пирамиды, и завтра в полдень, когда солнце заглянет сквозь священное
отверстие в крыше храма, чтобы полюбоваться подвигом героев, они один за
другим взойдут на жертвенный камень, переходя с него на небесную твердь.
Снова стон прошел по толпе.
Топельцин и Мотылек взглянули друг на друга. Потом они перевели взгляд
на первую ступень пирамиды, куда должны были взобраться двести самых сильных
и прекрасных юношей. Мотылек, словно боясь чего-то, крепко сжала мизинцем
палец Топельцина, а тот прошептал:
- До каких пор будет существовать этот позор людей, недостойный даже
ягуаров?
Девушка испуганно посмотрела на его каменное лицо.
Великий Жрец терпеливо ждал, с презрением смотря вниз, потом
воскликнул:
- Слабый заступник смертных знал это! Люди отдают свои сердца не сами,
а по выбору богов. Змея Людей запросил богов и получил ответ. Возрадуйтесь!
Десять тунов молодых сердец может заменить на не тускнеющем от крови блюдце
одно только сердце, если оно принадлежит самому красивому, самому сильному,
самому знатному юноше города Толлы.
Топельцин чувствовал, как дрожит рука Мотылька. Он с улыбкой повернулся
к ней:
- Он сказал "самому красивому", значит, с черными волосами и скошенным
лбом.
Шочикетсаль кивнула.
- Преданный людям Толлы их заступник запросил богов, кто угоден им, -
продолжал Великий Жрец. - И они ответили: тот, кто любим в городе больше
всех, кто сумел показать свою силу и ловкость, даже когда нет войн, кто по
родству ближе всех к самому могущественному человеку Толлы.
И третий раз застонала толпа.
- Топельцин признан счастливейшим из смертных! - гремел голос жреца. -
Его избрали боги. Только его сердце может заменить целых десять тунов сердец
его сверстников.
Топельцин и Мотылек почувствовали, как отхлынула от них толпа. Теперь
они стояли вдвоем перед грозной каменной громадой. Одетые во все черное
жрецы уже спешили к Топельцину.
До завтрашнего полдня он будет первым человеком Толлы. Великий Жрец и
Верховный Вождь станут униженно прислуживать ему на вечернем пиршестве,
которое устроят в его честь. Его оденут в лучшие одежды, перед ним будут
танцевать искуснейшие танцоры, прекраснейшие девушки Толлы станут его
наложницами.
Мотылек в ужасе смотрела на Топельцина. Он стоял как гипсовое изваяние,
недвижный и бледный.
Жрецы в черных хламидах оттеснили Мотылька от Топельцина и водрузили
ему на голову великолепный убор из драгоценных перьев. Заботливо и цепко
взяли жрецы избранника богов под локти и повели через живой коридор из
павших ниц людей Толлы.
Только Мотылек осталась стоять. Она крикнула:
- Шочикетсаль разожжет сейчас гнев владыки Толлы, если ему дорог сын. И
он будет умолять своего отца пощадить ее любимого.
Топельцин обернулся и в последний раз улыбнулся ей.
Мотылек кинулась во дворец к Гремучему Змею. Он уже знал все, но на его
мрачном лице ничего нельзя было прочесть. Жизнь одного человека (даже его
собственного сына) слишком мало значила в борьбе с жрецами. Старый вождь
сказал:
- Пусть не горюет девушка. Владыка смертных обещает, что она станет
женой его сына.
Мотылек просияла, как Вечерняя Звезда.
- Шестого, - добавил Гремучий Змей. - Горе Великому Жрецу, если не
исполнятся его предсказания.
Не помня себя девушка бросилась к пирамиде, чтобы добраться до своего
отца. Но женщинам не разрешалось подниматься по священным ступеням, и жрецы
не пустили ее. Тогда она стала требовать, чтобы и ее принесли завтра в
жертву богам! Ведь Великий Жрец призывал желающих отдать свои сердца. Жрецы
молчали.
Всю ночь простояла Мотылек у нижней ступени пирамиды. Она слышала шум
пира, доносившийся из дворца. Она с ужасом думала, что во главе пирующих
сидит ее Топельцин и что его ласкают красивейшие девушки Толлы. Горе и
ревность одновременно терзали несчастную Шочикетсаль. Гордость не позволяла
ей стать наложницей избранника богов. Но никто не помешает ей взойти с ним
на жертвенный камень. Таков закон богов.
Жрецы молчали, но она добилась того, что оказалась у самого основания
пирамиды. Люди многозначительно переглядывались, указывая на нее. Она не
знала, что ее прекрасные волосы, прямые и иссиня-черные, стали совсем
белыми. Но лицо Мотылька было по-прежнему молодо и прекрасно. Седые волосы
лишь оттеняли ее красоту. Сам Великий Жрец, увидев, что произошло с его
дочерью, возвестил, что бог Неба одарил ее серебром своих звезд и этим
отверг ее желание принести себя в жертву вместе с Топельцином. Закон богов
был нарушен - Змея Людей, несмотря на свою жестокость, все-таки любил свою
дочь.
Солнце неуклонно приближалось к роковой для Топельцина точке на
небосводе. Жрецы в черных одеждах торопили юношу, ведя его к пирамиде. На
нем уже не было роскошных одежд, а его обнаженное тело покрывала лазоревая
краска.
Он шел с высоко поднятой головой среди толпы, лишь вчера преклонявшейся
перед своим кумиром, а теперь безропотно отдавшей его жрецам.
При виде Мотылька с волосами еще более светлыми, чем у него, он
удивленно раскрыл глаза и замедлил шаг. Но жрецы стали грубо толкать его к
священным ступеням. К счастью, бедная Мотылек не видела, как подвели
Топельцина к жертвенному камню, как повалили его. Четыре жреца вцепились в
его руки и ноги, оттягивая их вниз. Светловолосая голова юноши откинулась
назад, его широкая грудь выпятилась.
Для Великого Жреца Змеи Людей не было большего наслаждения, чем
распластать острым ножом натянутую кожу, запустить руку в рану, вырвать
бьющееся сердце и поднять высоко над головой.
Змея Людей с хриплым счастливым криком бросил на золотое блюдо
окровавленное, но все еще пульсирующее сердце.
Жрецы торопливо столкнули лазоревое тело с крутого склона пирамиды, и
оно полетело вниз, ударившись о мощеную площадь. Толпа шарахнулась в
стороны, а неизвестно откуда выскочившие жрецы в черных балахонах схватили
тело и утащили его в глубину пирамиды.
ГЛАВА ВТОРАЯ. НЕБЕСНАЯ СТРАННИЦА
Я, Инко Тихий, носивший впоследствии имена Кетсалькоатля и Кон-Тики,
предпослал рассказ о Топельцине своему повествованию о Миссии Разума потому,
что судьба и даже имя несчастного юноши странно переплелись с моей жизнью с
того самого времени, когда к Мару стало приближаться космическое тело,
которое жрецы Толлы называли Сердцем Неба, а марианские звездоведы - Луа.
Вместе с нашим учителем, великим звездоведом Вокаром Несущим, мудрым,
но сварливым марианином, не терпящим чужих мнения, и моим другом Нотаром
Криком, красивейшим и умнейшим юношей Мара, которого все попросту звали
Нотом Кри, мы готовились к проверке тревожных предположений Вокара Несущего
о возможном столкновении планеты Луа с Маром. Все население глубинных
городов с волнением ожидало результатов наших наблюдений.
Одна из звездных труб была вынесена из обсерватории прямо под открытое
небо, где видимость в разреженной атмосфере Мара была много лучше, чем через
прозрачный колпак. Но, конечно, дышать таким воздухом никто не мог. Недаром
на Маре, если не считать остродышащих ящериц, не встречалось других
представителей животного мира, кроме неведомо как попавших сюда мариан.
Редкая атмосфера Мара была слабой защитой от падающих метеоритов. Мы,
звездоведы, вычислили, что за сутки на всю планету выпадает столько больших
и малых космических тел, что, собранные вместе, они составили бы куб со
стороной в пятьдесят шагов. К счастью, большинство метеоритов сгорало в
атмосфере, и опасными были лишь наиболее крупные из них. Конечно, звездовед,
работающий в скафандре, рисковал, но не больше, чем любой марианин,
трудившийся в оазисах, орошаемых искусственными глубинными реками, прорытыми
многими поколениями мариан.
Я усердно наблюдал в трубу все ярче разгоравшуюся звездочку Луа,
отмечая ее причудливое движение среди других звезд. Она летела по удлиненной
неустойчивой орбите, испытывая на себе влияние встречных планет, с одной из
которых когда-нибудь могло произойти столкновение.
Такая опасность повторялась каждые три с половиной цикла (через семь
земных лет).
Купол обсерватории примыкал к обрывистым скалам потухшего вулкана,
изобиловавшим пещерами, где расположился наш глубинный город. От кольцевых
гор тянулась каменистая пустыня, изъеденная кратерами когда-то упавших
метеоритов. Вдали синели заросли оазиса.
Вдруг темная ночь озарилась. Ощущение слепоты, острая боль в груди и
удушье закрыли от меня мир.
Довольно крупный метеорит, как установили впоследствии, врезался в
каменистую почву недалеко от той звездной трубы, в которую я смотрел. Он
взорвался, подобно сказочной бомбе фаэтов. Выброшенный из нового кратера
камень сорвал с меня заплечные баллоны, а острый осколок метеорита, порвав
скафандр, резанул мне грудь под ребрами (глубокий шрам так и остался на
долгие годы).
Поверженный, ослепленный, я упал, раскинув руки, заставив себя затаить
дыхание, как при нырянии.
Мой друг Нот Кри, как и я увлекавшийся своеобразным спортом - нырянием
без скафандров на поверхность планеты, выскочил из обсерватории без шлема и
под градом сыпавшихся осколков побежал ко мне.
Нужно было обладать его тренировкой, чтобы поднять меня и без единого
глотка воздуха донести до обсерватории.
Мы оба упали без сознания к ногам Вокара Несущего, который убедился,
что рана моя не смертельна. Вместе с пришедшим в себя Нотом Кри он зашил ее
с искусством жрецов здоровья древности.
Подземным переходом меня перенесли в глубинный город, где я потом и
очнулся.
Мы были друзьями с Нотом Кри, хотя отличались друг от друга во всем,
если не считать того, что оба были честолюбивы.
Правда, было еще одно, в чем мы сходились с Нотом Кри: мы оба были
влюблены в Кару Яркую (Кару Яр, как ее все звали).
Нот Кри и я постоянно соревновались. Надо сказать, что наш учитель в
большинстве случаев предпочтение отдавал не мне. Я был слишком
неуравновешенным, слишком вольно для изучающего обращался со знаниями,
допуская домыслы и фантазию.
Признаюсь, фантазия, пожалуй, была моей и самой сильной, и самой слабой
стороной. Она привела меня к звездам, она же заставила увлечься предысторией
мариан, загадка появления которых на нашей малопригодной для жизни планете
давала богатую пищу воображению. Серьезные звездоведы не прощали мне того,
что все метеориты, падающие на Мар, а также малые космические тела,
расположенные по круговой орбите между Маром и Юпи, я представил себе
осколками когда-то существовавшей планеты Фаэна. По их же мнению, Фаэне еще
предстояло образоваться, поскольку все планеты якобы когда-то возникали из
сталкивающихся метеоритов. Жизневеды, в свою очередь, отлучили меня от
Знания за то, что я допускал, будто мариане могли попасть на Мар с другой
планеты, где богатство жизненных форм позволило появиться и высшему
разумному существу. Знание Мара утверждало: мариане - продукт развития
глубинных существ, на высшей своей ступени вышедших (в скафандрах) на
поверхность планеты.
Я страдал, но продолжал увлекаться древними сказками о фаэтах, будто бы
живших на планете Фаэна, погубленной ими во время чудовищной войны с
применением неведомой энергии.
Нот Кри, всегда согласный с Вокаром Несущим в спорах, безжалостно
высмеивал меня даже в присутствии Кары Яр. А спорили мы с ним по любому
поводу. Например, о происхождении планеты Луа. Ее признавали "гостьей",
залетевшей в нашу планетную систему, я же считал ее бывшим спутником Фаэны.
Когда Фаэна взорвалась, а потом развалилась на части (породив от их
столкновения в дальнейшем потоки метеоритов), она уже не могла удержать
былого спутника, и Луа оторвалась от нее, обретя собственную удлиненную и
неустойчивую орбиту.
Хотя, с точки зрения звездоведения, в моей гипотезе все было достаточно
обосновано, она отвергалась учеными, так как, по мнению авторитетов, планеты
взрываться сами по себе не могли. Этот довод и привел Нот Кри.
Кара Яр всегда слушала нас с нескрываемым интересом, переводя взгляд
своих синих глаз с одного на другого.
Кара Яр была очаровательнейшим существом. Небольшой выпуклый лоб, четко
очерченный профиль, выразительные, всегда готовые улыбнуться губы и
вопрошающие глаза под приподнятыми дугами бровей.
- Неужели, Инко Тихий, ты веришь в фаэтов? - как-то спросила она. - И
что разумные существа отнимали у кого-то жизнь? - Кара Яр передернула
плечами.
Нот Кри торжествующе посмотрел на меня.
- Кошмары извращенной фантазии, - едко заметил он. - Нашим предкам
пришлось бы переделывать своих потомков хирургическим путем, дабы лишить их
наследственной дикости.
- Не думаю, чтобы мариан переделывали таким образом.
- Так отчего же мы с тобой склонны победить друг друга, но не
уничтожить?
- У меня есть гипотеза, но я боюсь, что ты ее высмеешь.
- Прошу, расскажи о ней, - вмешалась Кара Яр. Я принялся отстаивать
довольно странную для мариан теорию:
- Характер фаэтов, наших пращуров, зависел от условий их жизни.
Возможно, не умея, как мы, изготовлять пищевые продукты, они пользовались
питательными веществами, накопленными самой природой в живых организмах, и
для получения их употребляли в пищу трупы животных, умерщвляя их ради этого.
Видимо, убийство было для них обыденностью и даже незаменимым средством к
существованию.
- Как? - ужаснулась Кара Яр. - Они пожирали друг друга?
Нот Кри расхохотался:
- Поистине дикая гипотеза о диких нравах. Надобно тебе сказать, Инко
Тихий, что Знание установило существование двух миров: растительного и
животного. И, помимо искусственного получения питательных веществ, только
растительность может служить пищей животным. Это общеизвестно. На Маре нет
иных примеров.
- Но на Фаэне могло быть, - парировал я.
- Так что же произошло с потомками фаэтов на Маре? Почему они перестали
питаться друг другом? - ехидно спросил Нот Кри.
- Потому что, переселившись на Мар, они могли выжить в новых условиях,
только все вместе борясь с суровой природой. Существовать в искусственно
созданных условиях здесь, на Маре, можно было лишь тоже искусственно,
заменив былую щедрость природы Фаэны. Понадобилось опять же искусственно
воспроизвести в местных пещерах процессы получения питательных веществ,
которые создавались в естественных условиях на освещенной светилом
поверхности планеты.
- Ах, вот как! - продолжал насмехаться Нот Кри.
- Ты любишь факты. Пожалуйста; состав необходимого для дыхания воздуха
в наших глубинных поселениях поддерживается искусственно. Так же пришлось
воспроизводить процессы выращивания питательных веществ уже не в живых
организмах, как было прежде на Фаэне, а в котлах и трубах. Общественное
устройство мариан прежде всего служило именно этим целям. Иначе мариане не
выжили бы. И теперь каждый марианин воспитывается для служения всем, получая
взамен необходимое для жизни в пределах разумного самоограничения. Никто не
вдохнет воздуха больше, чем вместят его легкие, никто не съест больше, чем
нужно организму, не потребует больше костюмов или скафандров, чем сможет
надеть, или келий больше, чем может заселить вместе с семьей. И конечно, ни
о каком убийстве здесь никогда не могло и не может быть и речи. Вот почему
новые условия и воспитание сделали мариан во всем равными друг другу и
совсем иными, чем их предки, фаэты. Ныне нам известно, что именно из-за
разных условий жизни животные стали непохожими на растения.
- Какая нелепость! - снова расхохотался Нот Кри. - Поистине прав наш
учитель, предостерегая изучающих от фантазии, ведущей в тупик
безответственности.
Так обычно кончались наши споры с Нотом Кри. На меня надевался
"позорный скафандр скудости знания", и Каре Яр предоставлялось признать меня
побежденным.
Но она все-таки была загадкой для нас с Нотом Кри. Я замечал, как
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг