Он как-то странно улыбнулся:
- Видите... как трудно найти то, что я должен понять и
что не должен оплакивать - не в прямом смысле, конечно...
Леа вдруг нашлась:
- Вы должны понять: нет в жизни утрат... Нет! Нет! Не то!
Что жизнь ценишь еще и потому, что есть утраты и что все
проходит...
И опять они долго молчали.
- Может быть... И все-таки это не совсем то...
Он ушел, оставив после себя смутное ощущение смятения.
Туман стелился по горам. В темноте пробуждалась ночная
жизнь. Кричали дикие козы, гдето шумел водопад. Испуганно
пискнула птица...
Леа вслушивалась в тишину, думая о том, что проникновение
в природу дало человеку силу и разум, что надо слушать этот
голос жизни.
Павел ушел. В его движениях - неуверенность и тоска. А
чувствует ли он этот зов жизни?
И все-таки самое дорогое для него место на Земле - это
дом, где он жил когда-то...
Меркнет день. Как прежде, душистые испарения наполняют
воздух... Кажется, вот-вот войдет Галочка и спросит:
- Ты что хочешь сегодня на ужин?
- Вареники с вишнями, - как обычно назовет он свое люби-
мое блюдо
Галя уходит. А он знает: самые вкусные вареники с отбор-
ными вишнями он будет есть сегодня.
Вместе с темнотой запахи все сильнее и сильнее обволаки-
вают его, и звуки, и шорохи такие же, как тогда. Он даже пы-
тается уловить далекий крик электровоза или едва различимый
звон трамвая... Но их нет. Только вечная песня кузнечиков...
И Гали нет. Могила ее в Тибете... А ему хочется сказать:
- Прости, прости... Я так мало знал тебя...
Иногда она несколько раз подряд разогревала ему завтрак,
а он отталкивал тарелку:
- Некогда! В университете позавтракаю.
И она одна оставалась в доме, обиженная.
А разговоры о сыне... Только сын. У него не может быть
дочери. Сказала ли об этом Галя дочери? Нет! Конечно, не
сказала.
Он должен поехать в Тибет, хотя бы камни увидеть те, где
была погребена она. И как он раньше не знал, какая удиви-
тельная женщина жила бок о бок с ним,
Перед Павлом пожелтевшие от времени вырезки газет. Сухая,
скупая повесть о его времени, о его современниках. Некролог.
Портрет Гали, обведенный траурной каймой. Для него этот едва
приметный снимок восстановили, сделали большим Пожилая жен-
щина грустно смотрит на Павла. Но у этой незнакомой женщины
детский профиль Гали, ее гладкая прическа. Сейчас она была
ему особенно дорога уже такой, немолодой и усталой, совсем
незнакомой. Но все равно в ней угадывалось что-то юное, све-
жее, что когда-то привлекло его. Он не читал написанное, а
все смотрел и смотрел на ее лицо... Полные щеки и морщинки у
глаз.
Потом слова:
"Нет больше с нами Галины Ивановны Зарецкой, светлого че-
ловека, чуткого товарища и самоотверженного врача. Вспышка
ранее не известной болезни, занесенной на Землю с Марса,
борьбе с которой отдала все силы Галина Ивановна, унесла ее
жизнь..."
После катастрофы у Юпитера, когда скорбная весть облетела
всю Землю, что пережила она вот здесь, в этом самом домике,
среди таких же цветов и деревьев?
Родилась дочь. Галя начала работать. Врач-эпидемиолог.
Тяжело ей было работать и растить ребенка и думать о нем, о
Павле, как о погибшем. Она не вышла больше замуж. С двадцати
четырех лет всегда одна...
Дочь выросла хорошей, умной. Училась здесь же, в Киевском
университете. Физик, как и отец. Увлеклась теорией единого
поля. Зарецкий смотрел ее работы, талантливые работы... С
той же кафедры, что и он, она читала лекции студентам...
А внука он себе представлял ребенком: сообразительный и
озорной крепыш. Таким его любила Галя, таким она сажала его
к себе на колени, целовала... Она не знала его другим - от-
важным, упорным исследователем.
Когда в глухих закоулках Тибета вспыхнула непонятная эпи-
демия, Галя, тогда уже сорокавосьмилетшяя женщина, первой
откликнулась на нее.
И там ее не стало...
"Всю свою жизнь, все свои знания Г. И. Зарецкая отдала
людям. И светлая память о ней всегда останется с нами..."
Такой, оказывается, была его Галя, послушная и робкая,
никогда не сказавшая слова упрека.
А ему всего лишь тридцать пять лет! И ни единого седого
волоска, и движения молодые, быстрые. Он, выросший в семье
астронома, впитавший вместе с молоком матери мысль о полете
в неведомое, был рожден для Космоса. И длительное путешест-
вие совсем не отразилось на его здоровье.
Зарецкий понимал: гнетущие мысли - это власть прошлого.
Могущество человека в борьбе. А он сейчас вне ее.
Тягостной оказалась и встреча с Суреном. Павел не видел
его всего две недели. Но Маргулян за этот короткий срок из-
менился разительно. Раздобрел, расплылся. Павел хотел закри-
чать:
"Сурен! Дружище! Ты ли это? Ну и солидные же накопления
успел приобрести!"
Но осекся. На широком лице приятеля застыла самодоволь-
ная, благодушная улыбка.
- Виноград, виноград-то какой! Мечта.
Его влажные губы даже слегка причмокнули. И Павел неуве-
ренно спросил:
- Как ты себя чувствуешь?
- Прекрасно, прекрасно, - словоохотливо заговорил Сурен.
- Лучше и не надо. Любуюсь морской далью, дышу полной
грудью, ем шашлык и виноград...
"А прошлое? - думал Павел. - Тебя не мучает прошлое?"
Зарецкий заговорил о новых космопланах, тех, что стоят
уже на Плутоне, готовясь к звезтным рейсам. Но Сурен все с
той же благодушной улыбкой отмахнулся:
- Подожди. Дай отдышаться после всего. Дай пожить спокой-
но. Успею еще... Все успею... Теперь люди живут в среднем
сто семьдесят лет... Неужели мы будем жить меньше? А? - В
последнем шутливом вопросе был едва уловимый страх.
- И тебе не хочется узнать быстрее...
- Экий ты беспокойный! Все успеется!..
Павел вышел от него совершенно разбитым Нет! Его боль,
его смятенье лучше, чем это успокоение!
Он стоял над морем на высокой террасе. Но ни сияющий
день, ни тишина воздуха, ни водная ширь не вносили покоя в
его страждущую душу.
- О чем задумались, Павел Николаевич? - доктор Лида Линг
слегка притронулась к его плечу. Она с трудом произнесла по
древнему обычаю имя и отчество. - Вас расстроила встреча с
другом?
Павел не знал, что отвечать, и пристально всматривался
туда, где небо сливалось с морем.
Она продолжала:
- Да... Сурен очень еще болен . Хотя и ест хорошо, и
спит, и сердце работает нормально... С вами легче... В вас
горит смятенье...
Он повернулся к ней
- Что вы сказали?
- С вами легче. Когда человек неудовлетворен" - это хоро-
шо. Успокоение, вот такая утрата интереса ко всему, что не
касается собственной священной особы, - хуже всего... Мо-
ральная смерть, а она подрывает здоровье. Но он будет здо-
ров! Будет еще рваться к своим космопланам! И создавать но-
вые конструкции. Увидите!
- Вы считате, что я здоров морально?
- Абсолютно. Тоска... Неудовлетворенность... Все нормаль-
но. Нужна еще... - Она замялась.
Павлу нравилась эта пожилая женщина. В каждом человеке он
теперь пытался найти что-то общее во внешности, в голосе, в
манере держать себя с милыми его сердцу далекими людьми. И
находил! Очень часто находил. И тогда мир становился более
реальным. А в Лиде Линг была частичка его матери: легкая
небрежность в одежде, рассеянность. Вот и сейчас: к чему эта
красная шляпа? Но ему особенно приятен этот яркий убор.
- Что еще?
Она лукаво улыбнулась.
- Не скажу! Узнайте сами!
ТАЙНА НЕИЗБЕЖНОСТИ
Март... Сладостно пахнет каждая травинка, каждый стебеле-
чек.
Павел поселился на Крымском побережье.
Вечерами долго бродил над морем
- Леа...
Он старался отбросить саму мысль о ней. А по существу,
Леа единственный близкий ему человек. Она его понимает, но
жалеет... Именно жалеет! Он почти ненавидел дочь Павлия Зоря
в эти минуты.
А лунное сияние на воде шевелится, как чешуя гигантской
рыбы... Густыми запахами наполнен воздух.
И все-таки думал о ней.
Неожиданно всплыло одно только слово: хрусталинка.
- Хрусталинка, - повторил он и задумался.
Взрослый ребенок! А он думает о ней, как о женщине.
И пришла озорная мысль: разбудить в этой взрослой девочке
женщину. Павел рассмеялся, громко и радостно, впервые за
долгое время.
- Значит, я молод, я совсем еще молод, если хочу разбу-
дить в ком-то женщину. Но это все глупости... Глупости от
безделья.
Через несколько дней после этого вечера он решился посе-
тить Лею. Но как посетить? Так, как и раньше? В этом ее убе-
жище, в уединении? В доме Диких Гор? И опять он почувствует
робость, Леа заставит его говорить, будить прошлое, бередить
старые раны. И уйдет вспышка озорной молодости.
Он вызвал Лею по личному телевидению. Она долго не отве-
чала. Но он упорно посылал настойчивые сигналы.
Наконец на крошечное экране увидел ее усталое, похудевшее
лицо.
- О! Это вы, - она не ожидала, что именно он так упрямо
требовал ее. - Я не знала, что это вы...
И вдруг улыбнулась в ответ на его щедрый привет и звонко
сказала:
- Вы сегодня хорошо выглядите.
- Сегодня я хочу отдыхать, отдыхать, а не думать и не ра-
ботать. Вместе с вами можно?
- Хорошо. А куда вы хотите пойти?
Он уловил и ее легкую досаду и уступку.
- Туда, где весело, где люди только смеются и совсем не
думают о высоких проблемах.
- Тогда, тогда пойдем потанцуем.
- Хочу танцевать! - весело поддержал он.
И сразу поймал себя на мысли, что танцевать не умеет. Он
даже не видел, как люди танцуют теперь.
Через полчаса они прибыли в Адеонис - огромный Дворец Ве-
селья на одном из островов Средиземного моря.
Высоко в воздух взлетели площадки для танцев. Отсюда да-
леко видна окрестность. И благоухающие заросли на самом ост-
рове и сооружения для шумных игр. Дальше море, в темноте
густое, слабо фосфоресцирующее при ударах о скалы. Скал мно-
го, черных, блестящих и острых. А еще дальше можно различить
огни материка. Там городок обсерваторий.
Леа и Павел устроились на террасе павильонаресторана.
Совсем близко протянулись и упругие листья самшита. Павел
смотрел на Лею и не узнавал. Не прежняя бледная Леа, рассе-
янная, погруженная в саои мысли, сидела перед ним, а кокет-
ливая изящная девушка в ярком оранжевом платье, плотно обле-
гающем гибкую фигуру, с открытыми матово-бледными плечами. И
волосы не так, как обычно, уложены, отчего четче выделяется
классический овал лица. Неожиданное превращение! Он хотел
разбудить женщину! А она рядом с ним, соблазнительная и за-
гадочная. Какая же Леа милее: эта или прежняя?
Леа улыбалась, полузакрыв веки. Странный у нее цвет глаз.
Бледно-голубой. И вдруг там мелькнула прежняя детская ро-
бость. И Павел понял. Она ему нужна, нет, необходима, вот
такой...
Он слишком пристально смотрел на нее. Она покраснела и
отвернулась, а пальцы беспокойно теребили веточку самшита.
Вальс... Плечи Леи чуть-чуть покачивались в такт ему.
- Я должен просить у вас прощения, Леа, я совсем не умею
танцевать.
Она рассмеялась тихо, но искренне. От этого смеха ее ста-
ло легко. Теперь он видел: она смущена и взволнована.
Она больше не спрашивала о том, что было когда-то. Только
слушала эту ночь, густую темноту...
Низкий женский голос поет о чем-то. И грусть и смятение.
Пахнет в ночи каждый листочек и каждая былинка... И Павлу
захотелось подарить какую-то светлую радость этой цевушке.
- Хорошо здесь, - шепнула Леа. - Можно, я позову своих
друзей?
Павел не мог точно ответить, хочется ли ему сейчас видеть
ее друзей...
А она уже нажимала кнопки личного телевидения.
- Люций! Ты огорчен?
Павел на маленьком экране видел растерянное лицо юноши.
- Эвг Гью не берет? Ничего! Дорастем! Приезжай в Адеонис.
Леа повернулась к Павлу.
- Сейчас позову Нилу. Она самая хорошая. Мы выросли вмес-
те. Она всегда была умнее всех.- И улыбнулась.- Когда маль-
чишки носы разбивали друг другу, она являлась, так сказать,
главным воспитывающим фактором. Речи произносила не хуже лю-
бого вашего оратора. Но мальчишки драться не переставали!
Сейчас она проходит педагогическую практику. И представляе-
те? Совсем отказалась от проповедей...
Леа вдруг вскочила со скамейки. Встала в позу, вытянув
вперед руку, сдвинула сердито брови:
- Дети - это единственные люди на Земле, над которыми еще
довлеет насилие. Дать детям свободу. Пусть их учат сами со-
бытия! - И дальше, едва улыбнувшись, продолжала обычным то-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг