До Имма было еще неблизко, когда начал накрапывать мелкий дождь, с
тихим шуршанием осыпаясь на деревья. Погода была под стать настроению
Аленора. Печальные бесформенные мысли опадали осенними листьями, исчезали
в серой пустоте, но их место тут же занимали другие - такие же
бесформенные и печальные.
Неподалеку от поворота в долину святого Ода ему повстречался
сопровождаемый верховыми глоннами дорожный экипаж - это вместе с внуками
ехала на похороны альдетты Мальдианы дальняя родственница, альдетта
Сантиция, которую Аленор почти не знал.
Она была очень редкой гостьей в замке Ламерада, слыла домоседкой, но
скорбное событие заставило и ее пуститься в путь.
Эта короткая встреча - обмен приветствиями, выражение соболезнования -
направила мысли юноши в иное русло. Он начал думать о родственниках, о
родственных связях, о ветвистом древе своего рода, уходящего корнями в
глубины времен. И ему опять вспомнились странные слова Дата, сына Океана,
о соприкосновениях душ. Ночного странника, лежащего теперь в заброшенной
штольне, Дат чувствовал, воспринимал, как своего отца. И была еще сестра,
чьей жизни, сам не ведая того, по словам Дата, угрожал он, Аленор. Что это
за сестра? Уж не та ли светловолосая девушка, которую увидела
прорицательница Юo? Соприкосновение душ...
Соприкосновение душ обитателей разных миров. То чувство, которым, как
говорила Элиния, обладал древний мудрец Силлестий. И, наверное, не только
он один. Наверное, были и есть и другие, ощущающие незримое присутствие
кого-то постороннего и, в то же время, не постороннего, а родного,
какой-то внешней частицы собственного "я". Дат воспринимал это как связь с
отцом и сестрой, хотя был порожден неким загадочным животворящим Океаном.
Дат не знал, чувствуют ли те, кого он считал своим отцом и своей
сестрой, присутствие его, сына Океана. А может ли быть так, что это душа
Дата существовала сразу в нескольких мирах? Что если души живущих,
разделяясь на части, попадают в разные миры и потом никак не могут
соединиться друг с другом, но ищут, вечно ищут друг друга, стремясь
слиться вновь? Отсюда и то неясное томление, которое охватывает иногда,
когда беспричинно хочется плакать, когда словно ищешь, ищешь чего-то - и
не можешь найти... Редко, очень редко удается частицам души почувствовать
друг друга, нащупать друг друга, соединиться - и в этом тоже есть какой-то
неведомый живущим замысел Творца... И не о таком ли томлении - древние
строки, написанные тем, чье имя кануло в безднах времен?
"Душа моя трепещет в ожиданьи. Сквозь пелену пространств предчувствую
Тебя. Я верю, что наступит миг свиданья и жду его, тоскуя и любя.
Предчувствую Тебя. Предчувствую Тебя..."
Это - не о возлюбленной, нет. Это - о затерянной в беспредельности
чужих просторов части собственной души.
Сопровождаемый неумолчным шорохом мелкого и нудного дождя, Аленор
добрался до Имма и, не заезжая в город, повернул коня к кладбищу
адорнитов. Конь, словно почувствовав настроение седока, плелся все
медленнее, то и дело кося глазом на Аленора. Больше всего на свете юноше
хотелось сейчас просто выбросить книгу в придорожные кусты, но он изо всех
сил боролся с этим искушением.
На кладбище как будто бы ничего не изменилось. Блестел мокрый камень
надгробий и склепов, к черному мрамору круглой площадки у ворот прилипли
опавшие листья. Спрятав книгу под плащом, Аленор добрался до черной
пирамиды. Постоял немного, стараясь справиться с нервной дрожью, и, набрав
в грудь воздуха, отодвинул засов.
Распахнул дверь и вошел в полумрак склепа. Он не брал с собой
светильник, рассчитывая, что вполне достаточно будет дневного света,
падающего из дверного проема. Одиако пришлось немного подождать, пока ему
удалось различить все детали.
Гроб по-прежнему стоял на черной плите, подпорками которой служили
гладкие круглые колонны. Крышка находилась на своем месте, хотя Аленор
смутно помнил, что, вроде бы, оставил ее сдвинутой, в панике покидая
склеп. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: если Ора-Уллия знала,
что книга из гроба пропала - значит, кто-то из адорнитов (или она сама)
был тут и поставил крышку на место. Видимо, тот же адорнит из каких-то
неведомых Аленору соображений убрал висевшую над гробом перевернутую
бронзовую чашу; теперь осталась одна цепь, холодным лучом поблескивающая в
полумраке.
Аленор, подавляя трепет, шагнул вперед, к гробу, и краем глаза заметил
какой-то отблеск в углу склепа. Вглядевшись, он обнаружил, что на полу
лежит та самая чаша. Только теперь он понял, что за звук раздался в склепе
той ночью, когда он выскочил наружу и задвинул засов: это был стук
сорвавшейся с цепи чаши о крышку гроба. Почему она упала именно в тот миг
и почему ее не подобрали с пола и вновь не повесили над гробом?
Это были неприятные, даже пугающие вопросы. Он знал, что не сможет
сейчас найти на них ответ, и ему вовсе не хотелось размышлять о подобных
вещах. Главное - вернуть книгу на место и побыстрее убираться как можно
дальше от этой обители ушедших!
Подойдя к гробу на непослушных ногах, юноша положил книгу на плиту и,
как и в прошлый раз, принялся сдвигать тяжелую крышку от изголовья вдоль
гроба, к ногам ушедшего. Крышка с громким, показавшимся ему оглушительным,
шорохом подалась от него, открывая накидку на подушке. Аленор схватил
книгу, быстро затолкал ее под подушку - и взгляд его скользнул по голове
Граха, едва виднеющейся из-под крышки. То, что он увидел, заставило его
окаменеть. Вместо черной шапочки с узорами белела в полумраке гладкая
костяная поверхность обращенной к нему верхней части черепа без каких-либо
признаков волос и кожи. Кость. Голая кость.
И посредине этой костяной поверхности, на самой макушке, жутко застыл
подернутый влажной тонкой пленкой глаз. Глаз вперился в Аленора холодным
взглядом и остолбеневший юноша заметил, как мелко подрагивает, словно
часто-часто дышит, эта скользкая на вид тонкая пленка.
Прошло несколько мгновений, в течение которых Аленор не помнил ни себя,
ни окружающего, завороженный этим неподвижным, но невольно притягивающим к
себе взглядом из гроба - и вдруг темный зрачок едва уловимо шевельнулся. В
тот же момент крышка сама собой начала медленно передвигаться еще дальше
от изголовья - и склеп заполнился зловещим шорохом. Под темными сводами
раздался явственно слышный вздох - и леденящее дуновение качнуло цепь и
вздыбило волосы на голове Аленора. Уже ничего не соображая от ужаса, юноша
отпрыгнул от гроба, упал на холодные мраморные плиты и выкатился за дверь,
под мелкий дождь. Когда раздался грохот рухнувшей на пол крышки гроба, он
уже успел вскочить на ноги и броситься прочь от склепа. Так быстро ему еще
не приходилось бегать.
Взлетев на коня, он, не оглядываясь, помчался по тропе мимо черных
деревьев, задыхаясь от пережитого ужаса, - и ему казалось, что из гущи
ветвей, из придорожной травы сопровождают его зловещие взгляды
бесчисленных холодных глаз, затянутых мокрой от дождя белесой
полупрозрачной пленкой...
Он отдышался и немного пришел в себя только в Имме, на улицах,
заполненных прохожими. Наверное, вид у него был не совсем обычный, потому
что на него смотрели с удивлением. И дело здесь было не только в
перепачканном мокрой землей плаще. Остановившись у ближайшего кабака,
Аленор попросил полкувшина крепкой, обжигающей горло настойки, сел спиной
к компании веселящихся спозаранку орров и залпом выпил сразу целый бокал.
Ему удалось немного расслабиться только после второго бокала.
Оцепенение сменилось крупной дрожью, его прошиб пот. Он отодвинул
кувшин и с жадностью накинулся на жареное мясо со специями - ему
показалось, что он ничего не ел, по меньшей мере, в течение радужного
семидневия.
"Что бы там ни было, а ты сделал важное дело, - сказал он себе. - Ты
вернул книгу".
Он знал, что никогда больше ноги его не будет на кладбище адорнитов.
Никогда. Ни за что. Даже если ему посулят все мыслимые и немыслимые блага
мира. Он не считал себя трусом, но никакие силы не смогли бы заставить его
вновь шагнуть в черный склеп, в котором таился ужас.
Настойка не ударила ему в голову, но согрела душу, помогла справиться с
потрясением от только что пережитого. Когда Аленор покинул Имм и пустил
коня по дороге, ведущей к замку, нервная дрожь уже оставила его и ему
больше не мерещились ничьи взгляды из-за кустов. Он не собирался строить
никаких предположений насчет того, что увидел в склепе, но знал, что
увиденное еще не раз явится ему во сне. То, что лежало в гробу, то, во что
превратился ушедший Грах, казалось кошмаром, причины которого были
неведомы ему...
"Забыть, забыть, выбросить из памяти, - твердил он себе. - Представь,
что тебе просто рассказали страшную историю... В Оружейном клубе - мало
там, что ли, рассказывают разных историй?"
Так, успокаивая себя, он ехал по мокрой дороге. Дождь прекратился, но
небо продолжало оставаться серым и безрадостным, и все больше стыла душа...
Путь к замку Аленор завершал, то и дело забываясь в короткой полудреме
и резко встряхивая головой, чтобы не свалиться с коня.
В таком состоянии он, наконец, добрался до ворот. По двору замка
сновали деловитые глонны, на площадке у конюшен стояли облепленные грязью
дорожные экипажи - это съезжались на печальные проводы родственники со
всей округи. Юноше вспомнились прочитанные когда-то строки: "Хоть и родня
- однако, врозь живем.
У всех - свои заботы и стремленья. А коль и соберемся вместе в дом, то
не на праздник. Лишь на погребенье"... Была в этих словах доля горькой
истины, хотя, конечно, приезжали в гости друг к другу и на праздники. Но
не все и не всегда. А вот на похороны...
На высоком крыльце, вместе с отцом Карраганта Беонастом и дядей ушедшей
Мальдианы Фалиготом, стоял специально приглашенный из соседнего селения
распорядитель - пожилой коротконогий полноватый мужчина с взъерошенными
волосами, напоминающий Аленору какую-то смешную птицу. Юноша знал его с
детских лет, знал его подпрыгивающую быструю походку и привычку то и дело
запускать руки в собственную прическу. Вот и сейчас распорядитель, дав
указание очередному послушно кивнувшему глонну и послав его куда-то
решительным взмахом руки, тут же погрузил пятерню в свои взлохмаченные
волосы и принялся что-то втолковывать Беонасту и Фалиготу.
Едва переставляя ноги, юноша приблизился к крыльцу; устало не столько
его молодое и сильное тело, сколько устала душа. Он поприветствовал
Беонаста, Фалигота и распорядителя, вновь ощутив жгучую неприязнь к отцу
Карраганта, и хотел было, не вступая в разговор, войти в двери замка, но
Фалигот придержал его за локоть и отвел в сторону. Аленор только сейчас
обратил внимание на то, что у дядюшки очень озабоченный, печальный и
какой-то нездоровый вид. Впрочем, ничего странного тут не было: уход
близких не добавляет радости живущим, и кому придет в голову веселиться
даже при известии о гибели заклятого врага?
- У тебя были какие-то дела в Имме? - спросил Фалигот.
Выглядел он все-таки чересчур плохо и интонация, с которой был задан
вопрос, показалась юноше странной.
- Да. Очень срочное дело; иначе бы я не уезжал.
- Ты уехал, Карраганта нигде не найти... - Фалигот замолчал и искоса
взглянул на юношу, а потом продолжил: - У Элинии жар, ни с кем не хочет
разговаривать, бредит...
- О, Творец! - вырвалось у Аленора. - Сплошные напасти!
Фалигот опять окинул его острым взглядом и сделал жест в сторону двери.
- Пойдем, я хочу тебе сказать кое-что еще.
Юноша почувствовал, как в глубине души заворочалась прочно засевшая там
тревога. Все разговоры последних дней не приводили ни к чему хорошему.
Они вошли в большой зал у входа. Фалигот подвел юношу к высокому
стрельчатому окну, выходящему на пышно цветущие клумбы, и, поджав губы,
некоторое время молчал, словно собираясь с мыслями. Или просто не решаясь
начать.
-Я слушаю тебя, дядюшка, - не выдержал Аленор. - Стряслось что-нибудь
еще?
- Элиния бредит, - сказал Фалигот, вновь пристально глядя на юношу, - и
это очень странный бред. Она говорит о чьей-то пролившейся крови. О крови
в твоих комнатах, Аленор. Я это слышал сам, своими ушами.
Фалигот выжидающе замолчал. Юноша тоже молчал и упорно глядел на
широкий подоконник, в углах которого, возле оконной рамы, упреком
слугам-глоннам висели комья старой паутины.
- Я был у тебя, Аленор, - печально сказал Фалигот. - И я видел.
Чья это кровь, Аленор? Карраганта?
Продолжая смотреть на клочья паутины, юноша тихо, но твердо ответил:
- Эта кровь не имеет никакого отношения к тем, кто здесь живет.
Поверь, дядюшка. Я ничего не могу тебе объяснить, но это совсем не то,
о чем ты думаешь.
- Та-ак, - упавшим голосом протянул Фалигот, оперся о подоконник и
ссутулился. - Совсем плохо... Чья же это кровь? Того, кто пришел сюда
сегодня ночью?
Аленор, наконец, поднял глаза, но тут же опустил их и ничего не ответил.
- Элиния говорит не совсем связно, но кое-что я все-таки понял.
Мальчик мой, я уверен, что тут произошло какое-то ужасное
недоразумение, какая-то трагическая ошибка... Я не хочу тебя ни в чем
обвинять, но только скажи, как это все случилось? Можешь положиться на
меня, я буду молчать. Я уверен, что тут не было никакого злого умысла. Но
какой это удар для бедняжки... Она сама не своя... Одно к одному, Аленор,
одно к одному... Беды всегда ходят гурьбой, тащат друг друга за собой, а
вот удача - одинокая путница. Ах, как было бы хорошо, когда бы все -
наоборот! - Пожилой альд, в котором сейчас невозможно было узнать
записного шутника, поднял на юношу полные слез глаза. - Ведь столько лет,
Аленор, мой мальчик, столько лет!.. Что, что у вас с ним произошло? Он
что, не сказал тебе, кто он?
- Ты о ком, дядюшка? - растерянно спросил Аленор.
Фалигот покачал головой, вынул из кармана теплого халата платок и шумно
высморкался.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг