивались
возле Еленина насеста. Рабочий день у Елены закончился, за ней уже приехала
из профилактория машина, но юная сирена отчего-то медлила и задумчиво
покачивалась на жердочке, напевая вполголоса что-то печальное на своем
языке. Вдруг ни с того ни с сего она взъерошилась, резким движением
выдернула большое перо из крыла и швырнула наземь.
- Вот что, мальчики,- сказала она раздраженно.- Не надоело вам тут
кружить? Ни к чему все это. Прощайте. Бай-бай. Чао.
С этими словами Елена перепорхнула в кузов грузовика и уехала не
оглядываясь. Едва за машиной закрылись ворота зоны, как Климентий и
Вячеслав бросились к перу, лежавшему на вытоптанной земле, и стали
ожесточенно за него сражаться. Наше неискушенное в спортивной тематике перо
вряд ли даст представление об этой схватке, тут требуется настоящий,
большой талант специального корреспондента газеты "Советский спорт". В
калейдоскопе атак и защит мелькали приемы классической и вольной борьбы,
дзюдо и каратэ, таиландского бокса и перуанской икувале, сенегальской
комбу-гомбу и маорийской тнтву, эскимосской ыканарети и древнегреческой
борьбы на перевязях. Климентий поначалу теснил соперника - благодаря
лечебному питанию в отчем доме он был крепче и тяжелее, однако Вячеслав не
уступал без боя ни пяди земли на подступах к перу. Вскоре выяснилось, что
он подвижнее соперника и что несколько тяжеловесный Климентий запаздывает в
постановке блоков катаки-цуки в ответ на резкие тао-дзу Вячеслава.
Зрители обступили бойцов и ждали исхода поединка. Вячеслав только что
провел серию резких тык-рубалов из тайного арсенала древней полинезийской
мапуамапубу, которая в последние годы была особенно популярна в
добровольной народной дружине города Н. (Вячеслав регулярно выходил на
дежурства, хотя и без всякой к тому охоты, Климентий же взял освобождение
по состоянию здоровья с диагнозом "вегетодистония".) Не поспевая за
соперником, а может быть, из-за этой самой вегетодистонии, Климентий
разорвал дистанцию и, угрюмо отдуваясь, готовился прямолинейно, как бык на
корриде, броситься на ненавистного врага. И в этот момент Вячеслав
неожиданно для всех в прыжке распластался на земле, дотянулся пальцами до
заветного пера и крепко зажал его в левой ладони. Климентий уже мчался на
него, набирая скорость, но Вячеслав сгруппировался, сделал кувырок и твердо
встал в классическую кхмерскую стойку сувонг. С диким криком: "Ну, погоди,
козел вонючий!" - Климентий сделал выпад, но промахнулся и оказался спиной
к неприятелю. Зрители затаили дыханье.
Выждав, когда противник повернется к нему лицом, Вячеслав разжал левую
руку, бросил взгляд на перо своей избранницы и с протяжным, нарастающим по
мощи победным криком "гла-анц!" выбросил раскрытую ладонь правой руки в
сторону Климентия.
Климентий рухнул наземь.
Среди зрителей, которые следили за поединком, были, конечно,
сотрудники охраны общественного порядка в зоне сосредоточения трудовых
ресурсов. Отчего же они не вмешивались в ход поединка? Оттого, что были
уверены в конечной победе Климентия. Зная крутой нрав товарищей Н., как
отца, так и сына, а также их боевой дух, они не сомневались в исходе
схватки. И напрасно. Все, без исключения все, надо подвергать сомнению,
кроме, быть может, самого главного, что сомнению не подлежит.
Сотрудники подняли Климентия, отряхнули пыль с джинсов и для видимости
придерживали его, пока он, всхлипывая, кричал: "Отдай перо, не то хуже
будет!" - и действительно, Вячеславу стало хуже, поскольку человек десять
из охраны, мешая друг другу, навалились на него, потащили к коттеджу и
затолкали в тамбур. Там он и лежал, обессиленный, пока о него не
споткнулась ходившая с чайником по воду Клавдия Михайловна.
Вячеслава перенесли на нары. Семен Семенович сунул ему под голову свою
телогрейку, Алеша сходил за иодом, Верочка с Сережей смазали его боевые
царапины. Вячеслав лежал молча, он чувствовал себя никому не нужным,
поглаживал тайком теплое пушистое перо и время от времени тихо вздыхал.
- Будет тебе, старик, - тяжелым актерским баритоном рокотал у него над
ухом Борис Взгорский. - Было бы из-за чего! Претендента ты отделал, а на
Елене твоей свет клином не сошелся. У нас в труппе, знаешь ли, есть одна
штучка...
Вилнис же, напротив, выговаривал Вячеславу:
- Не могу понять, когда интеллигентные молодые люди бьются, как
дикари, из-за какой-то юбки!
- Тем более что на даме, как я понимаю, никакой юбки и не было, -
ерничал Борис Взгорский, привыкший в кругу столичных актеров и актрис нести
и не такое.
- Оставьте мальца в покое! - сердилась Клавдия Михайловна.- Вот
выберемся отсюда, поедем в Ефимьево, подыщем тебе девку - работящую, в
теле, не чета этой крале в перьях. У меня есть одна на примете - гладкая и
в хозяйстве понимает.
- Как же, выберешься отсюда, - возражал Клавдии Михайловне Семен
Семенович и прислушивался к сладкой песне, которая, несмотря на поздний
час, доносилась снаружи. Динамик не отключали и ночью, только малость
приглушали звук.
- Что значит не выберемся? - раздражался Вилнис. - По-вашему, мне до
конца жизни разбавленное молоко по бутылкам разливать? Я в Москву писать
буду!
- Пиши, писатель,- отвечал ему Семен Семенович.- В Москве только твоих
писем и ждут. Туда вся страна пишет, а оттуда песни одни, вроде этой.
- А правда, домой ужас как хочется, - сказал наивный мечтатель студент
Алеша.- Придешь себе вечером из молочного техникума и делай что хочешь. И
постель мягкая, и телевизор, и на танцы можно пойти.
Все помолчали, и каждый подумал, что бы он хотел делать, придя домой
вечером.
- Только бы до машины моей добраться,- мечтательно сказал Борис
Взгорский, - и двинули бы по домам. Знаешь что, поехали в Москву. Я бы с
дороги позвонил Гуревичу, он сообразит насчет бани, мы тебя в момент на
ноги поставим.
- Знаем мы эти бани московские, знаем ваших гуревичей-шмулевичей. В
нашу ефимьевскую бы, попариться с кваском...
- Хватит вам о банях! - Это уже Вилнис. - Вы, Семен Семенович, среди
нас, кажется, единственный представитель правящего класса. Неужели вы не
можете найти выход из положения?
- Ну, ты даешь! - уклончиво ответил Семен Семенович и стал скручивать
козью ножку.
- Пожалуйста, не курите при больном, - вступила в разговор Верочка. -
Лучше все вместе подумаем, чем заткнуть уши. Если бы хоть вата была...
- Вата не годится,- сказал Сережа.- Я ставил на себе эксперимент. Вата
не обеспечивает надежной звукоизоляции. Сирены прошибают любой материал из
тех, которые мы можем достать.
- Кроме воска, ничто не годится, - вставил Алеша.
- А воск в торговле отсутствует, - сказал Вилнис, - следовательно,
нечего травить душу себе и другим.
- Слушайте, родненькие! - встрепенулась Клавдия Михайловна.- Насчет
души я совсем позабыла, вот память проклятая. Будто на торговле свет клином
сошелся. Будет нам воск, завтра же будет.
- Говорите яснее,- попросил Взгорский.- Что это за намеки о душе и при
чем здесь торговля?
Клавдия Михайловна сказала яснее, и Взгорский, профессионально раскрыв
объятья, заключил в них бывшую огородницу и торговку картофелем, а ныне
добровольную пленницу великого энского эксперимента.
Наутро Клавдия Михайловна, сославшись на ломоту в спине, осталась в
зоне. Товарищи из охраны посмотрели на это сквозь пальцы. В последнее время
они не проявляли былого рвения, ибо фронт работ в районе Великих Прудов
сузился до таких пределов, что привлеченные трудовые ресурсы только мешали
друг другу, толпясь с лопатами на глиняном пятачке, от которого - решения
из центра так и не поступило - неизвестно было, куда двигаться: на восток
или на запад.
Пошептав что-то на дорожку, Клавдия Михайловна повязала черный платок
и тихо выскользнула из зоны. Полевой дорогой она пошла в направлении города
Н. и полчаса спустя подошла к холму на окраине, где стояла старая церковь с
колокольней, с которой по праздникам разносился по окрестностям
однообразный звон, напоминавший энчанам о частичной потере музыкальных и
некоторых прочих традиций.
В церкви было сумеречно и тихо. Батюшка не допустил трансляции в храме
сиреньих песен. Перед началом эксперимента к нему приезжали наделенные
полномочиями товарищи и предлагали установить радиоточки, но получили
вежливый отказ на том основании, что церковь, во-первых, отделена от
государства, а во-вторых, языческие песнопения несовместимы с верой,
которую исповедуют прихожане. Не найдя аргументов, представители города
отбыли ни с чем.
Клавдия Михайловна, памятуя о душе, перекрестилась раз и другой,
купила тонких желтых свечей, одну поставила перед Николой-угодником,
оберегающим в странствиях, остальные завернула в платочек и направилась в
зону. К обеду как раз и обернулась.
О, неподчиненная правилам Минторга и командам местных властей вольная
церковная купля и продажа! Как же не учел сего обстоятельства, малой этой
малости товарищ Н., как прошел мимо! Ну, не мог, предположим, изъять из
храма свечи, опасаясь плеснуть воды на мельницу наших идейных недругов - им
только дай про свободу совести поболтать; но уж оцепление вокруг церкви
достало бы ума выставить. Ан нет! Запамятовал, из головы вон. А ведь,
казалось бы, должен помнить всякую мелочь, не зря его предки передали ему
вместе с твердым характером и подсознательным чувством нового, передового,
можно сказать, вручили ему по наследству свою гордую фамилию Незабывайло. А
товарищ Н. взял да и забыл. Вот беда. С кем не бывает.
И никто теперь не мог помочь ему, ни главный писатель области, ни
цикавый завотделом промышленности, ни родной сын Климентий, ни жена Мария
Афанасьевна, ни директор завода ЖБИ. А раз так, то расстанемся с ними
решительно и навсегда, все равно от них никакого толку.
13
После вечерней переклички и отбоя поплыл над нарами густой храп
привлеченных трудовых ресурсов.
У женщин за занавесочкой Вилнис зажег одну из свечей, и в колышущемся
язычке пламени Борис Взгорский оплавил наломанные из свечей ушные затычки,
чтобы мягче садились в устье, слухового прохода. Каждый приладил затычки
себе по уху. Стараясь не шуметь, выбрались из коттеджа. Охрана, давно
растерявшая бдительность, где-то дремала, песни сирен сквозь добротный
церковный воск не пробивались. На бетонную стену накинули самодельную
лестницу, нарезанную из свитого лозунгового кумача, и в наступившей лично
для них тишине выбрались из зоны.
Как, однако, наблюдательны бывали древние авторы, в том числе
греческой национальности! Подобно тому как Одиссею и его команде
расхотелось причаливать к скалам, едва они перестали улавливать чутким
матросским слухом нежное пенье, так и наших героев уже не тянуло оставаться
в зоне, и ноги сами несли их к городу, через площадь, мимо темных домов,
мимо каланчи и клумбы на главном газоне города - к колхозному рынку, к тому
шоссе, где Борис Взгорский бросил свой автомобиль ВАЗ-2105 (с двигателем от
"шестерки") и надеялся там же его найти. Они шли быстро, не оглядываясь,
только Вячеслав время от времени останавливался, трепетной рукой лез в
нагрудный карман, нащупывал перо и с тоской обращал взор в ту сторону, где
в бывшем профилактории химиков располагалась тихая сиренья обитель. Борис
Взгорский строго оборачивался на отставшего товарища, жестом как бы
поправлял в ушах затычки и взмахом руки приказывал Вячеславу следовать за
собой.
Вот и освещенная луной жемчужно-серая лента дороги, вот и одинокое
транспортное средство на обочине. Взгорский бросился к своей машине.
Если бы рядом находился человек, способный воспринимать звуки внешнего
мира, он услышал бы достаточно громкие восклицания, едва ли проводимые даже
через нынешнюю, излишне мягкую цензуру. Это Борис Взгорский обнаруживал
пропажи. Исчезли: дорожный саквояж, стереофонический магнитофон, две бутыли
чачи, журнал "Дружба народов" © 7 и сценарий про чекистов, расписанный по
ролям. Но - уймитесь, Борис! - машина была на ходу и завелась без хлопот.
Пока прогревался, мирно урча, двигатель "шестерки", Борис Взгорский
распихивал пассажиров в тесном салоне: тучного Вилниса вперед, рядом с
собой, на заднее сиденье - Семена Семеновича, Алешу и Сережу, к ним на
колени - Верочку и Клавдию Михайловну.
Постойте, однако, все ли в машине? Так и есть, недоглядели.
- Ах! - закричала Верочка, тыча пальцем в заднее стекло.- Вячеслав!
Где Вячеслав?
Все обернулись. Устремив взор куда-то вдаль - можно предположить, что
к громкоговорителю на фонарном столбе,- Вячеслав выковыривал из ушей
кусочки воска.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг