вооруженных придворных, гайдуков, козаков и других. Две огромные колымаги
на полозьях, которые не могли бы проехать через самые широкие ворота
гостиницы, стояли на улице... Во всем местечке царило такое оживление,
какого Паклевский никогда еще здесь не видел.
От времени до времени уличная толпа, стоявшая под окнами одного
заезжего дома, вдруг с шумом и криком, словно гонимая невидимой силой,
бежала к воротам другого, потому что все дома казались переполненными
проезжими; из окон первого стреляли вдогонку убегавшим холостыми зарядами,
потом раздавался громкий смех, и любопытные снова возвращались на прежний
пост. Теодор предположил, что в местечке справляют свадьбу или
какое-нибудь другое торжество; но кто и кого мог угощать и праздновать в
Василькове, отстоявшем так близко от Белостока - это было трудно отгадать.
В поле свирепствовала такая метель, что невозможно было ехать дальше;
кони, и без того уже в конец измученные, нуждались в отдыхе -
волей-неволей приходилось остановиться здесь на ночь.
Возница, испуганный шумом и криками, боязливо оглядывался по
сторонам, но все заезжие дома на главной улице казались совершенно
переполненными; повсюду горели огни; везде виднелись толпы любопытных -
гайдуки, рейтары и шляхтичи выглядывали из ворот и калиток.
Настроение этой сильно подгулявшей толпы выражалось в песнях, криках
и выстрелах, из которых многие вылетали на улицу поверх голов любопытных
через окна, пробивая в них стекла, а люди то испуганно шарахались в
сторону, то снова теснились к тем же окнам. Не было сомнения, что в
Василькове остановился двор какого-то важного вельможи, с большой
пышностью направлявшийся в Белосток.
Так как оробевший возница, забравшись в какой-то пустой сарай, чтобы
там укрыться от метели, не решался искать лучшего помещения для ночлега,
предпочитая, по-видимому, спать на снегу, чем попытаться пройти в одну из
переполненных гостиниц, - пришлось Теодору самому отправляться на поиски.
На всякий случай, он прикрепил к поясу саблю и осмотрел пистолет, не вымок
ли он в дороге.
Приказав вознице не трогаться с места и присматривать за санями,
Теодор поехал по улице, приглядываясь к домам, чтобы выбрать гостиницу,
куда легче было проникнуть. Но выбор был труден - повсюду слышались шум,
крики, всюду виднелось множество пьяных. Во мраке он мог спокойно
вмешаться в эту толпу, не боясь возбудить подозрение, что он не свой;
пользуясь этим, Паклевский подошел совсем близко к гостиницам, еще не
понимая, кто мог так хозяйничать в спокойном Василькове.
Подойдя к одной корчме, около которой стояла толпа более приличных
людей, Теодор к своему великому удивлению заметил в ней знакомого ему
слугу старостины, которого он не раз видел в Варшаве. Его приперли к
ограде и так стиснули, что он, хватаясь за колья, собирался уже
перепрыгнуть по ту сторону изгороди.
- Что ты тут делаешь, Степан? - воскликнул Теодор, удерживая беглеца.
Слуга, не доверяя своим ушам, оглянулся, чтобы рассмотреть
говорившего, и страшно обрадованный при виде Теодора, поспешно заговорил,
понизив голос:
- Провидение Божье послало вас сюда: старостина, генеральша и панна
заперлись в избе; мы не можем защитить их!
- От кого защитить? - спросил Теодор.
- Да от пана воеводы виленского, от Радзивилла, - отвечал слуга. -
Все его люди и весь двор второй день безобразничают здесь. И черт нас
дернул остановиться здесь! Князь как осадил нас в корчме, так и не
выпускает!
- Что за черт! - вскричал Паклевский. - Да не может этого быть!
- Как не может быть! Старостина и генеральша, зная, что он вытворяет,
когда выпьет, не хотят его пустить к себе, а он поклялся, что должен
увидеть их! Вот уже полдня, как он осаждает корчму; нас всего несколько
человек, и мы не можем с ним справиться...
- Я тоже без слуги! - вскричал Теодор. - И моя помощь немного пользы
принесет. Воевода, когда хмель ударит ему в голову, ни на кого не обращает
внимания и ни с кем не считается; надо, чтобы кто-нибудь съездил в
Белосток за помощью, а я проберусь в корчму и буду охранять женщин, пока
не придут на выручку. Ты только скажи мне: как пройти в корчму? Откуда ты
вышел из нее?
- Да меня выгнали радзивилловцы, - отвечал Степан. - Если пан хочет
пробраться в корчму, то есть только одно средство: стучать с заднего хода
в окна, потому что они знают, что женщины не могут уйти через окно на
такую метель, и не сторожат окон.
- А пока что, - заговорил Теодор, к которому вернулись силы и пропала
всякая усталость после того, как он узнал об опасности, угрожавшей его
знакомым дамам, - пока что, возьми ты мои сани, которые стоят там, подле
сарая, и хотя кони измучены насмерть, поезжай в Белосток... Но чего же
нужно князю от этих женщин?
- А кто же знает? Он хотел было спьяну прийти к ним с поклоном, а они
его не пустили; он это счел за обиду себе и поклялся, что возьмет корчму
голодом. Приказал окружить ее со всех сторон; его люди стреляют в воздух,
орут, шумят, а старостина от испуга едва жива...
- Ну, поезжай же и расскажи об этом гетману в Белостоке, - заторопил
его Паклевский. - Если мои кони не пригодятся, то ты хоть укради первого
попавшегося коня и скачи во весь дух, чтобы прислать оттуда подмогу. С
князем, когда он загуляет, шутки плохи...
- Да они тут уж второй день гуляют! - вздохнул Степан.
Так они разговаривали потихоньку около изгороди, и по счастью никто
не следил за ними и не подслушивал их. Оттолкнув Степана, Паклевский
перелез через забор и стал пробираться к окнам, около которых не было
никакой стражи. Оглянувшись назад, он увидел через калитку в воротах
открытые двери в сени, а дальше, подле дверей в главную комнату, стол, а
на нем бочку; вокруг стола на полу лежали разбросанные в беспорядке сабли
и пистолеты, а на лавках сидело несколько человек, которые во все горло
распевали какую-то песню.
Это был князь со своими спутниками, державшие в осаде старостину и
генеральшу.
Страшный гнев овладел Паклевским при этом зрелище. Он тихонько
подкрался, держась ближе к стене, к одному из окон; но что делать дальше?
Постучать - значило бы напугать женщин, которые могли заподозрить злой
умысел... Позвать их громко - они не услышали бы его голоса за этим пением
и шумом с улицы. Сквозь щели в ставне можно было просунуть только один
палец... Не долго думая, Теодор завернул в клочок бумажки кольцо,
подаренное ему Лелей, сильным нажатием раздавил стекло сквозь щель в
ставне и в отверстие просунул колечко.
По этому колечку Леля легко могла угадать, кто его бросил.
Треснувшее стекло вызвало крик ужаса, потом наступила тишина... и как
будто успокоение: за окном послышался шепот. Между тем Паклевский пытался
открыть ставень, но он был прикреплен изнутри. Пока он мучился с ним,
послышался заглушенный шепот Лели:
- Кто там?
- Тот, кто спас старостину!
Громкий крик радости был ответом ему.
- Откройте мне, пожалуйста, ставень; я пришел помочь вам, - говорил
Паклевский.
Изнутри сняли ставень с петель, Теодор осторожно приоткрыл его и
вскочил на отворенную половину окна, но тотчас же, даже не здороваясь,
принялся снова закрывать окно и задвигать ставень.
Бедные жертвы осады находились в ужасном положении; старостина в
полуобморочном состоянии лежала на диване, прикрытая черным платком, и
тихо стонала; генеральша со злости плакала и ломала руки; только Леля,
вооружившись кухонным ножом, не утратила бодрости духа и была готова
защищаться!
В дверях, ведших в соседнюю комнату, толпилось несколько оробевших
служанок. Из сеней доносилась песня радзивилловских приспешников:
Живо к ней!
Хоть не пускает,
В гневе - не верю ни минутки.
Если любит - проклинает,
А сквозь смех - роняет слезы.
Живо к ней!
К ней! К ней!
Песня эта звучала как угроза и сопровождалась звоном сабель о стаканы
и выстрелами из пистолетов.
Леля, увидев защитника, так неожиданно явившегося к ним на помощь,
первая бросилась к нему.
- Вы всегда точно с неба падаете! Я теперь ничего не боюсь.
Посмотрите, что выделывает этот князь... Держит нас в осаде и требует,
чтобы мы ему сдались.
- Но как же это случилось? - спросил Паклевский, подходя к
генеральше.
- Да вот, на несчастье пришло нам в голову остановиться здесь на
отдых, - отвечала красивая генеральша, машинально оправляя распустившиеся
волосы. - Князь узнал об этом, а так как он подозревает, или, вернее,
знает о том, что мой муж стоит на стороне фамилии, то он хотел как будто
оказать нам любезность визитом, а на самом деле устроить какую-нибудь
неприятность.
Мы заперлись и не пожелали его принять, а он поклялся, что заставит
нас сдаться и возьмет измором...
Генеральша опустила глаза и умолкла.
- Но каким образом вы очутились здесь? - подхватила Леля.
- Проездом, случайно. Я хотел здесь переночевать... Я послал Степана
в Белосток за помощью.
- А! Белосток! Белосток нас не спасет, - возразила генеральша, - там
будут, напротив, рады нашей беде.
- Этого не может быть! - сказал Теодор.
Старостина, которая продолжала стонать, прикрыв глаза платком,
услышав чужой голос и, может быть, узнав в нем голос своего спасителя,
осторожно приоткрыла лицо; потом оглянулась вокруг себя испуганными
глазами и, заметив стоявшего Паклевского, вдруг отбросила платок и с
криком бросилась к нему. Схватив его за руку, она громко воскликнула:
- Спаси нас, спаси!
Небрежный костюм и исказившееся от страха лицо, делали бедняжку такой
смешной, что Леля, несмотря на то, что сама была испугана, не могла
удержаться от заглушенного смеха.
- Не бойтесь, пожалуйста, пани старостина, - сказал Теодор. - Я
уверен, что он пошумит только, и тем дело и кончится. В случае, если они
захотят ворваться сюда, я стану защищать вас до последней возможности.
Все-таки Степан поехал в Белосток!
Несмотря на эти уверения, женщины, за исключением Лели, при каждом
новом взрыве смеха и криков, начинали ломать руки и пронзительно кричать,
что, по-видимому, забавляло воеводу, так как после этого он и его товарищи
начинали петь и кричать еще громче. Несколько раз нападающие принимались
стучать в двери, словно собираясь вломиться в них силою. Паклевский
подбежал и, держа в одной руке пистолет, а в другой - саблю, стал на
страже. Женщины отбежали в другой угол комнаты. Самая смелая из них, Леля,
стала впереди всех с кухонным ножом наготове.
Забавно и мило было смотреть на нее. Волосы она отбросила назад,
голову держала гордо приподнятой, широкую, сборчатую юбку заколола на
боках, чтобы она не слишком отставала, засучила рукава на своих прекрасных
ручках и, хотя дрожала всем телом, но нож держала крепко в вытянутой руке
и так им размахивала, что страшно было за нее, как бы она не поранила себя
самое.
- Военный совет, - охрипшим голосом басил один из спутников
Радзивилла, - постановил pluralitate vocum, после того, как осажденным был
дан срок для ответа, согласны ли они добровольно уступить и сдаться на
милость победителя, по прошествии этого срока, овладеть ими штурмом,
выломать двери, а все население, не выпуская из крепости, уничтожить до
одного!
Заявление это вызвало смех за дверьми.
- Эй! Тут не до шуток, пане коханку! Князю-воеводе виленскому одна
генеральская юбка нанесла тяжкое оскорбление; возмездие неминуемо и без
всякой пощады... Командируется генерал Фрычинский, чтобы в последний раз
образумить неприятеля и принудить к послушанию.
В двери постучали. Паклевский подошел к ним.
- Кто там?
- Армия князя-воеводы! - отвечали ему.
- Этого не может быть! - во весь голос закричал Теодор. -
Князь-воевода - пан над панами, разумный и серьезный, он не будет вести
войну с путешествующими женщинами. Я защищаю честь радзивилловского дома;
ступайте прочь, самозванцы!
За дверями вдруг воцарилась мертвая тишина.
- Что он там болтает, пане коханку? А?
У дверей послышался какой-то шум.
- Повтори, что сказал?
Паклевский слово в слово повторил, что сказал раньше.
Опять настало глухое молчание.
- Кто же там дает ответ, пане коханку?
- Придворный, находящийся на службе у пани старостины.
- Не глупый человек, пане коханку, ей Богу, не глупый...
Послышался снова шепот, потом кто-то сказал:
- Высылаем делегатом пана Боженцкого, подскарбника, чтобы он разобрал
дело, выяснил требования и постарался заключить трактат...
В дверь снова постучали.
- Кто там?
- Парламентер князя-воеводы, - отвечал новый голос.
- Смотри же не осрамись, пане коханку, и не скажи какой-нибудь
глупости на мой счет, - сказал князь. - Я это, если захочу, и без
посредника сумею сделать. Ну, говори, да смелее.
- Есть там кто-нибудь? - осведомился делегат Боженцкий.
- Ad sum, - сказал Паклевский.
- Князь-воевода, без всяких злых намерений sine fraudo et dolo,
домогается от пани генеральши только позволения выпить за ее здоровье и
поцеловать у нее ручку за несколько смелую шутку!
- Если делегат ручается словом Радзивилла за то, что он не будет ни в
чем стеснять больных и испуганных женщин, - сказал Паклевский, - тогда мы
согласны!
Женщины крикнули, не соглашаясь с ним, но Теодор сделал им знак, и
они замолкли.
- Мы желаем иметь слово Радзивилла, - повторил Теодор.
- Да это какой-то юрист, пане коханку!
У дверей послышались шаги, сопение, звон оружия, и чей-то мощный
голос сказал:
- Слово Радзивилла!
Едва он произнес это, как раздалось около тридцати ружейных выстрелов
в знак приветствия.
Паклевский, не выпуская из рук ни сабли, ни пистолета, открыл двери и
сам стал подле них на страже.
Через минуту на пороге показался сам князь-воевода в красном кунтуше
и плаще, обшитом соболями, в шапке, сдвинутой на одно ухо; в одной руке он
держал огромную чашу, а другой - придерживал саблю.
Пройдя несколько шагов, он остановился, снял шапку, поклонился
женщинам (Леля тем временем спрятала нож за спину, но не бросила его),
потом оглянулся на своих, входивших поодиночке вслед за ним. Все шли с
открытыми головами, с разгоревшимися, красными лицами, держа в одной руке
кубок с вином, а другой рукой придерживая сабли, шли степенно, но глаза их
блестели озорством.
Князь поднял кубок.
- За здоровье генеральши! - гаркнул он. - Трубить в трубы!
Труб не было, но за дверьми с десяток гайдуков затрубили в кулаки так
пронзительно, что старостина крикнула:
- Умираю!
Воевода, не обращая на это внимания, обернулся и крикнул:
- Вина! Нельзя же обидеть старостину и розовый бутончик.
Услышав это, Леля сделала сердитую гримаску. Подбежали двое слуг с
бутылями и начали наливать вино.
Воевода стоял, не спуская глаз с Паклевского.
- Iterum, iterumque здоровье пани старостины... Трубы и литавры!!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг