- Я тоже очень несчастен, - сказал он и привычно вздохнул, шмыгнув
носом.
Люся словно бы не слышала его.
- Мы жили на Севере, - заговорила она. - В тот день мы с Колей сидели
на берегу реки. Был чудный августовский вечер. Солнце клонилось к западу, и
лучи от него разбегались по водной глади...
Климов заскучал.
- У меня жена отняла детей, - неуверенно перебил он. - Сразу обоих. Я
их очень люблю, а она отняла.
И тоже замолчал, ожидая, что скажет на это Люся.
- Напротив нас стояла на якоре баржа, - продолжала она. - Там были
бочки с горючим - запас на всю зиму для нашего поселка. И вот там вспыхнул
пожар. Сначала на носу, но огонь готов был перекинуться на горючее, а людей
вокруг не было. Тогда мой Коля быстро разделся и бросился в воду...
- Они у меня близнецы, - скорбно вставил Климов. - Мальчик и девочка.
Но совсем не похожи друг на друга. Добрые, умные, красивые и так меня любят.
Бывало, прихожу я с работы...
- Я бегала по берегу и звала на помощь. Плавать я не умела, поселок был
далеко, и никто не слышал меня, а Коля доплыл до баржи и начал гасить
огонь...
- ...а сынишка мне на шею вешается и щекой об мою щеку трется...
- ...но он был один, и сила огня превышала даже его силы. Начали
рваться бочки...
- ...а дочка гордая, вся в маму, но все равно подойдет и колени мне
обнимет, ласково так, доверчиво...
- ...он сбрасывал их в воду, тогда начала гореть река. И Коля мой тоже
загорелся...
- Индийский фильм, - внезапно вставил сосед и шумно вздохнул. - Видел я
его. Соплей размазано...
- Он погиб у меня на глазах. Я была как безумная. Я долго болела от
горя, потом приехала сюда, чтобы поскорее забыться, отвлечься, уйти в
работу.
Климову расхотелось говорить. Его не хотели слушать, и он проглотил
обиду вместе с последним глотком чая. Он обиженно засопел и хотел было
упрекнуть Люсю за душевную черствость, но она опередила его и заплакала,
уткнув лицо в ладони.
- Ладно тебе, - сказал он, морщась. - Его не вернешь. Что реветь
напрасно?
- Ты черствый, - сказала Люся сквозь плач. - Ты сухой, у тебя нет
жалости. Знал бы ты, как много мне пришлось пережить. Я на мужчин смотреть
не могла, все мне казалось, что лучше моего Коли не бывает. Только год назад
встретила одного человека, похожего на Колю, и полюбила его. Но он оказался
подлецом, а теперь и ты меня выгоняешь. Я думала, что ты добрый, а ты вот
какой...
- Во заливает! - сказал сосед и восторженно прищелкнул языком. - Во
дает!
- Помолчите, - сказал Климов им обоим. - Так будет лучше. И, вообще,
спать пора. Уже поздно. Завтра разберемся.
Люся еще поплакала немного и снова забралась под одеяло. Она долго
ворочалась, шептала что-то про себя, вздыхала, потом понемногу успокоилась и
затихла. Климов вымыл чашки, походил по комнате, мельком взглянул на свое
отражение в зеркале, но что-то насторожило его, и он снова взглянул, сел и
внимательно уставился на себя. Зеркало висело высоко, приходилось чуточку
приподнимать подбородок, чтобы увидеть все лицо. Было странное ощущение, что
в зеркале отражается другой человек, не Климов. Он провел ладонью по щеке,
дотронулся пальцем до носа, разгладил морщинки под глазами. Все было его,
прежнее, но одновременно - чье-то еще, чужое.
- Не нравится? - спросил сосед.
Климов не ответил.
- Метаморфируешь, - удовлетворенно сказал сосед. - Хотел изменить
внешность - изменяй. Дело нехитрое. Изменщик!
И засмеялся своей шутке.
- Почему ты не любишь меня? - не выдержал Климов. - Что я тебе сделал?
- В том-то и дело, что ничего, - сказал сосед. - Ты умеешь только
страдать и мучить других, а сделать что-нибудь неспособен.
- Ты обидел меня, - вдруг отозвалась Люся из-под одеяла. - Ты
равнодушен к моему горю.
- Я знаю, - вздохнул Климов. - Но ничего не могу с собой поделать.
Помоги мне.
- Ну уж нет, - сказал сосед, звякая ложечкой в стакане. - Я тебя топить
буду.
- Как? - спросила Люся.
- Страшно мне, - сказал Климов.
- Врешь, - уверенно сказал сосед. - Врешь и не краснеешь.
Люся выглянула из-под одеяла, повертела головой по сторонам, остановила
взгляд на Климове.
- Ложись, - пробормотала она. - У тебя лицо бледное
- Неправда, - ответил Климов сразу обоим. - Ты ошибаешься.
Сосед не ответил, потом проговорил нараспев длинную фразу на незнакомом
языке и весело рассмеялся.
- Господи, - сказала Люся, - ну и акустика в этом доме. Нас тоже
слышно?
- Слышно, - сказал Климов и погасил свет.
Он нашел эти фотографии. Четыре лица. Мужчина и женщина, мальчик и
девочка. Красивая женщина, блеклый пухлогубый мужчина и дети, похожие на
мать. Климова неприятно удивило свое собственное лицо. В зеркале ему оно
казалось более красивым и значительным. По крайней мере в последние дни. Он
сел перед зеркалом и стал сравнивать свое отражение и фотографии, сделанные
год назад. Люси дома не было, стесняться было некого, и он морщил лоб,
вытягивал губы трубочкой, оттопыривал уши пальцами, растягивал в стороны
уголки глаз. Его не покидало ощущение, что зеркало отражает чужое лицо или
на лице надета маска. И то, и другое было неприятно. Тонкая пленка серебра
отражала удлиненное мужское лицо с твердым подбородком, большим лбом и
пристальным взглядом серых глаз. Черные крупинки серебра на фотографии -
округлое курносое лицо с большими ушами, маленькими сонными глазами. Между
этими людьми было несомненное сходство, какое бывает у братьев, но все же
это были совершенно разные люди.
- Это твоя работа? - спросил Климов, уверенный, что его услышат.
Наверху промолчали.
- Эй ты, задрипанный Бог! - сказал Климов. - Это и есть твоя
метаморфоза? Для чего она мне?
Наверху забулькало, словно переливали воду из бутылки в стакан.
- Помалкиваешь? - угрожающе спросил Климов. - Воды в рот набрал? Я не
погляжу, что ты Бог, я тебя сам как черепаху разделаю.
- Обнаглел, - удовлетворенно сказал сосед. - Богоборцем стал. Ишь ты.
- И ты меня еще топить собираешься? Меня, Климова?
- Тебя, - радостно подтвердил сосед. - Клизму топить буду.
Бульканье нарастало, и вдруг Климов увидел, как стык потолка и стены
темнеет, набухает водой, и вот узкая струйка потекла вниз и застучала по
подоконнику.
- Эй! - испугался Климов. - Ты с ума спятил? Закрой воду!
- Потоп, - сказал сосед. - У меня батарея течет. Самому хлопотно.
- А мне какое дело! - возмутился Климов, подставляя ведро. - Вызывай
слесаря.
- А он не может! - обрадовался сосед. - У него голова болит.
- Тогда я сам поднимусь к тебе.
- Хляби у меня разверзлись, - торжественно произнес сосед. - Без
акваланга не попадешь, салага.
- Хоть бы сам потонул, - в сердцах сказал Климов, вытирая лужу. - Бог
называется. Ни пользы от него, ни сострадания, одни неприятности и
оскорбления.
- Я бы рад потонуть, - приглушенно сказал сосед, - да не умею. Я же
бессмертный... И чего ты раскипятился? Твое желание исполняется. Теперь
наверняка твоя жена вернется к тебе. Вон какой красивый стал! Разве ты не об
этом мечтал?
- Мечтал, мечтал, - буркнул раздраженно Климов. - Только на черта мне
твой потоп? Без этого нельзя, что ли?
- Счастья надо добиваться упорным трудом, - сказал сосед голосом матери
Климова. - Только в испытаниях выковывается настоящее счастье.
Климов вздрогнул. Он узнал надоевшие нравоучения.
- Пересмешник, - сказал он. - Хулиган. Я на тебя в ЖКО пожалуюсь, что
жильцов топишь.
- А я на тебя в местком анонимку напишу, - мстительно сказал сосед, -
что ты в Бога веришь и с соседями ругаешься. Вот!
- А я в тебя не верю! Нужен ты мне!
- Софи-и-ист! - насмешливо протянул сосед. - Схоластик! В Бога не
веришь, а с Богом ругаешься. Во даешь!
Климов подставил таз и пошел выливать ведро.
- Простите, - спросил он старушку на кухне, - вы не знаете, кто живет
надо мной?
- Кто-нибудь да живет, - ответила старуха. Человек живет какой-нибудь.
- Мужчина или женщина?
- Или мужчина, или женщина, - ответила старушка, - или оба сразу. Это
уж непременно. А вот вы где живете?
- Здесь! - удивился Климов. - Уже месяц.
- Ишь чего. А я и не видела такого, - спокойно сказала старушка и пошла
доваривать щи.
Через час потоп прекратился. Климов взмок и вымок, пока выливал воду и
вытирал пол. Ругаться больше не хотелось. Он уже убедился, что конфликтовать
с соседями хлопотно, а с Богом - глупо. Даже если такого и не существует.
То и дело он подходил к зеркалу и всматривался в затуманенное стекло.
Ему казалось, что лицо его изменяется без перерыва. Ощущение было чисто
физическое. Словно бы поверхность лица стала размягченной, текучей и
движения мышц подчас не совпадали с его желанием нахмуриться, скажем, - или
улыбнуться. Хотелось сбросить эту раздражающую маску, он часто дотрагивался
до лица, пытаясь избавиться от тягостного ощущения, но оно не уменьшалось.
В свое время из маленького ребенка он превратился в мальчика, потом в
худого веснушчатого подростка, в юношу, в мужчину, и все эти естественные
метаморфозы никого и никогда не удивляли. Так заведено. Человеку свойственно
не только ошибаться, но и изменяться до тех пор, пока последняя перемена не
растворит его в земле. И как знать, думал в эти часы Климов, быть может, его
теперешняя метаморфоза тоже закономерна, просто более редка и менее
известна. Ведь был он когда-то ребенком, и ничего - никто не удивляется, что
тот, позавчерашний маленький Климов, и этот, тридцатилетний, один и тот же
человек.
Он думал, так, но мысли эти все равно не успокаивали. Сам он ни разу не
видел и не читал нигде, чтобы человек вдруг начал менять свою внешность.
Тогда он повернул зеркало стеклом к стене, сел на диван, взял книгу наугад
и, стараясь не обращать внимания на взбунтовавшееся свое лицо, стал
дожидаться прихода Люси.
Она пришла, нагруженная чемоданами, тяжело опустила их у порога и, не
раздеваясь, села на стул. Климов боялся повернуться к ней, он не хотел
пугать ее новым своим лицом.
- Как дела? - спросил он с дивана.
Она промолчала, вздохнула и, поднявшись, начала медленно раздеваться.
- У тебя плохое настроение? - спросил он.
Она открыла чемодан и стала вынимать платья, белье, безделушки.
- Не хочешь разговаривать? - спросил Климов.
- Хочу, - сказала она раздраженно. - Я смертельно устала. У меня болит
голова. У меня неприятности на работе. А ты весь день лежишь на диване и
бездельничаешь.
- У меня отпуск, - вздохнул Климов. - Я не виноват, что у тебя болит
голова.
- Мог бы сходить в магазин и приготовить ужин.
- Я не знал.
- Мог бы и догадаться.
- Не срывай на мне свое плохое настроение, это несправедливо.
- Несправедливо, когда ты лежишь на диване и ни черта не делаешь.
- Послушай! - не выдержал Климов. - Я не лежу, а сижу, как видишь. И
вообще, какого черта ты предъявляешь мне претензии? Ты кто? Не нравится -
уходи. И нечего мне нервы мотать.
- Ах вот ты как! - вскричала Люся и запустила в Климова булкой хлеба.
Климов увернулся. Булка пролетела мимо и ударилась в стену.
- Не бросайся хлебом! И оставь свою привычку кидаться чем попало.
- Конечно! Хлеб для тебя - это что попало! Ты ничего не ценишь!
Белоручка!
Климов опешил. Люсина логика ошарашила его. Тогда он встал и подошел к
ней, и взглянул ей в лицо.
- Ну, что уставился, черт белоглазый? - сказала она.
- Гляжу на тебя новыми глазами, - сказал Климов, ожидая, когда она сама
увидит его другое лицо, и даже радуясь заранее ее растерянности.
- Ну и что? - спросила Люся, нимало не удивляясь. - Не нравится?
- А тебе? - спросил Климов. - Мое лицо тебе нравится?
- Лицо как лицо. Страшное и наглое. Отойди, не мешай дело делать.
- Ты близорукая, да? Посмотри на меня внимательнее.
- Ох, и надоел же ты мне! - сказала Люся и ушла на кухню.
- Я ей надоел! - сказал Климов двери. - Нет, вы поглядите, я ей надоел!
Пришла непрошенно, ведет себя, как хозяйка, да еще и шпыняет меня, как
мальчишку. Ну, не свинья ли?
- Свинья, - охотно согласился сосед.
- А ты не лезь в чужие дела! - пригрозил Климов. - И без тебя тошно.
- Должен же я с кем-то разговаривать, - возразил сосед. - Мне, может,
скучно.
- А ты полетай, - предложил Климов. - За облаками. Там чудная погода.
Только оденься потеплее и по сторонам не гляди.
- Злопамятный ты, - вздохнул тот. - Весь в меня. И не боишься. Десять
казней на тебя нашлю.
- Знаю твои казни. Тьму египетскую ты коротким замыканием заменишь,
вместо саранчи клопов нашлешь и все остальные так же. Не казни, а козни.
Мельчает Бог, ох, мельчает! И в кого превратился? В склочного соседа по
коммуналке.
- С кем не бывает, - скорбно сказал сосед. - Все изменяется. На то и
диалектика. Ты ведь тоже изменяешься.
- Самоутверждаюсь.
- Вот-вот. Самоутверждение у слабых людей всегда начинается с унижения
других. На большее ты и не способен.
- Способен. Я буду драться. Хватит лежать и ныть в тряпочку.
- Ангел резвый, веселый, кудрявый, не пора ли мужчиною стать? -
неожиданно пропел фальцетом сосед.
- Не искажай цитаты, - сказал Климов. - Ты сам хотел этого.
- Хотел, да расхотел, - сказал сосед. - Ты ведь знаешь, я все назло
делаю. Такой у меня характер.
- Сам же унижаешь других. Слабак ты, а не Бог.
- Сосед я твой, - вздохнул тот. - Всего-навсего. Сколько тебе об этом
твердить? Заладил одно: Бог да Бог. Ты вот только помощи у меня просишь, а
сам ни разу не поинтересовался, может, и я в ней нуждаюсь. Может, я старый,
больной, одинокий. Может, у меня ревматизм застарелый и камни в почках.
Может, мне стакан воды подать некому. Ты привык, что о тебе заботятся, а сам
о других не умеешь. Научись сначала, а потом уже самоутверждайся.
- Ты мне ничего не рассказывал о себе. Я помогу, если надо.
- А зачем обременять других своими бедами? У всех своего горя хватает.
Ты лезешь со своим, а чужого не видишь и знать не хочешь. Нет, Климов, рано
тебе еще мужчиной становиться. Ты еще так, недоделок.
- Ладно тебе, - махнул рукой Климов. - Только критиковать и умеешь.
- Был бы я твоей женой, - сказал сосед, - я бы тебя еще раз бросил.
Только подальше и побольнее. Мне тебя не жалко.
- Тогда и мне тебя, - ответил Климов и включил погромче радио.
Вернулась Люся. Поставила на стол сковороду, уже успокоенная,
улыбнулась Климову, попросила нарезать хлеб. Он поднял булку, обтер рукавом
и сделал то, что просили.
- Почему ты всегда обижаешь меня? - спросила она за едой.
- Ты сама начала первая.
- Ох, Климов, - вздохнула она. - Конечно, всегда и во всем, виновата я.
Сколько мы с тобой живем, и всегда я.
- Три дня мы с тобой живем, - удивился Климов.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг