Мгновенно упала тишина (Димка нажал кнопку). Потом топот и стук, всех
разнесло по местам.
-- Что за дикое веселье? -- поинтересовалась Александра Самойловна.
Ее серьги покачивались над Санькой и Димкой. Димка не испугался. Он
вежливо протянул Сан-Саме Смехотунчика.
-- Это игрушка. Извините, мы не расслышали, что уже урок.
Гораздо мягче Сан-Сама произнесла:
-- Садись... А игрушки носить в школу не следует.
-- Она у меня случайно, -- соврал Димка. -- Мы ее включили, потому
что очень уж смешно Дальченко всякую ерунду рассказывал...
-- Ерунду?! -- взвинтился Санька. -- Посмотри сам!
-- Что такое? -- нахмурилась Сан-Сама. -- Дальченко...
Санька, путаясь, объяснил. Сам не понял, почему исчезла уверенность.
Александра Самойловна несколько секунд разглядывала карту. Потом отошла
к своему столу.
-- Повторяю: незачем носить на уроки ни игрушки, ни всякие старые
карты. Тем более такие, которые рисовали какие-то царские чиновники.
-- Они народ угнетали... -- подал голос Крутиков.
"При чем здесь чиновники? Разве они защищали Севастополь? Моряки
защищали, солдаты. Нахимов, Корнилов!" -- так с возмущением подумал
Санька. И Крутикову сказал:
-- Дурак ты.
Александра Самойловна покраснела. Горло у нее стало разбухать. Но она
не закричала, а сказала медленно и отчетливо:
-- Вот что, Дальченко. Ты здесь новичок, так что веди себя поскромнее
и к нашей школе относись с уважением. Дураков у нас нет. А Крутиков --
член классного актива. Ясно? Встань и отвечай: ясно тебе?
Санька встал и при общем молчании пробормотал, что ясно. А что он еще
мог сделать?
-- Садись... Хотя нет, пойди к доске и объясни, как выполнил домашнее
задание. Напиши первое предложение...
Санька пошел, написал и стал объяснять. И сбился. Потому что першило
в горле, а спиной он чувствовал взгляд Турчакова. И помнил, какие у него
желтые, ядовитые глаза и ехидные губы...
Александра Самойловна сказала:
-- Покажи-ка тетрадь. Так... Вот и в тетради ошибка. А почерк-то...
Вполне можно двойку поставить, да уж ладно, обойдемся без нее на первый
раз, -- добавила она уже добродушно. -- Только не думай больше, что все
дураки, а ты профессор...
-- Кислых щей... -- хихикнули на задней парте.
-- Яскина! -- прикрикнула Сан-Сама (правда, не очень сердито). -- Ты
тоже еще не докторша наук. Иди-ка к доске...
Но когда Санька сел на место, он услышал тихий шепот:
-- Профессор кислых щей и уцененных вещей...
Это сказал одними губами Турчаков.
Так же неслышно Санька ответил:
-- Смехотунчик буржуйский. На перемене получишь...
Но драться Санька не хотел и, по правде говоря, побаивался. Даже не
потому, что Димка выше и сильнее, а потому что чувствовал: весь класс
опять будет за Турчакова. К концу урока Санька сделал вид, что забыл о
своем обещании и на перемене ушел во двор. Сел в тени, на выступ ограды.
Здесь к Саньке подошла длинная и толстощекая Эмка Ковальчук.
-- Дальченко! Нам для выступления на сборе музыканты нужны. Ты в
музыкальной школе не учишься?
-- Больше мне делать нечего, -- буркнул Санька.
Эмка подергала себя за конец косы на груди и вздохнула:
-- Непонятно, почему ты такой ершистый?
-- Я?! -- изумился Санька. -- А сами-то вы!..
Но Эмка опять покачала головой и отошла.
В списке футбольной команды, который Сан-Сама огласила на следующий
день, Саньки, разумеется, не оказалось. Да он и не ждал этого. А всеми
любимый Димочка оказался. Ну и ладно. Санька теперь жил сам по себе.
Отсидел уроки -- и домой. Димка к нему больше не приставал. Сидели они
на парте рядом, но будто за перегородкой. Иногда Димка бросал быстрый
взгляд на Саньку, но тот делал вид, что взглядов этих не замечает
ничуточки.
Дома было множество дел: с мамой и папой Санька клеил новые обои,
красил заново батареи, а в свободное время ездил на старую квартиру, к
Люсе. Помогал ей возиться с Тарасиком. Тарас уже стал совсем
сообразительный: узнавал Саньку, улыбался, тянул к нему руки... Там же,
в переулке недалеко от улицы Очаковцев, или в сквере у школы Санька
иногда играл с прежними приятелями: с Митей Данковым, с близнецами Федей
и Женькой. Ребята спрашивали, как там, в другой школе.
-- Да ничего, говорил Санька. -- Не так хорошо, как у нас, но жить
можно. Он еще в детском саду понял: жалобы -- дело бесполезное и
противное. И посетовал лишь на парты с их коварными железными ножками.
-- Привыкнешь, -- утешил Митя.
-- Привыкну, -- вздохнул Санька.
...А вот Одиссею он рассказывал все. Но это другое дело. Одиссей был
самый лучший друг. Точнее говоря, это был второй Санька. И скрывать им
друг от друга было нечего.
Как только Санька появлялся у одинокой мраморной колонны, что
подымалась из зарослей дрока, Одиссей был тут как тут. Мчался к Саньке,
легко прыгая через камни и колючки, и белая туника летела за ним по
ветру... И не надо было заводить машину времени: видимо она работала
автоматически.
Да, с Одиссеем было хорошо.
Но ведь не убежишь навсегда в Древнюю Грецию. К тому же Одиссей
был... нет, Санька не хотел этого обидного слова "придуманный", но
все-таки...
Футбольную игру четвертый "А" продул "бэшникам" со счетом три --
шесть. И Санька не мог удержаться от хмурой радости. Но, конечно,
радовался он про себя, а по классу ходил с равнодушным лицом. Не взяли в
команду -- ну и ладно...
Радость, однако, была слабенькой, потому что Димка оказался героем.
Несмотря на проигрыш. Он заколотил четвертому "Б" два гола из трех и
всегда был в самой гуще отчаянной футбольной битвы. И не ушел с поля,
хотя ему дважды попало чужим ботинком по ноге. Все про это говорили. Под
коленом и на щиколотке у Турчакова сияли синяки. Каждому нормальному
человеку было ясно, что Димочка нарочно пришел в коротких штанах: пускай
все видят его боевые отметины. Но четвертый "А" этого не понимал и
смотрел на Турчакова с уважением.
Сам Димка вел себя скромно: чего, мол, хвастаться, если проиграли?
Только на уроке иногда тихонько шипел сквозь зубы и потирал под партой
синяк. Это было глупо: такие ссадины на следующий день уже не болят. И
Санька сказал:
-- Не страдай так. Всю парту расшатал.
Димка сузил глаза и ответил непонятно:
-- Эх ты. Ну, смотри...
В классе началось увлечение маленькими моделями. Мальчишки приносили
пластмассовые эсминцы, катера, подводные лодки и старинные броненосцы.
Расставляли на партах, шумели, менялись и спорили (дежурные опять
ругались, что на перемене никого не могут выгнать в коридор).
Санька тоже хотел принести свой сторожевик и броненосец "Потемкин".
Но потом раздумал. Потому что веселый конопатый Эдька Рубцов после
уроков крикнул ему:
-- Профессор, а ты свои кораблики принесешь?
Его уже не первый раз называли этой дурацкой кличкой. Иногда без
всякой насмешки, просто так. И Санька не стал огрызаться на безобидного
Эдьку. Только отвернулся и пошел со школьного двора...
Но когда владельцы моделей собирались и устраивали "корабельные
смотры", Санька не мог удержаться и тоже подходил. Заглядывал через
головы. Один раз он, вытянув шею, смотрел, как выстраивают на парте свои
кораблики Васька Крутиков, Боцман и Эдик Рубцов. Димка сидел рядом с
ними и снисходительно трогал мизинцем тоненькие мачты. Про суденышко с
пушкой на носу он спросил:
-- Это торпедный катер?
"А еще сын капитана", -- хмыкнул про себя Санька.
-- Да нет, это КТЩ, -- сказал Эдик.
-- Что? -- не понял Турчаков.
Тогда Санька не сдержался:
-- Катерный тральщик. Знать бы надо.
-- А-а... -- сказал Димка и глянул на Саньку через плечо. -- Я не
понял. Я спутал с ПКЩ.
-- А это что такое? -- глупо сопя, спросил Витька Боцман.
Димка всех обвел красивыми своими глазами и разъяснил:
-- По-моему, это всем ясно: Профессор Кислых Щей...
Ну и, конечно, смех! Не такой отчаянный, как у Смехотунчика, но все
равно... Как горячей теркой по щекам!
Санька не двинулся. Только мускулы напружинились. Самое простое было
дотянуться и вляпать Димке. Иногда Санька мог и такое. И сейчас он ни
капельки не боялся! Но опять он почувствовал, что бесполезно. Все будут
Димочку жалеть, если он пострадает. А если достанется Саньке -- так
этому Профессору и надо!
Санька помолчал и сказал со всевозможной язвительностью:
-- Попроси папочку, чтобы научил хоть немножко разбираться в
кораблях.
Димка откликнулся сразу и охотно:
-- Папочка в военном флоте не специалист. В рыболовном -- другое
дело. Или вот в таком... -- От вытащил из модной своей сумки два
звякнувших кораблика длиной с карандаш. Это были отлитые из металла
модельки океанских лайнеров. Аккуратненькие, прямо ювелирные. Саньке так
и захотелось потрогать. Он даже пальцами зашевелил в карманах. А другие
ребята и в самом деле потрогали. Димка не жалел, пожалуйста. Он сказал:
-- "Куин Элизабет" и "Куин Мери". Английские. Папа из Саутгемптона
привез.
-- Редкая штука, -- заметил кто-то в окружавшей толпе.
-- Да ну, редкая... -- снисходительно отозвался Димка. -- У нас в
Камышах у любого пацана такие есть.
-- Откуда? -- простодушно поинтересовался Эдик Рубцов.
-- Ну, рыбаки же там, в загранке все время бывают. Вот и привозят
всякие интересные вещи.
-- Барахло заграничное привозят, -- сказал Санька. -- Или валюту. А
потом ковры в спецмагазине скупают.
Он слышал однажды такие слова от отца. Мама как-то пожаловалась, что
с деньгами совсем туго, а вот их знакомые такие-то купили то-то и то-то,
когда муж вернулся из заграничного рейса. Тут отец и вспылил... А мама
потом почему-то смеялась и говорила, что он, как новогодняя хлопушка:
только дерни за ниточку -- треск и дым...
Конечно, Санька не был уверен, что Димкин отец, капитан Турчаков,
гоняется за иностранными шмотками и скупает ковры. Просто злость взяла
Саньку. И отчаянно захотелось, чтобы Димка наконец разозлился,
взорвался! У Саньки даже щеки защипало от предчувствия горячей и
освобождающей душу драки.
Но Димка не полез в драку. Он спокойно ответил:
-- Может, кто-то и скупает, а кто-то пальчики облизывает.
Санька обмяк. И облегченно посмотрел на ребят: ну, теперь-то видите,
что за тип Турчаков?
Но они по-прежнему разглядывали модели.
В субботу четвертый "А" писал сочинение на вечную тему: "Как я провел
лето". Сначала Александра Самойловна хотела задать его на дом, но
передумала:
-- Знаю я вас. Будете до ноября тянуть, а мне что делать? Или горло
надрывать, упрашивать, или двойками вас заваливать? Пишите в классе.
Санька написал, что летом он никуда не ездил, потому что дома было
много дел: в июле случилось новоселье, а с ним всегда полно хлопот. Еще
написал, что купался на Солнечном пляже и полюбил гулять в Херсонесе.
Конечно, про Одиссея он не упомянул ни словечком. Зато рассказал, что в
развалинах и на берегу много находок. Перечисление находок заняло
полстраницы, и когда Санька упомянул про автоматную гильзу, он решил,
что можно кончать. Он только дописал: "Эта гильза осталась с войны,
когда наши моряки и солдаты гнали из Севастополя фашистов. Будущей
весной исполнится сорок лет со дня освобождения нашего города". Сперва
он хотел добавить: "Мой дедушка тоже воевал в Севастополе", но не стал.
Во-первых, точно не известно, в каких местах дедушка воевал, а
во-вторых, получится, будто Санька хвастается. Он вздохнул и поставил
точку.
Оказывается, он кончил раньше всех. Четвертый "А" еще корпел над
тетрадками, слышался шорох ручек и тихое творческое сопенье.
Александра Самойловна, пользуясь тишиной, проверяла дневники. Изредка
она обводила глазами класс.
Вот опять обвела, встретилась взглядом с Санькой и спросила:
-- А Дальченко почему не пишет?
-- Я уже все...
-- Да? Любопытно...
-- Он же Профессор... -- хихикнула на задней парте глупая Светка
Яскина.
-- Яскина!.. Кстати, Дальченко, что за нелепая надпись на дневнике?
-- Где?
-- Вот! -- Сан-Сама поднесла дневник. -- Вот, вот...
Дневник был обернут белой глянцевой бумагой, Сан-Сама требовала,
чтобы все сделали дневникам дополнительные обложки. На бумаге чернели
крупные буквы Санькиной фамилии, а под ними мелко синей пастой было
добавлено: "Проф. К. Щей".
-- Не знаю. Я это не видел, -- тихо проговорил Санька и покраснел.
-- Странно. Твой дневник, а ты не видел...
-- Ну не я же это написал! -- в сердцах сказал Санька. -- Какой-то
дурак накарябал, а я при чем?!
-- Как ты разговариваешь!
-- А как мне разговаривать! -- крикнул Санька, глядя снизу вверх. --
Опять я виноват, да?! -- Он уже не мог и не хотел сдерживаться. Пускай
хоть выгоняют из этой дурацкой школы!
И вдруг подал голос Димка. Он встал и очень вежливо сообщил:
-- Дальченко не виноват, Александра Самойловна. Это я написал...
Извините, пожалуйста.
Александра Самойловна помолчала. Потом сказала медленно:
-- Очень нехорошо... А почему ты извиняешься передо мной? Ты должен
извиниться перед Дальченко за свой... неумный поступок.
Турчаков посмотрел в мокрые ненавидящие Санькины глаза и серьезно
произнес:
-- Извини меня, Дальченко. Я больше не буду писать на твоем дневнике
"Проф Ка-Щей".
-- Кащей... -- тут же хихикнули в классе.
Санька рванул из-под парты ранец и сам рванулся с места. И забыл
опять про эту проклятую железную стойку. По колену шарахнула такая боль,
что тут уж никакими силами не сдержишь слезы...
Всхлипывая и хромая, Санька ушел из класса, ушел из школы. В Херсонес
ушел. Там он промыл ссадину соленой водой и этой же водой умылся. А
потом рассказал Одиссею про все обиды.
Одиссей сидел рядышком и понимающе кивал. У него тоже были
неприятности: опять долго не возвращался с моря отец, болела младшая
сестренка, а в школе придирался учитель: "Ты должен быть достоин своего
великого имени, а как ты себя ведешь! На письменной табличке семь
ошибок! На перемене скачешь, словно кентавр, которому боги помутили
разум! Ты забыл, что моя новая палка еще незнакома с твоей спиной?"
-- Тебе, наверно, тоже влетит, -- вздохнул Одиссей.
-- Ну и пусть... -- сказал Санька.
-- Сан-Сама домой к вам придет и расскажет, что из школы сбежал.
-- Ну и пусть...
Санька сел на цоколь сломанной колонны и прислонился спиной к теплому
мрамору. Под обрывом небольшие волны пошевеливали гальку. День был
жаркий, но с ветерком. Над желтой сурепкой и лиловым цикорием махали
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг