росли мелкого кустарника преграждали дорогу. Ветви уже су-
хие, колючие, осенние. Где-то весело и звонко шумела вода.
Родители Павлика были немолоды. Их юность совпала с вой-
ной. Четыре года они шагали по дорогам смерти. Ольга Петров-
на - санитаркой в стрелковой дивизии, а Николай Павлович -
механиком в танжовом батальоне.
Встретились они гораздо позднее, тогда, когда Николай
Павлович уже защитил кандидатскую диссертацию, а Ольга Пет-
ровна заведовала детской инфекционной больницей.
Когда Павлик появился на свет, им было гораздо больше
тридцати.
Павлик рос в жизнерадостной, но какой-то бесшабашной
семье. Очень мало уделялось внимания личному благополучию
(они сами этого не замечали), а все помыслы устремлялись ку-
да-то вверх, чуть ли не к звездам. Мама по утрам кормила
Павлика манной кашей с вишневым или малиновым вареньем, но
сама никогда не успевала позавтракать и только перед обедом
вспоминала об этом. Она обычно носила нелепую, мило смешную,
уже успевшую выйти из моды шляпу, оставляла сумочки и пер-
чатки на прилавках магазинов, но точно знала даты противос-
тояний Марса и Венеры. Это влияние мужа, а может быть, веле-
ние времени. Она очень долго помнила лица и все течение бо-
лезни своих маленьких пациентов, но их мамаш сразу же забы-
вала, не раз попадая из-за этого в неловкое положение. Она
любила громко декламировать стихи. А отец молчал часами.
У них всегда было очень мало времени. И, наверно, тот да-
лекий вечер, о котором вспоминал Павел, им хотелось подарить
себе, своей ушедшей молодости.
Ольга Петровна уверенно переступала с камня на камень.
Отец плохо видел в темноте, часто спотыкался, но не выпускал
из своих горячих ладоней ручку сына.
- Да, Оля, трудно сейчас отличить, где фантастика, а где
уже наука, но я всегда мечтал об этом! Помню весну сорок пя-
того года! И знаешь.... Я и тогда думал, что Луна близко...
...Сурен не приходил в себя, а Павел обессилел. Отчего?
От разом нахлынувших воспоминаний? От мучительного ожидания,
ожидания, длившегося столько лет, и сейчас, в эти минуты,
превращающегося в реальность? Или, может быть, просто от то-
го, что планетоплан шел на посадку и тяжесть возрастала?
Павел не смог отметить того мгновения, когда планетоплан,
наконец, стал, твердо стал на землю. Поддерживаемый Зорем,
он медленно спускался по трапу.
Это была та же площадка, с которой шестьсот лет тому на-
зад они стартовали на Луну, чтобы начать свой путь к Юпите-
ру. Это место древних астронавтов, место безумно смелых, лю-
ди сохранили как ценнейшую реликвию прошлого. Те же скалис-
тые отроги гор вдали, и так же они сглаживают свои контуры в
синеве. Сейчас, как и тогда, была весна...
Павел ступал по серым, сильно разрушенным плитам и вдруг
в выемке между камнями замегил свежую травку. Склонился,
набрал пригоршню склеенной корешками земли. Поднес к лицу...
И голова закружилась. Он задрожал от знакомого запаха обна-
женной земли, еще холодной от зимних снегов, но уже оттаяв-
шей для жизни. Растирал пальцами жирные кусочки перегноя.
Это прикосновение отбросило его к тем далеким годам, когда
он во взрыхленную, уже нагретую солнцем клумбу -высаживал
клубн.и георгинов. И тут он увидел: от людей, слившихся в
его глазах в единое целое, отделилась девушка. Девушка в
бледно-голубой развевающейся одежде. Она легко шла ему навс-
тречу, протянув вперед тонкие руки. В ее облике он прочел и
боль сострадания и восторг.
Она смотрела ему в лицо, слегка запрокинув голову, неж-
ная, очень простая и искренняя.
- 3-зд-рав-в-вствуй, Павел, - она певуче-растянуто выго-
варивала слова. - Долгих лет тебе жизни, Павел, на твоей
Земле.
В руках Леи тетрадь. Но она совсем не похожа на те древ-
ние документы, с которыми совсем недавно познакомилась дочь
Павлия Зоря.
Листы в тетради свежие, почти не измененные временем. И
даже чернила не потускнели. Две фотографии - ребенка и юноши
- вставлены в обложку.
Записки Нины Орловой...
А Лее кажется, что это частичка души тех далеких людей.
И густо-зеленые очертания гор, и снежные шапки-все в лу-
чах солнца. Прохлада под тенистыми платанами. И так же было
тогда, шестьсот лет тому назад...
В ПРОСТОРАХ НЕВЕДОМОГО
ЮПИТЕР
(Начало записок Нины Орловой)
...Осталась только крошечная голубоватая точка. Она выде-
ляется на черном небе. И глаза сами постоянно тянутся к ней.
Мы легли на круговую орбиту вокруг Юпитера. Он занимает
перед нами почти половину пространства. Полосатый гигант. И
видно, как эти полосы, темным обручем охватив поверхность
планеты, стремительно кружатся.
Но больше всего меня поражает Солнце. Холодный диск в
черном небе. Дело не в том, что оно гораздо меньше земного.
Наше Солнце как бы теряется в сиянии воздуха. Здесь оно ви-
сит. Оно ослепительно светит... светит холодом.
А на поверхности Юпитера кочует Красное пятно... Загадка
из загадок... Оно огромное... неправильной формы... и ползет
от полюса к полюсу. Оно приковало к себе все мысли нашего
юного начальника...
- Там, именно там рождается это необъяснимое радиоизлуче-
ние. А почему? Какую силу, какую власть таит в себе эта бу-
рая, расплывчатая масса?
- В нем скрыто что-то зловещее...
Это сказано очень тихо, но с такой неожиданной дрожью,
что мы все невольно оглянулись. Саша не улыбался! Он серь-
езен. И только уголки губ нервны подпрыгивают, как бы в
предчувствии неотвратимой беды.
И на мгновенье стало жутко. Пятно - это гигантский спрут,
сковавший нас своим мертвящим взглядом. Он высосет все: нашу
кровь... возвращение... далекую Землю... Сурен очень бледен.
И Павел натянуто улыбается. А я... я должна сказать что-то:
- И бывает же такое дурацкое напряжение нервов, когда все
рисуется в мрачных тонах!...
Павел Николаевич рассмеялся, но смех звучал неискренне...
Лучше так не смеяться!
- Вы правы, Нина Александровна, невеждам всегда что-то
мерещится...
- Мы с Ниной Александровной скоро вам приподнесем все
тайны Ганимеда в их натуральном виде. Ждать уже недолго. -
Сурен вставил это совершенно спокойно. Он уже безукоризненно
владел собой. - Пойдемте Нина Александровна, Ганимед ждет
нас.
Нам с Суреном поручили наблюдать за спутниками Юпитера.
Их двенадцать. Путь нашей ракеты лежит между орбитами Кал-
листо и Ганимеда. Подойти ближе к Юпитеру нельзя. Там очень
плотный слой электронов больших энергий. Правда, наш плане-
топлан надежно защищен от них, но все-таки мы не имеем права
нарушать данные нам на Земле инструкции. Каллисто и Ганимед
по величине почти такие, как Меркурий. Каллисто сейчас скрыт
Юпитером, мы не скоро еще подойдем к нему. И я смотрю на го-
лубовато-белый Ганимед. Прекрасная "луна". В его отраженном
свете что-то особенное... успокаивающее, особенно успокаива-
ющее после жуткого кровавого пятна. Но не следует думать об
этом, о минутной вспышке страха. Это естественно в Космосе.
Надо думать о другом. Мы с Суреном уже знаем: белое зеркало
на поверхности Ганимеда - это застывшие моря угольной кисло-
ты. Так предполагали люди, так оно и есть Наблюдение за Га-
нимедом - эту работу мы с Суреном взяли, так сказать, по
совместительству. Основное у меня - люди, как чувствует себя
в Космосе живой организм. Первое из первейшего. С этого на-
чиналось освоение внеземного пространства. Вечная, непрохо-
дящая задача. Может быть, потому, что она действительно не-
исчерпаемая. Для меня уже не проблема: хорошо ли переносит
живой организм состояние невесомости. Это давнымдавно реше-
но. Но чем глубже в Космос, тем вероятнее различные сюрпри-
зы.
Больше двадцати лет назад первая ракета-спутник взвилась
над Землей, потом пронесся человек на космическом корабле.
Началось освоение Луны, обследование Венеры, Марса и, нако-
нец. Юпитера. И везде решался вопрос о живом организме. Че-
ловек может жить в космическом корабле - это доказано. А
нервы? А его психика? Прежде всего сужу по себе.
Пока я спокойна. Только слишком часто вспоминаю Землю.
Мужчины в этом отношении крепче. Их сильнее захватывает ра-
бота. Павел Николаевич вообще ни о чем, кроме своих электро-
магнитных или мезонных полей, и говорить не может.
А я по-бабьи, со слезой, переживаю прошлое. Тем более что
Ганимед напоминает мне льды Антарктики - тяжелейшую пору мо-
ей жизни.
Жизнь... Так что же такое сама жизнь? Только путь от рож-
дения до смерти? И то, что ты смог сделать, - вехи на этом
пути?
Мягкие ручки сына. Его первое: "мама"... Удивительный ко-
мочек собственного тепла...
Но было еще... Желтая синева на лице Володи. И последняя
улыбка. Улыбка только для меня, как будто ты сказал: "Все
пройдет, мама. Крепись! Будущее все-таки за нами". Ты не мог
уже думать "за мной", потому что знал: тебя скоро не будет.
Так уходят все, кто жил не для себя.
А любовь? А горепь одиноких бессонных ночей, когда в воз-
духе запах омытого цветенья? А черно-серое штормовое море за
кормой и хлесткий дождь вперемеш.ку со снегом?
И сейчас, так далеко от Земли, вспоминая прошлое, я втя-
гиваю в себя дыханье киевских каштанов и кожу мне обжигают
капли штормового дождя.
Я встретила своего будущего мужа на Олимпиаде в Риме. На-
верно, любовь дала мне силы, и я выступала очень успешно.
Я никогда не думаю о муже. Но холодный и блестящий Гани-
мед напоминает льды Антарктики. Там мы расстались навсегда.
Мы мало знали друг друга. Я училась. Он на долгие месяцы
уходив в плаванье. А встречи всегда радостны.
Я окончила институт и начала работать врачом на ди-
зель-электроходе, где он был помощником капитана.
Помню, у бортов пенилась светло-зеленая волна, отталкивая
редкие льды. Сплошной ветер дул с близкой Антарктики. На ль-
динах пятнами темнели морские звери. В сером ненастном небе
с криком носились стаи птиц. Ненастье! Ненастье в природе!
Иногда несколько движений, случайное слово - и человек
кажется другим.
Меня поразил брезгливо-безразличный голос мужа, когда он
разговаривал с подчиненными.
А потом случилось несчастье...
В ураган, во время аварийной работы, которой непосредс-
твенно руководил муж, матросу придавило ногу. Паренек в пла-
ванье впервые, во всем виновата его нерасторопность.
Когда я прибежала к месту происшествия, муж стоял в сто-
роне. Ледяным тоном спросил:
- Перелом?
- Да, - ответила я.
Перелом был открытый, и не один. Нога изуродована, навер-
но, навсегда.
- Черт знает что!
Восклицание обожгло меня, я подняла голову от раны. На
губах мужа обычное пренебрежение, ни тени сострадания к чу-
жой боли. Только блестит его бледное выбритое лицо в сгус-
тившейся серой мгле.
Начинался хлесткий дождь.
Муж с досадой отвернулся и пошел вдоль борта, затянутый в
плащ-дождевик, скользкий от воды.
Вечером случайно услышала разговор...
- Мне некогда, - сказал муж.
- Он понимает, что сам виноват, - уговаривал наш комсорг.
- Он и так наказан. Если бы вы навестили...
- Некогда, - все так же бесстрастно прозвучал ответ...
Очень тяжело было возвращаться в свою каюту.
Муж полулежал в мягком кресле спиной ко мне. Над зеленым
плюшем были видны крутые плечи. Настольная лампа стояла пе-
ред ним, и тень покрыла его синевато-бледное лицо, когда он
повернулся.
Тогда я ничего не сказала. Я только с ужасом вслушивалась
в его слова:
- Неприятностей не оберешься. Лезут черт знает куда! Объ-
ясняй теперь!
И ни разу не спросил меня, как себя чувствует больной,
как его нога...
Это страшно - вдруг, сразу и неотвратимо обнаружить, что
человек, который был для тебя самым главным в жизни, - нич-
то, пустота.
Время шло. Он, как и раньше, снисходительно и ласково
улыбался, абсолютно уверенней в моей привязанности и своей
неотразимости. Теперь его мелочный эгоизм, жалкая боязнь за
собственное "я" меня раздражали.
Говорят, чтобы разорвать совместную жизнь, нужна более
веская причина. Не знаю... Я. наверно, простила бы и любовь
к другой женщине, и несправедливые упреки, и бурные сцены,
если за этим всем - горячие чувства. А душевной скудости
простить не могу. Не могу жить с человеком, которого не люб-
лю, И не уважаю.
Тогда мне казалось: лучше одиночество.
Я поселилась у нашей буфетчицы тети Фени и провела с ней
эти тягостные месяцы плаванья.
Почти все свободное время смотрела на бушующий океан. Это
успокаивало и тревожило. Тучи над нами. Где-то СТОРОНОЙ,
вгрызаясь в зыбь волн, проходили дожди. Иногда они хлестали
нашу палубу. А потом возникал подсвет на небе, он расширял-
ся. Отдельные голубоватые айсберги проплывали в темной и хо-
лодной воде.
Так постепенно мы входили во льды Антарктики, в их сияю-
щее великолепие.
Нет, это было не тяжелое, а тягостное время. Потом, через
много-мнюго лет, когда пришло большое горе, я поняла, что
значит тяжело, непреодолимо тяжело.
Было еще очень много солнца в моей жизни, была знойная
Ангола, где рос мой Володька среди черных кудрявых детишек.
Пусть навсегда останется благословенным это незабываемое
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг