не сказал. Это прозвучало бы трескуче и явно не к месту. "Будущее" с
растрепанными ветром волосами шлепало рядом со мной просохшими кедами и
сандалетами и хотело более простого разговора.
Я объяснил слегка насупленно:
-- Что поделаешь, кто-то должен писать и про ваш Девятый бастион.
-- Конечно, -- сказал Юрос, будто все само собой разумелось.
В это время мы вышли к верхней площадке лестницы. Лестница убегает
вниз вдоль желтой стены с бойницами, которая осталась от Седьмого
бастиона.
Здесь я всегда останавливаюсь хоть на полминуты. Невозможно не
остановиться. Видно отсюда полгорода, и красотища такая, что радость
подкатывает и в то же время тоска: почему опять надо уезжать?
Облака с солнцем вперемешку неслись над большими домами и грудами
деревьев, над мачтами судов и сигнальными вышками. И над куполом собора,
где нашли последнюю гавань четыре знаменитых адмирала -- те, кто до
конца отдал себя флоту и этому городу. И может быть, не случайно собор
казался похожим на вставший из-за края моря корабль...
Мальчишки смотрели туда же, куда и я. Сандалик почесал об острое
плечо подбородок, быстро глянул на меня и спросил:
-- А как вы думаете, если бы Корнилова и Нахимова не убили, наши
отдали бы тогда Севастополь?
-- Но его и не отдавали, -- сказал я. Сказал то, что понял еще в
детстве, когда читал книгу "Малахов курган".
Санька удивленно вскинул белые ресницы.
-- Ну посуди сам, -- начал я. -- При последнем штурме наши отбили
противника от всех укреплений, кроме Кургана... На Кургане уже ничего
нельзя было сделать, брустверы начисто были срыты огнем... А почти вся
линия обороны оставалась в наших руках. Просто было решено, что нет
смысла удерживать ее, там ежедневно гибло от обстрела больше тысячи
человек. Вот Горчаков и приказал отойти через наплавной мост с Южной
стороны на Северную.
-- Кто приказал? -- сунулся Юрос.
-- Князь Горчаков. Главнокомандующий. Книжки надо читать, дорогой
товарищ. И не только про шпионов и пиратов.
-- Я просто не расслышал, -- нахально заявил Юрос.
Я сказал:
-- Северная сторона это ведь тоже был город. А на Южной оставались
одни развалины. Французы и англичане их и получили... Они считали, что
взяли Севастополь! А о каком взятии города можно говорить, когда
половина береговых фортов оставалась в наших руках? Враги не могли
ввести в бухты ни одного судна. С северного берега на них смотрел
сплошной фронт батарей, семьсот орудий...
-- Сколько? -- переспросил Юрос.
-- Больше семи сотен.
-- Это хорошо, -- сказал Юрос и задумался.
А Сандалик посопел и с сожалением уточнил:
-- Но все же Южная часть была в городе главная. Там были самые важные
улицы и дома.
-- Главное в любом городе -- это люди, возразил я. -- Не дома, не
улицы, а те, кто там живет. Город не раз бомбили, сжигали, разрушали, а
люди оставались, и город -- опять вот он... Пока людей не победили,
нельзя сказать, что город сдан...
По лестнице взбежала стайка веселых третьеклассников. Один из них --
Владик Палочкин, сосед Вихревых, -- помахал нам рукой и пульнул в Юроса
из пластмассовой трубки сухой ягодой. Юрос обрадованно погнался за ним,
но вдруг остановился и вернулся задумчивый.
-- Надо идти, -- сказал Сандалик. -- Скоро сбор. Юрик, ты за мной
зайдешь? Или я за тобой?
-- Я за тобой, -- быстро откликнулся Юрос. И глянул на меня: -- А вы
сейчас куда? К нам?
-- Я здесь постою. Посмотрю... Вам-то хорошо, а мне скоро опять
уезжать.
-- Когда? -- одинаково огорчились Юрос и Сандалик.
-- Послезавтра.
Юрос подскочил:
-- А завтра пойдем с нами на яхте? Мы на "Фиоленте" пойдем, папа
обещал!
-- Если будет так дуть, ни одну яхту не выпустят...
Сандалик посмотрел на небо.
-- Не будет, -- решил он.
И правда, ветер сделался послабее, а чистого неба становилось все
больше.
-- Стихает, -- сказал Юрос. -- А недавно еще так свистело. На берегу
такой грохот...
Санька улыбнулся:
-- Мы еле-еле пушку услыхали, когда она в двенадцать часов на
равелине бухнула.
Юрос поглядел на нас по очереди и довольно сказал:
-- Понял! Меня Владька своей трубкой надоумил! Нужен пылесос!
-- Зачем? -- разом удивились мы с Сандаликом.
-- Для пушки. Для нашей, на Девятом бастионе. Мы к самоварной трубе
пылесосный шланг подсоединим, он как дунет! Будто воздушное орудие! То
есть пневматическое.
-- Бомбы не полетят, песок тяжелый, -- деловито возразил Сандалик.
-- А не надо бомбы. Мы победный салют устроим, когда бой кончится!
Всяких разноцветных звездочек из бумаги нарежем и зарядим... Они как
полетят! По всем дворам!
"По Шестой Бастионной и по всей округе", обрадованно подумал я. Но
Юросу на всякий случай пообещал:
-- Мама вот покажет тебе за пылесос. Такой салют будет...
-- А у нас есть специальный, чтобы играть. Андрюшка оставил старый,
когда уезжали...
-- Завтра будет настоящий салют, -- вспомнил Сандалик. -- День
танкистов. Пойдете с нами смотреть?
-- Конечно.
Они разбежались. Юрос к своему дому на пригорке, Сандалик -- вниз, на
улицу Очаковцев.
Я постоял еще с полминуты, потом догнал Сандалика.
-- Нам по пути, я в библиотеку.
Сандалик серьезно кивнул и вдруг взял меня за руку. Как Юрос, когда
мы гуляли вдвоем. И сказал чуточку смущенно:
-- А вы хорошо придумали, что город -- это люди...
-- Здрасте! Разве это я придумал? Я эту мысль еще в самые детские
годы вычитал. Кстати, тоже в книжке про Севастополь...
-- Ну все равно хорошо... Значит, каждый человек -- это будто
частичка города?
-- Конечно.
-- Все-все!
-- Ну разумеется... А что здесь удивительного?
-- Просто интересно... -- Сандалик улыбнулся. -- Значит, и Тарасик?
-- Само собой.
Санька помолчал и вдруг спросил, глядя под ноги:
-- И Димка?
-- Какой Димка?
-- Ну... Турчаков.
-- Что поделаешь, -- сказал я.
Санька пнул кожуру каштана и шепотом проговорил:
-- Ну и ладно...
-- Что "Ладно"?
-- Да так, ничего... А здорово Юрик про салют придумал! Да? -- Он еще
не решался называть нового друга боевым именем Юрос.
-- Да, Сандалик, -- сказал я. -- Замечательно.
Пойти на яхте я не смог: в библиотеке меня уговорили поехать на
встречу с ребятами в ближний совхоз. Встреча получилась интересная, но о
том, что не пришлось выйти в море с Юросом, Алькой и Сандаликом, я все
равно жалел. Главное, и погода была очень подходящая: солнце и ветер
самый тот... Зато мы встретились вечером и пошли смотреть салют. Пошли
на берег между Хрустальным мысом и яхт-клубом, в молодой, недавно
посаженный парк.
Громадные букеты салюта вставали над берегами и опрокидывались в
черной воде рейда. Делалось очень светло, и тогда было видно, как много
на берегу людей.
Сандалик взял меня за рукав и шепотом сказал:
-- А пойдемте, я познакомлю...
Я увидел в нескольких шагах высокого флотского лейтенанта с малышом
на руках и молодую женщину. Мы подошли.
-- Вот... -- засмущавшись, пробормотал Сандалик. -- Это Люся, а это
Гриша.
-- А это Тарасик, -- понял я. -- Здравствуйте...
Тарасик тихо ликовал на руках у отца. Салют отражался в его глазах
восторженными вспышками. При каждом залпе Тарасик молча взмахивал
руками, словно хотел улететь вслед за ракетами.
Наконец салют кончился, и теплая ночь с неяркими огоньками мягко
накрыла город.
-- Пойдемте к нам пить чай, -- сказала Люся. -- То есть к нашим маме
и папе...
-- Нет, к нам! -- заявил Юрос.
Я сказал, что провожу ребят и мы заглянем к тем и другим.
Так мы и сделали. Но сначала мы с Сандаликом долго ждали Юроса,
который дурачился: спрятался под обрывом и мигал нам из темной травы
фонариком.
Назавтра я уезжал из Севастополя. Сандалик и Юрос прибежали на
вокзал, конечно, за пять минут до отхода поезда. Растрепанные и веселые.
Сказали, что на Девятом бастионе только что закончились бои и был
победный салют.
-- А кто победил? -- спросил я. -- Вы или те, кто штурмовал?
-- По очереди, -- сказал Юрос.
-- А салют был общий, -- сказал Санька.
На прощание они подарили мне две звездочки от салюта. Одна из алой
глянцевой бумаги -- другая из фольги.
...Звездочки лежат сейчас между страницами общей тетради, в которой я
пишу эту повесть.
Я хотел написать про год из жизни обыкновенного севастопольского
мальчишки. И вот написал. Год прошел, историю тоже можно кончать. Но
получилось, что в конце опять прощание, а я не люблю грустных концов.
И к тому же мне хочется рассказать еще про один день из жизни
Сандалика. Про то, что случилось уже после моего отъезда.
...А в общем-то ничего и не случилось. Просто в конце октября
ветреным и неласковым днем Саньку потянуло в Херсонес.
Он и сам не мог понять, почему потянуло. Такое случалось и раньше, но
в хорошие летние дни, в ту пору, когда можно было встретиться с
Одиссеем. А сейчас что? Одиссей в далеком плавании, под скалистыми
обрывами наверняка грохочет тяжелый шторм. Вон какие низкие и
беспросветные облака бегут с моря.
Но все равно хотелось оказаться на берегу. И Санька не стал спорить с
собой. После уроков сел у рынка на шестой троллейбус и доехал до
кинотеатра "Мир".
Самая короткая дорога вела к Херсонесу мимо школы. Той самой, где
Санька в прошлом году хлебнул немало обид. Летом Санька обходил школу
стороной, но сейчас была такая хмурая погода, что не хотелось удлинять
путь.
Нагибаясь навстречу ветру, Санька пошел вдоль школьной изгороди. У
бетонных решеток стелились по ветру кусты.
Из боковой калитки вышла на тропинку высокая девчонка. На ней
трепыхался короткий светлый плащ. Санька мельком подумал, что девчонка
похожа на мачту, вокруг которой запутался парус. И тут же узнал ее.
Она остановилась и сказала чуть нараспев:
-- Ой, Дальченко... Откуда ты?
Саньке не хотелось огрызаться. Все-таки с Эмкой он просидел за одной
партой чуть не полгода, и она к нему относилась лучше других. Но и
заводить долгий разговор не хотелось.
-- Гуляю, -- хмуро сказал он.
-- В такую-то погоду!.. А я думала, ты нас навестить решил.
-- Нет, просто мимо шел, -- сдержанно проговорил Санька.
-- А как ты сейчас живешь? -- вежливо спросила Эмка. -- Как дела в
той школе?
-- Отлично! -- искренне сказал Санька. -- Не то что... -- Он
замолчал, но Эмка все поняла.
-- Все-таки ты слишком обидчивый, -- вздохнула она. -- Просто еще
совсем ребенок.
-- А я и есть ребенок, -- ядовито ответил Санька. -- А ты, если
длинная такая, значит, взрослая?
Эмка не рассердилась. Видимо, она и в самом деле была взрослее
Саньки. Она сказала примирительно:
-- Наверно, класс тоже в чем-то был не прав. Это и Александра
Самойловна говорила. Она тебя хорошо вспоминала...
-- Слышал уже, -- усмехнулся Санька. -- Пускай и дальше вспоминает.
Передай привет.
-- Да ее уже нет у нас... Ты разве не знал? Она в больнице с лета.
Санька пожал плечами: откуда он мог знать?
-- А что с ней?
-- Ну, ты разве не помнишь, какая у нее шея была? Это опухоль...
Говорят, состояние очень неважное. -- Эмка совсем как взрослая тетушка
покачала головой.
А Санька ощутил, какой сейчас холодный ветер. Поежился.
"А я думал: это она для крика горло раздувает", -- вспомнилось ему. И
еще вспомнилось, как после его драки с Димкой она сказала: "Ну, вам-то
чего не живется?"
Наверно, уже знала, что у нее такая болезнь. А надо было все равно
вести уроки, проверять тетради и вообще жить... А каждый час думалось,
думалось: сколько еще жить-то?..
Нельзя сказать, что Саньку стала мучить совесть. С Александрой
Самойловной он почти не спорил, двоек у нее не получал и виноватым себя
не чувствовал. Нельзя сказать и то, что ощущал сейчас какое-то горе.
Хорошего от Сан-Самы он не видел, была она чужим человеком. Но все
теперь иначе вспоминалось. Понятнее и печальнее...
-- Она в какой больнице? -- спросил Санька.
Эмка виновато заморгала.
-- Понимаешь... Я еще точно не знаю.
"Свиньи вы все-таки, -- подумал Санька. -- Она вас и на экскурсии
водила, и футбол организовывала, и билеты в театр, и праздники
всякие..."
Ему не хотелось ссориться, как-то не к месту это было сейчас. И он
промолчал. Промолчал, однако, выразительно. Эмка вздохнула:
-- Да, нехорошо, конечно... Мы узнаем и сходим.
-- Ладно, я пошел, -- сказал Санька.
-- Ну, что же... -- сказала Эмка. -- А ты сюда зачем приехал? К
знакомым?
-- По делу.
-- Какой ты серьезный...
-- А говорила "ребенок", -- сердито отозвался Санька.
-- Ну и что! Серьезный ребенок... А у нас в классе в этом году опять
два новичка.
-- Бедняги, -- сказал Санька.
-- Ничуть не бедняги. Они прекрасно вписались в коллектив.
-- Ну, значит, такие же, как Турчаков...
-- Турчаков? -- переспросила Эмка тонко и пренебрежительно. -- Вот
уж!.. Если хочешь знать, у него теперь в классе никакого авторитета.
-- Почему это? -- удивился Санька. И теплым червяком шевельнулось в
нем довольное чувство: так и надо Димочке.
Эмка сказала солидные и, видимо, чужие слова:
-- Он оказался дутой величиной.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг