лежала взятая им в склепе книга адорнитов. Похищенная им книга. Однако он
слез с коня и подошел к Оре-Уллии.
Остановившиеся было зеваки, видя, что происшествия не получилось,
потоптались на перекрестке и пошли дальше по своим делам.
- Приветствую тебя, Ора-Уллия, - с поклоном произнес юноша. - Да, моя
поспешность может быть причиной беды, но именно беда причина моей
поспешности. Сегодня утром я получил известие о том, что потерял мать.
Адорнитка поджала губы, качнула головой и неожиданно взяла Аленора за
руку. Ее ладонь была слегка шершавой, твердой и прохладной.
- Очень многим рано или поздно суждено пройти через это, Аленор.
Я не утешаю, утешения здесь неуместны. Ушла твоя мать - и тебе больно.
Если бы ушел ты - было бы больно твоей матери. Представь себя на ее месте:
тебе было бы гораздо больнее, чем сейчас, когда ушел не ты, а она...
Конечно, мои слова - всего лишь слова; горе не воспринимает слов, оно
питается самим собой, но в конце концов усыхает, превращаясь в рубец на
душе... Один из многих... Таковы условия игры, Аленор, и придуманы эти
условия не нами, живущими.
А ведь каждый из нас, повзрослев, непременно осознаёт и принимает эти
условия и знает, что уход неизбежен.
- Потому что не может не принять, потому что у каждого из нас нет
выбора, Ора-Уллия!
- Других условий не существует, Аленор. Нельзя всю жизнь готовиться к
горю, но надо заранее смириться с тем, что оно неизбежно. Надо пережить
свое горе. И знаешь, какая ошибка присуща очень многим живущим? Они
скорбят о тех, кто ушел, и не думают и даже не помышляют о том, что
ушедшим жаль нас, живущих, оставшихся здесь...
- Ах, Ора-Уллия, - вздохнул юноша. - Ты сама сказала: все это лишь
слова, слова, слова...
- Это не просто слова, - возразила адорнитка, продолжая сжимать ладонь
юноши. - Это все та же Неизбежность. С ней бесполезно бороться, к ней
нужно приспособиться и принимать как должное. Как рассвет и закат. Ты же
не будешь пытаться препятствовать рассвету? И согласись, ты ведь не раз
представлял, что твоя мать уйдет, и в мыслях своих уже пережил зтот уход и
смирился с ним. И больно тебе не оттого, что мать ушла - ты знал, что
когда-нибудь так будет, - а оттого, что это случилось именно сейчас. И ты
знал, что уйдет именно она, а не ты; ибо каждый живущий верит в то, что
именно он будет жить вечно. И каждый живущий действительно вечен: меняется
только время и место, и меняется оболочка, и душа почти всегда совершенно
забывает о том, что было до очередного прихода. Но даже не помня о
собственном прошлом, мы знаем, что уже были когда-то, и знаем, что будем
вновь. Скорбя по ушедшим, мы жалеем себя, потому что остались без них.
Горе само исчерпает себя, Аленор, поверь: мне многих пришлось провожать в
своей жизни...
Негромкие слова Оры-Уллии были подобны прохладному маслянистому
снадобью для исцеления ожогов. Они обволакивали, они отвлекали, заставляли
как-то по-иному взглянуть на случившееся... хотя, конечно же, оставались
всего лишь словами.
- Я еще и еще раз говорю тебе, Аленор: все, что мы совершаем, диктуется
нам Неизбежностью. Ты ведь не сам вошел в склеп - тебя вела за руку
Неизбежность.
При этих словах Оры-Уллии юноша почувствовал, как вспыхнули его щеки.
Ему показалось, что все прохожие тоже услышали их и разом обернулись и с
возмущением уставились на него, альда Аленора, осквернителя могил.
- Верни книгу туда, откуда ты забрал ее, - строго сказала старуха. -
Возможно, это оградит тебя от новых бед. Не думай, что я противоречу самой
себе: наши беды неизбежны, но мы в силах хотя бы не умножать их
количество. В мире возрастает зло и мы не можем преградить ему дорогу, но
пока еще способны не потворствовать ему. Кто знает, возможно, нам и
удастся продержаться до нового прихода Спасителя... Верни книгу, Аленор.
Ей уже не место в мире живущих.
Аленор не мог бы объяснить самому себе, почему вдруг решил все
рассказать Оре-Уллии. Словно кто-то посторонний вселился в него и начал
говорить, пользуясь его голосом. Проходили мимо праздные и куда-то
спешащие горожане, постукивали колесами по мостовой повозки и открытые
легкие экипажи, дробно цокали копытами кони, неся на спинах озабоченных,
рассеянных, хмурых, деловитых и с любопытством озирающихся по сторонам
всадников, а юноша рассказывал о таинственном голосе, раздавшемся среди
ночи в его спальне.
- И ты не догадался, чей это был голос? - выслушав его с неподвижным
лицом, спросила Ора-Уллия.
Аленор со страхом взглянул на нее, неуверенно пожал плечами и промолчал.
- Это был голос Неизбежности, Аленор. Ты думаешь, он звучал где-то в
твоей комнате?
- Да, я слышал его совсем рядом.
Старуха покачала головой:
- Ты ошибаешься, Аленор. Он звучал не в твоей комнате, а внутри тебя:
он звучал в твоей душе. И звучал он неспроста. Что-то было с тобой там, в
прошлом существовании... Твоя душа помнит это, Аленор, в ней остался
отпечаток - но тебе не дано увидеть его.
То, что было там и тогда, отражается здесь и сейчас. Тут ни в чем
нельзя быть уверенным и я не все могу сказать тебе, Аленор. Но книгу ты
должен вернуть на то место, где она лежала, и где ей и положено оставаться
впредь. Повторяю, мы не в силах противостоять злу, но в силах не
показывать ему дальнейшие пути. И всегда помни, что твои поступки
отзовутся тебе потом, после Загробья.
Верни изъятое из мира, альд Аленор...
- Да... да... хорошо, - запинаясь, сказал юноша. - Я верну...
только не сейчас. Я спешу! Хочешь, я отдам ее тебе, она у меня с собой.
- Нет, ты должен сам, Аленор. Не забудь это сделать.
Ора-Уллия едва заметно кивнула, отошла и скрылась за углом.
Аленор вскочил на коня и продолжил свой нерадостный путь. Ему хотелось
плакать, плакать взахлеб, навзрыд, как в детстве от обиды. Но разве
пристало плакать мужчине? Мужчина должен уметь стойко переносить удары
судьбы...
Знакомая дорога от Имма до замка, которую можно было пройти хоть с
завязанными глазами, представляя в памяти каждый поворот, каждый бугорок,
показалась Аленору бесконечно долгой. Уныло шелестели ветви деревьев,
траурные тени лежали на траве, запахом тления тянуло с болот, и стук копыт
напоминал стук сухих комьев земли о крышку опущенного в могилу гроба.
Печальным был лес, и близилась пора увядания.
Бледное солнце из последних сил цеплялось за небо, обреченно сползая
все ниже и ниже, когда впереди показались угрюмые башни замка. Тихо было в
просторном дворе, тихо, как на кладбище, и тишина сочилась из распахнутых
окон. Перебросив суму через плечо, не снимая плаща, Аленор торопливо
прошагал по скрипучим прогибающимся доскам полутемного крытого перехода.
Он знал, куда идти. Там, в восточном крыле замка, в дальнем зале, когда-то
стоял гроб с телом его отца. Он замедлил шаги, приблизившись к
полуоткрытым створкам дверей, за которыми горели свечи. Сердце сжалось в
комок, замерло, и пелена, повисшая перед глазами, исказила очертания
окружающего.
"Такова воля Творца..."
Бросив суму у дверей и едва сдерживая слезы, Аленор, как слепой, вошел
в сумрачный зал.
Гроб стоял на покрытом черным ковром возвышении у дальней стены, вдоль
которой тянулся ряд высоких белых свечей. Окон в зале не было; в углах под
потолком виднелись квадраты вентиляционных отверстий. Справа от гроба
склонился над черной деревянной кафедрой пожилой священник в черном плаще
с откинутым на спину капюшоном. Услышав шаги приближающегося Аленора, он
прекратил читать молитву, поднял глаза от книги и медленно и печально
кивнул. Не замечая больше ничего вокруг, юноша остановился у гроба, в
котором покоилось тело матери. Ни единого звука, кроме редкого
потрескивания свечей, не раздавалось в скорбном зале.
Тело альдетты Мальдианы было по плечи укрыто тонкой белой с золотом
тканью, сквозь которую виднелось темное платье. Свободно лежащие пепельные
волосы обрамляли бледное лицо; уход придал ему сходство с лицами мраморных
статуй. Такие же бледные губы были плотно сжаты. Альдетта Мальдиана не
казалась уснувшей: в ее лице нельзя было отыскать ни малейшего намека на
жизнь. Перед потрясенным Аленором находилось нечто, не принадлежащее
обычному миру, нечто, являющее собой всего лишь видимость, всего лишь
отражение того, что пребывает в совсем другом месте; скользящая по земле
тень облака, плывущего в небесах - ее невозможно остановить, невозможно
поймать, потому что это только тень, не более, а само облако парит на
недосягаемой высоте. И кто знает, когда и где, на какие иные земли
прольется зто облако новым дождем?.. Нет, не альдетта Мальдиана, не
женщина, не мать неподвижно покоилась в гробу перед сыном - мать брела по
тропам Загробья и не могла уже оглянуться, подать хоть какой-нибудь знак...
"Такова воля Творца..."
Онемевшими губами прикоснулся Аленор к холодному мрамору лба ушедшей, и
холодная струйка потекла в его сердце. Вновь, вплетаясь в тишину, поплыли,
долетая как будто из далекого далека, угасающие на лету слова священника:
"Плачу и рыдаю, когда вижу во гробе лежащую, по образу Вседержителя
созданную... Прими ее душу, Творец, и даруй ей новую возможность по делам
ее...
Прости, Господи, грехи ее вольные и невольные, сделанные в ведении и
неведении... Яви Свою помощь, и покажи Свою милость, и помоги ее душе...
Как цвет увядает, так уходит живущий... Помоги ушедшей до срока..."
"Пoмоги ушедшей до срока..." - тихие слова oсыпались увядшими листьями,
и слабые отзвуки замирали в душе Аленора.
"Ушедшей до срока... Почему? Почему?! В чем причина?.."
Он вытер слезы и, опустив голову, пошел к выходу из зала, и вслед ему
продолжали шелестеть слова молитвы. У дверей лежала дорожная сума. Аленор
чуть не наткнулся на нее, подобрал и вновь перекинул через плечо.
"Помоги ушедшей до срока..."
Ускоряя шаги, юноша дошел до винтовой лестницы, ведущей наверх, и начал
быстро подниматься по дребезжащим железным ступеням. Его подгоняло теперь
только стремление узнать: почему мать ушла так внезапно?
Он сильным ударом ладони распахнул дверь своих покоев, вошел и швырнул
суму на стол, сбив подсвечник, с глухим стуком упавший на ковер. Рванул
застежки плаща, сбросил его, отцепил от пояса ножны с мечом. Непослушными
пальцами развязал суму, вывалил ее содержимое на темно-коричневую
полированную поверхность стола, разыскал платок и вытер разгоряченное
лицо. Кинул платок под ноги и, не переодеваясь, отправился к Фалиготу,
оставив дверь распахнутой настежь.
Такой же распахнутой дверью встретили Аленора и покои дядюшки.
Альд Фалигот был не один. В кресле, сгорбившись, сидела его сестра,
альдетта Агиланта, похожая на изможденную долгим перелетом маленькую
птицу, вдруг обнаружившую, что гнездо ее окончательно разорено. У птицы
были перебиты крылья: одно крыло - дочь Даутиция; другое крыло - дочь
Мальдиана... Муж альдетты Агиланты, дед Аленора, которого юноша никогда не
видел, не вернулся из морского путешествия. Лишь через много дней прибило
к суше обломки корабля, но никто и нигде не обнаружил тела мореплавателей.
И остались у израненной птицы только брат Фалигот, внук Аленор и внучка
Элиния. Неподвижным и потерянным было иссушенное горем и без того
худощавое лицо альдетты Агиланты, и безжизненно смотрели в никуда ее
поблекшие глаза.
Альд Фалигот, обхватив себя скрещенными руками за плечи, сидел на стуле
у окна, плотно завернувшись в теплый халат, словно прячась от нестерпимого
холода. Взгляд его тоже был тусклым, и дядя альдетты Мальдианы нисколько
не походил сейчас на жизнерадостного балагура. Тени Загробья лежали на
застывших лицах альдетты Агиланты и альда Фалигота.
- Я вернулся, - глухо сказал Аленор, остановившись в дверях. - Что...
как это произошло?
Альдетта Агиланта медленно подняла голову, пожевала губами, словно
собираясь что-то сказать, но вздохнула и так и не вымолвила ни слова. Альд
Фалигот поежился, произнес бесцветным голосом:
- Приветствуем тебя, Аленор. Мужайся, мой мальчик... Это судьба...
- Почему... ушла... мама? - запинаясь, спросил юноша, чувствуя, как
пересохло у него во рту.
- Это судьба, - тяжело вздохнув, повторил Фалигот.
Внезапно Агиланта с надрывом простонала:
- О-о! Она же говорила мне тогда.... после ухода Ламерада... О-о,
доченька моя! Ей снились змеи! А я думала... о-о!.. - Альдетта согнулась в
кресле, закачалась, словно отбивая поклоны. - Вот почему ей снились змеи!
Чере десять лет змея нашла и ее! Значит, еще через десять лет и тебя,
Аленор... Внучек, остерегайся змей!
Остерегайся змей!
Юноша, обмякнув, привалился к стене. Испарина вновь выступила у него на
лбу. Слова бабушки, наконец, дошли до его сознания.
Змеи! Значит, мама ушла из-за укуса змеи?.. Как и отец... Кто наложил
такое проклятие на их семью?
В окрестных лесах водились неповоротливые змеи-свистуньи. Они любили,
еле слышно посвистывая, лежать, свернувшись кольцом, на кочках и пнях при
свете Диолы - вполне безобидные создания, чей укус причинял вреда не
больше укуса щенка. Но были и черные ядовитые змеи размером с кинжал,
которые жили в сырых низинах среди камней - стремительные и опасные твари
с острыми зубами; спасти укушенного могли только вовремя примененные
лечебные снадобья.
Через десять лет после ухода отца черная гадина настигла следующую
жертву. Судьба?..
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг