ли... Чужеродные... Их уже миллионы... Взять под микрос-
коп... Нет, раньше передать...
- Не подходите ко мне! Не прикасайтесь! Не прикасайтесь!
А что если во мне уже что-то необратимо изменилось... Не
думать... Не думать... Павел стал невнимательным к себе...
Он забывает есть... А Сурену не следует нажимать на концент-
раты... Он полнеет...
- Не прикасайтесь! Не прикасайтесь!..
На этом обрывается дневник Нины Александровны Орловой.
Дальше торопливые приписки, сделанные Павлом Зарецким.
...Похоронили Нину Александровну рядом с Сашей. Причина
ее смерти - неизвестное нам остроинфекционное заболевание,
вызванное, видимо, вирусом, занесенным "мудрыми тенями" на
Джолию. Уловив тревожные сигналы Нины Александровны, мы сра-
зу же бросились к ней. Но... было уже поздно.
Она лежала у палатки, прямо на камнях, на самом солнцепе-
ке. Я склонился над ней. Она была еще теплая, но широко отк-
рытые глаза остекленели. И, кажется, они все еще смотрели в
бесконечность Вселенной.
Пишу в космоплане. Джолия с ее тайнами уже растворилась в
пространстве. Но одну загадку мы все-таки взяли с собой. Это
"камни". Я почти уверен - это машины. С позволения "мудрых
теней" мы три штуки завернули защитными покрывалами, теми,
что заинтересовали когда-то Нину Александровну, и погрузили
на космоплан. В изоляционной камере, в полной темноте не бу-
дет их убийственного излучения. А новая всесильная Земля
раскроет их тайну.
Отлетали мы на рассвете. Я не лирик, но хочется написать
словами Нины Александровны.
Встающее "солнце" провожало нac в далекий путь. А воздух
широкий, свежий, такой же чистый, как и в утренний час на
Земле. Прощай, Джолия, родина мертвых скал... Прощайте и вы,
удивительные создания! Спасибо за спасение! Спасибо от всей
Земли! И пусть я, по сравнению с вами, в чем-то еще слепой
котенок, но мне навсегда останется счастье борьбы с неведо-
мым!
ПЕСНИ БУДУЩЕГО
ДЕВУШКА ПЕРВОЙ ВЕСНЫ
Леа ждала Зарецкого. Вот-вот мелькнет его тень за полуп-
розрачными золотистыми стенами.
Была зима, и опять снегопад освежал воздух. Медленно по-
качивался под тяжестью тающих хлопьев ярко-зеленый богуяр.
Леа, укутанная мягким пледом, полулежала в кресле. Она
видела, как Павел вошел, оглянулся. ожидая, что его-встре-
тят, и, не заметив ее, направился к балкону.
Пока он шел, Леа внимательно изучала его лицо. Изменился
ли за эти столетия облик людей? Нет, конечно. Только в выра-
жении лица есть что-то болезненное. Но это скорее не отпеча-
ток времени, а результат исключительности его судьбы.
Леа поднялась ему навстречу.
- 3-з-д-рав-в-вствуйте... Я очень рада вам...
Он улыбнулся счастливо и одновременно растерянно.
- Я опять слышу родные слова и голос... Тот голос, кото-
рый, казалось, снился мне. Это были самые счастливые сны в
моей жизни.
Леа слушала очень внимательно, не отрывая от Павла пытли-
вого взгляда. Ей хотелось сказать: "Почему вы говорите так
напыщенно и так длинно?" Но вспомнила: в древности все гово-
рили так.
А он покраснел: ему было стыдно за такую кокетливо-льсти-
вую фразу, тем более что она совершенно не свойственна ему
Но эту девушку он действительно видел во сне и слышал ее го-
лос.
Леа плавным взмахом руки указала на кресло.
- Садитесь.
Эти дикие горы, эта бездна ущелий напоминали Павлу что-то
давнее-давнее. Обсерваторию отца, прижавшуюся к черным ска-
лам, первые мысли о полете в неведомое...
Павел несколько мгновений пристально смотрел на Лею, а
потом заговорил. Он рассказывал о матери, о Нине Александ-
ровне.
Леа, закрыв глаза, облокотилась о перила. Так легче слу-
шать.
Синие тени легли на горный снег. Близились сумерки. И Леа
очень тихо сказала:
- Пока хватит. Не потому, что мне неинтересно. Мне нужно
это обдумать. Я прошу вас - приходите еще...
Вечером Леа все время к чему-то прислушивалась. За теплы-
ми стенами дома усиливался ветер. Разыгрывалась буря, и ме-
тался снег.
А Леа видела весну...
Это было проникновение в прошлое. Настолько полное, что,
кажется, слышно, как апрельский воздух 1961 года шевелит
твои волосы.
Леа представляла себе тот первый в истории мира день,
когда человек вырвался в Космос, издали увидел Землю, всю
Землю, сферическую поверхность.
Хорошо, что это случилось весной. И Леа приветствовала
эту весну.
Это, наверно, был очень солнечный день. Леа не поверит,
что тогда мог идти дождь или ненастные тучи низко спустились
к Земле.
И она, Леа, легко ступая, идет по шумным улицам Москвы 12
апреля 1961 года.
Девочка с букетом цветов перебегает дорогу, смешную, ста-
рую дорогу с узкой колеёй трамвайных линий. Ветер колышет
красный галстук, а в светлых глазах - изумление и радость.
Люди заполняют все - и проспекты, и площади, и тротуары,
четко скандируют:
- Ю-рий Га-га-рин! Ю-рий Га-га-рин!
И лицо героя похоже на лицо той русоволосой школьницы,
что совсем недавно мелькнула на мостовой.
Сплошным строем движутся люди, они поют... Площадь... Ели
у Мавзолея Ленина... Кремлевская стена... И красные знаме-
на... Тайкой эта площадь осталась навсегда, на подбородке и
щеках, круглые красивые плечи и полные руки. Она говорила
звучным негромким голосом, объясняя Павлу назначения прибо-
ров.
- А сейчас вы увидите самое интересное...
Они прошли в затемненную комнату. На экране появилось
изображение, плоскостное, но отчетливое и цветное, такое,
как в древнем кино.
- Это наше последнее достижение. Узнаете?
Ландшафт казался диким. Камни и скалы. На полотне расши-
рялись безлесные выжженные плоскогорья. И розовая даль неба.
- Джолия... - одним дыханием шепнул Павел.
Островерхая трава и ползающие "камни". Могилы Нины Алек-
сандровны и Саши.
- Это первый опыт получения точных снимков планет
Павел был ошеломлен.
- Значит, теперь, чтобы увидеть далекие миры, не надо
стремиться в Космос?
- Не совсем так... То, что увидит, прочувствует человек,
не уловить никакой машине. Это как бы схема человеческих
ощущений, того, что мы могли бы воспринять непосредственно
там...
Павел плохо слушал, жадно всматриваясь в знакомые очерта-
ния скалистых массивов Джолии. Он чувствовал на коже зной ее
горячего воздуха, горьковатый запах травы щекотал нозлри.
- Установка называется Орлин. В честь вашей спутницы, а
лучи, благодаря которым это стало возможным, - павлоны...
- Как? - переспросил Павел.
- Павлоны. В честь вас. Нейтральное излучение, вырабаты-
ваемое "камнями". Вы его начали исследовать первым...
Павел встрепенулся.
- Эти лучи?! И они уже используются?
- Как видите!
В этом откровении была радость и горечь. Каким могучим
стал человек, коль так молниеносно входят в технику наислож-
нейшие открытия! И в этом последнем есть и его, Павла,
вклад. А горечь? Почему же все-таки горечь?
Сможет ли он равноправно жить в стремительном, неутомимом
темпе этого времени: новые открытия, теории, гипотезы и до-
казательства - все новое, новое и новое... Угнаться ли ему?
Догнать ли? А для них - это размеренный темп будней.
Ночь в Паласе Наблюдений оставила после себя смутное вос-
поминание о чем-то необыкновенно грандиозном, таком, что он
вряд ли сможет постичь.
И когда они, возвращаясь, парили над океаном, Павел боль-
ше не просил опускаться в бушующие волны или же взлетать
вверх, чтобы лучше оглядегь водную ширь. Ему было все равно.
Раньше он никогда не ощущал одиночества...
Киев...
Здесь прошло детство Павла, наступила юность, отсюда на-
чался путь в неведомое.
Владимирская горка. Памятник Крестителю. Одно это место
осталось прежним, тихое, все в зелени, и Днепр перед глаза-
ми... Как и раньше, здесь много туристов...
Бесконечно далеко ушло это "раньше"! В эти минуты ему до
слез хотелось, чтобы оно вернулось и все оказалось только
сном. Но явью была июльская жара, и голубой Днепр, и запах
листьев, и мертвая тишина города - тоже реальность. И вдруг
неудержимый смех. Павел вздрогнул... И только в эту минуту
заметил девушек. Их было трое. В ярких красочных платьях они
стояли на самом краю обрыва. Там, покрытая яркой зеленью,
гора падала к реке. Он не улавливал значения радостных возг-
ласов. Но понял. Этот уголок Земли - единственный кусочек
его прошлого. А для них - общение с далекой молодостью мира.
Давно ушедшая эпоха для тех, кто приходит потом, не оставля-
ет ни тоски, ни сожаления. Только этап на вечной дороге
Борьбы, одно устремленье вперед, подвиги и чистота желаггий.
Все остальное сметает время.
Павел спустился на Крещатик и медленно двинулся к универ-
ситету. Родные, бесконечно дорогие стены. Портреты. Его,
Павла, и Саши. Потом большая фотография дочери - Людмилы
Павловны Зарецкой, доктора физико-математических наук, заве-
дующей кафедрой теоретической физики. Очень худенькая бело-
курая женщина. Люди, наверно, говорили, что она похожа на
него. Эта женщина - продолжение его жизни. Где они, его по-
томки? Затерялись в течении веков. А он задумался перед ее
портретом.
В огромной аудитории полутемно и прохладно. А за стенами
здания - зной. "Жнива", - говорили когда-то. Павел поднялся
на кафедру. Сколько раз он стоял здесь? Говорил о парадоксе
времени, об относительности длин... И вот сейчас он опять за
кафедрой. А говорить некому и, наверно, нечего. Он сказал
уже все, что мот, что должен был сказать.
Два портрета смотрят со стены: его и дочери. Они очень
похожи. Но он не в силах признать в этой пожилой женщине
свою дочь, потому что не знал, не ласкал ее ребенком...
На бульваре Шевченко, расправив в небо пышные кроны, за-
мерли в духоте каштаны. Сколько вам лег, каштаны? Сколько?
Павел подошел неожиданно. Леа даже растерялась. Он оста-
новился, опустив руки на стол, и смотрел ей прямо в глаза.
Этот человек из прошлого совсем не вызывал в ней чувства
соприкосновения с древностью. Этот человек из Космоса казал-
ся ей самым земным из всех людей. Она наизусть помнила прой-
денные им космические трассы. Но он был неотделим от Земли.
- Я помешал вам. Я всегда прихожу некстати.
Она отодвинула рукопись.
- Нет... Что вы...
- Мне почему-то хочется вас видеть. Я не знаю - почему.
Но мне всегда хочется вас видеть... Когда вы рядом - мне
легче быть на Земле..
Пораженная, она спросила:
- Разве вам трудно на Земле?
Он горько улыбнулся.
- Очень трудно.
Придвинул легкое кресло к ее столу, сел. За перилами бал-
кона сияли горы. Смолою пахли богуяры.
Они молчали. Она ждала, что он скажет. А он, понимая, что
она ждет, пытался собрать растревоженные мысли.
- Вот эта даль, блекло-голубая, с белыми легкими облака-
ми, - это только земная даль. Я нигде не видел такой.
Иногда одинокий слабый запах может всколыхнуть все прош-
лое...
Как объяснить ей, что Космос - это не прошлое?! Это было
совсем недавно. А Земля - уже ушедшее, потому что для него
реальной осталась только та Земля, что существовала шестьсот
лет тому назад. А теперь все небо, весь воздух, вся ширь
взывают к прошлому. Иногда даже ему кажется, что он погружен
в вечный непреодолимый сан.
- Мне... тяжело на Земле... Вчера я весь день бродил по
Киевскому заповеднику... Я благодарен людям за то, что они
сумели сохранить неприкосновенным все, что связано с моими
товарищами и со мной. Это очень страшно: в тридцать пять лет
стоять у покинутых стен древнего университета, где ты в мо-
лодости, только одиннадцать лет тому назад, читал студентам
лекции... Я посетил дом, где жил когда-то... Это мой дом и
не мой... Все осталось на прежних местах, даже мои любимые
цветы... Но, наверно, во мне что-то изменилось необратимо. Я
был на могиле дочери своей, которой никогда не знал. А она
прожила долгую и сложную жизнь! Я видел памятник, сооружен-
ный в честь внука моего, построившего на Марсе первый завод.
А мне все еще тридцать пять лет!
Потрясенная Леа не находила слов. Он сидел, низко опустив
голову. Тень легла на его лицо, потому что солнце уже скры-
лось. Она отметила, как дрожат его тонкие белые пальцы. Ост-
рая жалость охватила Лею. И он понял это. Вдруг резко под-
нялся, двинул стул. Он смотрел ей прямо в глаза. Прошептал
очень тихо:
- Нет! Мне жалости не надо! Я не за тем пришел к вам...
Обида, и стыд захлестнули его. Ведь казалось, что она
поймет!
- Я не жалею... Нет! Нет! Совсем не жалею...
Договаривая эту фразу, она уже не шла против истины.
- Совсем не жалею, - повторила она. - Надо, чтобы вы по-
няли...
Она остановилась, пытаясь уловить, что же он должен по-
нять... Новую жизнь? Нет... Нет... Это не то... Неумолимость
времени?.. То и не то...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг