на платформе не оказалось. Закон "всемирного невезения" вступал в силу.
Люди шли от троллейбусной остановки на платформу через мост над
рельсами. Несколько раз я обрадованно вздрагивал, когда между прутьями
перил мелькали коричневые ноги, а над поручнями проносилась голубая
рубашка и светлые растрепанные волосы. Но это были просто похожие на
Сандалика мальчишки. Много их таких...
До отхода осталось десять минут. Потом восемь.
Семь... Тут я впервые чертыхнулся. Вполголоса, но от души. Иногда это
действует на "всемирное невезение" как заклинание.
...Сандалик появился не с моста, а откуда-то сзади. С частым топотом
и сбитым дыханием. Встал передо мной встрепанный и виноватый, быстро
проговорил:
-- Здрасте... Извините, пожалуйста. Ой...
-- Ох и мчался ты, -- сказал я радостно. -- Что-нибудь случилось?
-- Да... Нет... Я из-за Люськи задержался, это сестра моя. Ух, я ей
потом еще скажу...
-- Не пускала? -- посочувствовал я. А сам все радовался, что он
прибежал.
-- Я к ней на минутку зашел, -- объяснил Сандалик, -- она говорит:
"Посиди с Тарасиком, я на пять минут в магазин сбегаю". Я говорю: "Я
опоздаю". А она: "Я мигом, честное слово..." Еще слово дает! Ушла в
магазин, а там очередь. А Тараса ведь не бросишь, ему год всего...
-- А что это за личность -- Тарас?
-- Люсин сын...
-- Значит, ты дядюшка!
-- Да... -- Сандалик заулыбался... И снова стал серьезным: -- Вот
книга. Спасибо.
Сандалик протянул книгу двумя руками. Очевидно, ее возвращение было
для него важным событием. Он к нему подготовился специально: потрепанную
обложку обернул чистой газетой "Слава Севастополя" и сам выглядел
понаряднее -- рубашка поглажена, вместо растоптанных сандалет -- новые
кроссовки. Только вся эта нарядность скособочена и встрепана от спешки.
-- Много успел прочитать?
-- Почти всю. Только приложение не успел. Да там уже не так
интересно... -- Сандалик помолчал и сказал потише: -- Жалко того юнгу на
"Везуле"...
-- Да... -- сказал я. И почему-то опять кольнула тревога за
Сандалика.
А он отцепил от рубашки серебристый значок и протянул на ладони.
-- Возьмите...
Это был значок из серии "Бастионы Севастополя" -- "Четвертый
бастион". Я взял, мельком пожалев, что не Шестой.
-- А у меня и подарить тебе нечего.
-- Да ну, дарить еще мне... -- смутился он.
-- Я тебе свою книжку пришлю. Скажи адрес. -- Я вытащил блокнот и
ручку.
-- Давайте, я сам напишу.
Он принялся писать в блокноте и от усердия водил кончиком языка по
пухлым губам. Я слегка нервничал: объявили, что до отхода поезда две
минуты. Но сказал спокойно:
-- А ты мне письмо пришли, ладно?
-- Ладно. Только адрес тоже дайте...
У меня в кармане лежала визитная карточка, но я не решился дать ее
Сандалику. Показалось, что она -- глянцевая, солидная, "взрослая" такая
-- отгородит меня от мальчишки. И я торопливо начеркал адрес на листке.
-- Не потеряй.
-- Нет, что вы... -- Он зажал бумажку в кулаке. И вдруг сказал: -- А
Казачья бухта в самом деле та, за Камышовой. Туда "Везул" и выбросило.
-- Да. Зато насчет памятника ты прав.
Сандалик кивнул и потупился. Сказал шепотом:
-- Только я не знаю, что делать.
-- И я не знаю... В бронзе отлито, не исправишь так просто.
Сандалик свел выгоревшие брови и хотел что-то ответить, но радио
громко заиграло "Прощание славянки". Под этот марш поезда уходят из
Севастополя...
Мимо вагона проплывали белые дома на берегах бухт, корабли, маяки,
портовые краны. Уходил назад Севастополь, и ничем нельзя было заглушить
печаль расставания с этим городом.
Я смотрел на берега, на суда, на вечернюю воду, но до сих пор словно
видел в то же время перрон и Сандалика. И думал, что вот прибавился еще
один к сотням моих знакомых ребят -- тем, кто подсказал мне многие
повести и рассказы.
Впрочем, в тот момент я еще не знал, что буду писать о Сандалике.
Казалось бы, что писать? Зачем? Никаких приключений с ним не случалось.
Были огорчения и радости, но такие, как у любого четвероклассника.
Но пришло время, когда подумал: расскажу про обыкновенный год из
жизни обыкновенного севастопольского мальчишки. Что получится, то
получится. И сел писать. Тем более что теперь я знал про Сандалика
гораздо больше, чем при первой встрече.
Сандалик и Одиссей
Про Одиссея знал в этом мире только один человек -- Сандалик. То есть
Санька.
Речь идет не о знаменитом аргонавте Одиссее, про которого
древнегреческие мифы, длинные поэмы, разные книжки и даже кино, а о
мальчишке с таким именем. Этот мальчик жил тоже в древние века, но
все-таки позже того Одиссея. Вот его и назвали так в честь
прославленного путешественника.
Познакомился с ним Санька не сразу. Сначала он просто так приходил на
развалины Херсонеса. Неподалеку от новой квартиры, на берегу Песочной
бухты, был пляж, и Санька повадился бегать туда каждое утро. А дорога
вела мимо каменной стены, за которой лежал заповедник -- руины и
раскопки старинного города. Как-то от нечего делать Санька и забрел сюда
(пятака на билет не было, и он в удобном месте перебрался через стену).
Санька бывал здесь и раньше -- с Люсей, с отцом, несколько раз. Было
интересно, конечно, только не так уж... Наверно, Саньке тогда по
малолетству не хватало еще понимания. Он запомнил только развалины
собора и сигнальный колокол над обрывом (в него кинешь камешком -- он
гудит). А в это летнее утро Санька взглянул на все по-другому. Может
быть, потому что был один и никуда не спешил?
Кругом пахло тайной.
Темнели зарешеченные входы в подземелья. Подымались разрушенные серые
башни и стены -- такие древние, что страшно вздохнуть. Стояли среди
колючих кустов одинокие мраморные колонны. Ступенями уходили в глубину
развалины театра. Среди фундаментов от домов пестрела сложенная из
морских камешков мозаика...
И пустынно было, тихо, только под обрывами отдаленно вздыхало море да
в теплой траве кто-то стрекотал и позванивал.
По камням бегали прыткие ящерки...
Саньке показалось, что под любым камнем здесь можно отыскать
старинную монету, ржавый меч или еще какую-нибудь до жути любопытную
вещь.
...Ни монет, ни оружия он не нашел, зато набрал черепков от старинных
кувшинов и ваз. На черепках можно было разглядеть остатки ободков и
узоров, следы отколотых ручек.
Особенно много интересного было на галечном пляже под обрывом, над
которым висел колокол. Там, среди омытых морем камней, перемешались все
времена. Древние осколки и пивные пробки, какие-то старинные ржавые
пуговицы и обкатанные волнами обломки мрамора от колонн, крабьи клешни и
кусочки чьих-то костей...
Однажды Санька погнался за юрким крабом, отвалил плоский камень и
увидел, что в оранжевом черепке, как в ладошке, лежит черная гильза от
старого автомата ППШ. И сразу вспомнил, какие здесь были бои с
фашистами...
А может, это дедушка стрелял здесь, отбиваясь от наседавших врагов.
Может, это от его автомата гильза? Санька понимал, что такая вероятность
очень маленькая. Но все-таки может быть...
Дома Санька завалил береговыми находками подоконник. Мама качала
головой, но этот "музей" не трогала. А Санька приходил все с новой
добычей: с пестрыми голышами и раковинами-рапанами, с черепками амфор и
красными от морской ржавчины осколками снарядов, кусками пробки от
спасательных кругов и черными пуговицами, на которых сквозь окалину
проступали якоря.
Такое собирание на берегу Санька называл охотой, а себя морским
охотником. Не правда ли, здорово звучит: морской охотник...
Но через неделю охота Саньке наскучила. Подоконник был завален в три
слоя, а весь берег домой все равно не унесешь. И Санька опять начал
бродить среди теплых от солнца развалин. Среди тишины и дремлющих тайн.
Нельзя сказать, что Херсонес был безлюден. Кое-где работали на
раскопках полуголые, черные от солнца студенты. Недалеко от берега
ныряли у камней, несмотря на всякие запреты, аквалангисты. И туристы
бродили -- в одиночку и группами. Но люди как-то незаметны были среди
руин, среди заросших пригорков и каменных глыб. Никто не мешал Саньке
быть одному. И здесь он впервые в жизни понял, что одиночество -- это
иногда очень неплохо. Можно ходить не спеша, думать о всяких тайнах, о
людях, которые жили раньше, живут сейчас и будут жить потом... И вообще
о жизни...
Но иногда одиночество надоедало. От него начинало звенеть в ушах н
даже страшновато делалось. Тогда Санька "приклеивался" к какой-нибудь
экскурсии.
Экскурсанты пестрыми группами ходили по камням, а бодрые
тетеньки-экскурсоводы рассказывали, где какие были дома две тысячи лет
назад, как в них жили гончары, воины и торговцы, какие кругом стояли
храмы и статуи и откуда приходили в Херсонесскую гавань похожие на
раскрашенных морских чудовищ корабли -- в ту бухту, которая сейчас
называется как-то по-больничному: Карантинная.
Иногда экскурсоводы показывали туристам большие разноцветные
картинки. И Саньке давали посмотреть. На картинках было очень синее
небо, разноцветные паруса в гавани, воины в шлемах с гребешками, рынок с
пестрой толпой. В толпе среди взрослых сновали смуглые ребятишки. И
однажды Санька увидел мальчика, с которым они были похожи.
По крайней мере, Саньке показалось, что очень похожи. У мальчишки
были светлые волосы, коричневые руки и ноги и такие же, как у Саньки,
сандалии из ремешков. Ветер трепал на мальчишке просторную белую рубашку
или накидку, похожую на короткое платьице кажется, она называется
"туника". Если Санька выдернет из-под ремешка свою рубашку, получится то
же самое. И можно будет прыгнуть на две тысячи лет в прошлое, побежать
на Херсонесскую площадь и разыскать этого мальчика.
Санька теперь понимал, чего ему не хватает в Херсонесе, -- такого вот
товарища!
Но нет, просто так в древность не прыгнешь. Нужна была машина
времени.
Санька сделал машину за два часа. Он взял сломанный будильник,
нарисовал для него новый циферблат, где вместо чисел-часов были написаны
тысячелетия, приспособил сюда же лампочку и батарейку, чтобы мигала, --
вот и все!
Санька завел пружину, отвел стрелку на две тысячи лет против хода,
нажал контакт и отнес механизм в тайник под камнем в непролазных
зарослях дрока для всех, кроме Саньки, непролазных. Потом он распустил
по ветру рубашку и, хлопая растоптанными сандалиями по камням, помчался
искать в шумном городе Одиссея.
Они сидели на узкой набережной, недалеко от храма с множеством
колонн. Сзади шумела людная площадь, но здесь мальчишкам никто не мешал.
Санька и Одиссей болтали ногами в теплой воде и разговаривали.
-- Ты меня долго искал? -- спросил Одиссей.
-- Нет, я почти сразу угадал, где твой дом.
-- А я тебя тоже сразу узнал.
-- Как?
-- Не знаю. Будто чувствовал.
-- Я один раз все же спросил у каких-то ребят: "Не знаете, где живет
Одиссей?" А они давай хохотать: "За золотым руном уплыл!"
Одиссей улыбнулся:
-- Меня так назвали, потому что мой отец тоже моряк.
-- Капитан?
-- Нет, что ты! Матрос на торговом судне.
-- Он далеко плавает?
Одиссей перестал улыбаться и кивнул:
-- Далеко... Мама иногда плачет, если долго нет корабля.
-- Это я знаю, -- вздохнул Санька. -- Наша мама тоже беспокоилась,
когда папа на промысел уходил... Хотя он и недалеко ходил, к Кавказскому
берегу.
-- Разве это недалеко? -- удивился Одиссей. И спросил: -- А твой отец
тоже матрос?
-- Нет, он третий механик был на рыболовной базе. А сейчас на
судоремонтном заводе работает мастером. Потому что база была старая, ее
на слом отправили, а папу врачебная комиссия на берегу засадила. У него
с сердцем неважно.
-- А механик -- это кто такой?
-- Ну... вроде помощника кормчего.
-- Наверно, он тоскует по морю, серьезно сказал Одиссей.
Санька бултыхнул ногой, отгоняя медузу, и вздохнул:
-- Наверно... Только он виду не подает, он веселый. Говорит: хватит
болтаться по волнам, теперь буду жить на берегу и вас всех воспитывать.
Это меня, Люсю и Тарасика. Тарасик -- ее сын маленький, значит, уже
папин внук.
-- Какая у тебя большая сестра. А у меня сестры и братья все
маленькие.
-- У меня большая. Она хорошая... И муж у нее хороший, Гришей зовут.
Он военно-морское училище закончил, специалист по дизельным установкам.
-- А это что такое?
-- Ну... это чтобы корабли двигать. У вас паруса и весла на кораблях,
а у нас машины.
-- А, я знаю про машины! У нас тоже есть. Чтобы камни метать во
врагов, когда война. И еще в театре для всяких фокусов... А на кораблях
нет. У вас эти машины рабы двигают?
-- Да что ты, у нас нет рабов! Горючее двигает. Ну нефть сгорает, а
от огня сила такая.
Одиссей сказал с ноткой зависти:
-- У нас еще такого не придумали. У нас нефть только для боевого
огня, для войны...
-- Ну ее, войну... -- хмуро отозвался Санька.
Одиссей кивнул:
-- Когда играешь -- интересно, а если по правде, то плохо... Но если
враги нападут, куда денешься? Мы все равно готовимся быть воинами.
-- Если нападут -- тогда конечно, согласился Санька.
-- На корабль, где плыл отец, один раз пираты напали, -- сказал
Одиссей. Отец знаешь как здорово бился! И другие тоже... И потопили
пиратов.
-- Пускай не лезут, -- сказал Санька.
-- А один раз на корабле рабов везли на продажу, -- нахмурившись,
заговорил Одиссей. Там хуже было. Рабы восстали, почти всех перебили, а
отец прыгнул в море и два дня плавал, за пустой бочонок держался. Потом
его дельфин спас.
-- Да? Я про такие случаи тоже слыхал...
-- У нас дельфины многих спасают. Это запросто, -- сказал Одиссей.
Но Саньке не давала покоя другая мысль.
-- Все-таки это нехорошо -- угнетать рабов, -- осторожно заметил он.
Одиссей смущенно побулькал ногами и покосился на Саньку.
-- Да... а что делать? У вас всякие машины придуманы с огнем, а у нас
кто будет работать?
-- А свободные люди, что ли, не могут работать?! -- возмутился
Санька. -- У нас тоже никто не бездельничает! Не везде же машины... А
твой отец -- он ведь тоже работает, хотя и свободный.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг