знал, должен был упасть замертво на руки стоявших подле него
политических боссов. Ведь Кривой Джим не промахивался, в особенности
при стрельбе с комфортом. Кривой Джим поторапливался смотаться, пока
там начнется кутерьма. Он уже набрал пылесосной пыли, чтобы засыпать
разъем оконной рамы, и вдруг услышал продолжающуюся речь как будто
живого Майкла. Или ока записана была на ленту? Но, взглянув на
трибуну. Кривой Джим на мгновение потерял власть над собой. Его
профессиональное самолюбие оказалось задетым. Этот оратор продолжал
говорить, словно пуля не угодила ему под третье ребро. Быть такого не
может! Оптический прицел, штатив, упор, верный глаз Кривого Джима!
"Подожди! Вызываешь, как говорится, на "бис"! Получай!"
Кривой Джим прицелился еще раз, чего ему никогда не приходилось
делать! Что скажут боссы из синдиката? Позор! Фигура перед микрофоном
стала ненавистной. Второй хлопок, пуля никак не могла пройти мимо
цели, не могла! Тут был точный расчет!
Но Майкл продолжал говорить.
А на площади все-таки началась кутерьма! Значит, пули все-таки
долетели до чертовой трибуны! В толпе зашумели, в ней сам собой
открылся живой коридор в направлении дома, откуда еще не сбежал Кривой
Джим.
Надо уходить, пока не поздно. Первый раз у Кривого Джима не
осталось времени, чтобы замаскировать пылью и паутиной разъем рамы
окна и собрать свое оборудование. Им овладел жуткий страх за себя. Он
поспешно выскользнул из комнаты. Старуха, должно быть, не услышала
хлопков или трусила. Осторожно Джим прикрыл за собой выходную дверь,
через задний ход поднялся по наружной лестнице на верхний этаж, там
перешел в самый крайний подъезд дома, выходивший не на площадь, а на
другую улицу. Там спустился по парадной лестнице, смешался с
возбужденной толпой и, забыв о своей прославленной молчаливости, стал
громче всех кричать, требуя ареста негодяя, покушавшегося на оратора.
Непостижимым образом оратор был жив и здоров, и его огненная,
известная по фотографиям "Рыжего процесса" шевелюра горела на солнце.
Джим ничего не понимал. Ужас овладел им. Неужели угас его талант
и он подобен теперь всем ублюдкам, которым не подыскать заработка? А
дети? Как же он мог промахнуться? Как мог?
Но Кривой Джим напрасно корил себя. Он оба раза не промахнулся.
Пули его винтовки с оптическим прицелом дважды ударились в область
сердца Майкла Никсона, и дважды расплющились об надетый под
белоснежной рубашкой с распахнутым воротом панцирь пуленепробиваемой
стали, патент на которую был выдан Американским патентным ведомством
на имя инженера Герберта Кандербля.
Кривой Джим выбрался из толпы и в самом подавленном настроении
побрел домой. Народ на площади за его спиной бурлил, требуя
вмешательства полиции. Но стражей порядка не было, они явно не спешили
прибыть на место происшествия. Джим даже пожалел о своей поспешности и
оставленной винтовке с оптическим прицелом. И как теперь сложатся его
отношения с синдикатом?
Шансы у Майкла Никсона на избрание сенатором штата благодаря
"усердию" Кривого Джима необычайно возросли.
Глава вторая
ЗАКОН ВЫГОДЫ
Под ярким южным солнцем город выглядел ослепительно белым. Он
меньше всего походил на американские города из стекла и бетона со
стандартными небоскребами, крикливыми витринами и рекламами, с шумными
сабвеями-подземками, с обрывками прочитанных газет на тротуарах и
тоскливо ожидающими у светофора автомобилями.
Столица Соединенных Штатов Америки скорее напоминала тихую
провинцию. Уютные, скрытые зеленью домики, тихие улочки, двух-,
трехэтажные дома на проспектах, колонны на фронтонах зданий, парки,
памятники: Вашингтону - остроконечный, устремленный вверх обелиск.
Линкольну, изображенному сидящим в мраморном павильоне, со ступенек
которого выступают ораторы на митингах, и еще много других памятников,
даже, быть может, слишком много для всего лишь 250-летней истории
американского государства; наконец, неторопливость прохожих, южная
лень и какая-то старомодность как отличительная особенность
Вашингтона.
Прохожие, водители, владельцы и пассажиры автомобилей -
преимущественно негры. Ведь едва ли не больше половины населения
столицы США, расположенной в южном округе Колумбия, - цветные!
Белых больше встретишь в центре, у правительственных зданий
департаментов, около Капитолия...
Стеклянный купол Капитолия, где заседают палата представителей и
сенат, возвышается над деревьями густого, аккуратно выметенного и
подстриженного парка. По горячей асфальтовой аллее, заложив руки за
спину, расправив атлетические плечи, быстрым шагом, словно гуляя, а не
направляясь в свой офис - в Америке по делу люди идут не спеша, а вот
гуляют обязательно "бегом", - шел молодой кандидат в сенатора Майкл
Никсон. Он оказался перед внушительным зданием Верховного суда США.
Широчайшая мраморная лестница вела к ослепительно белым колоннам.
Однако посередине нее проложили деревянную времянку с перилами. По
ней, как по пароходному трапу, спускались несколько почтенных старцев.
Правда, доски портили архитектуру, но отвечали официальному требованию
наличия перил на любой лестнице.
Мистер Майкл Никсон увидел сухопарую фигуру члена Верховного суда
мистера Ирвинга Мора и задержался, чтобы приветствовать его, высокого,
худого, с бородкой "под дядю Сэма", с великолепным лбом мыслителя и
тонким носом аристократа. Тот заметил молодого человека, которого по
комплекции можно было принять за игрока в бейсбол или
профессионального боксера легкого веса. На солнце веснушчатое лицо
Майкла, как и волосы, отливало медью. Старик опустился на ступеньку и,
обменявшись приветствиями, подал ему руку.
Член Верховного суда Ирвинг Мор был тем самым дополнительным
членом суда, для которого поставили новое кресло рядом с прежними,
огромными, с высокими спинками, тяжелыми ручками и благородно старыми.
При конфликте президента или конгресса с Верховным судом, могущим
принятый закон объявить противоречащим конституции, сделать ничего
невозможно, но... увеличить число членов суда не запрещено, чтобы
изменить в нужную сторону соотношение голосов судей.
Выборы их превращались в жестокую политическую борьбу. Новый
состав Верховного суда с Ирвингом Мором не замедлил проявить себя,
отменив несколько реакционных законов, ограничивающих права на
забастовки и права на свободу мыслей и убеждений.
Ирвинг Мор совсем не был коммунистом, но это не мешало ему самым
приветливым образом говорить с Майклов Никсоном:
- Хэлло, Майк! От души желаю видеть ваш бюст в галерее Капитолия,
который там вынуждены будут поставить. Правда, не все ваши будущие
коллеги придут в восторг от этого... впрочем, как и от ваших взглядов.
Не говоря уже о завидной молодости оригинала. В части исконных чувств
дряхлого к молодому к ним присоединяюсь и я.
- Полно, мистер Мор! Хотел бы сохранить вашу молодость к своему
будущему юбилею!
- О'кэй, мальчик! Сохраняйте свою, это будет куда лучше! Впрочем,
о деле, мой друг. Мистер Игнэс лично просил меня об одолжении. Он
хочет запросто видеть вас у себя.
- У себя? - поразился Майкл Никсон. - Что общего может быть у
миллионера Игнэса, если не ошибаюсь, члена Особого комитета
промышленников, хозяев страны, и у коммуниста Никсона?
- Но ведь коммунист-то почти сенатор! К тому же проведший "Рыжий
процесс"! - лукаво сказал мистер Mop. - Во всяком случае, я вам
советую пойти ему навстречу, хотя бы сегодня, после конца вашего
предвыборного бизнеса. По счастью, я избавлен от необходимости звонить
вам по телефону в ваш офис и, несомненно, быть записанным на пленку! -
И мистер Мор засмеялся.
Будущий сенатор смутился:
- Вот видите, сколько нужно сделать, мистер Мор...
- О, мой милый друг, впереди еще много борьбы за лучшую участь
американцев!
- Желаю удачи, мистер Мор.
- Мистер Игнэс заедет за вами хотя бы вот сюда, чтобы не дразнить
парней из газетных трестов.
В назначенный час мистер Майкл Никсон был напротив здания
Верховного суда.
Мистер Боб Игнэс уже ждал его в своем великолепном "крайслере",
огромном, словно плывущем по мостовой, широком, как удобная лодка.
- Хэлло, мистер сенатор! Я настолько уверен в вашей победе на
выборах, что рискую так обращаться к вам. Мечтаю выпить с вами
коктейль трех чертей. У меня дома есть эта дьявольская смесь.
- Хэлло, мистер Игнэс! Говорят, смесь соляной и серной кислоты
называется по-русски "царской водкой".
- Садитесь, прошу вас. Царской водкой вас мечтают угостить менее
проницательные бизнесмены. Я хотел бы с вами просто поболтать.
Боб Игнэс был худой и лощеный джентльмен лет за пятьдесят, с
бритым умным лицом, редеющими, гладко зачесанными волосами и светлыми
проницательными глазами.
Автомашина быстро мчалась по улице, догоняя впереди идущий
автомобиль, который оказался полицейским.
Мистер Игнэс притормозил.
- Пусть лучше эти господа проедут, - сказал он вполголоса. -
Терпеть не могу с ними встречаться!
Претендент в сенаторы расхохотался. Игнэс подмигнул ему:
- Все фирмы отказались страховать мой автомобиль. Они терпят на
мне убытки. Им ведь нет дела, что из штрафов, которые я заплатил по
милости едущих впереди господ, можно составить целое состояние.
Полицейская машина свернула за угол, и тогда мистер Игнэс
показал, почему ему приходится платить много штрафов. "Крайслер" летел
по средней черте улицы, отпугивая все машины, приводя в ужас
пешеходов.
- Прошу извинить, Майк, - переходя на фамильярный тон, всегда
знаменующий в Америке установление деловых отношений, сказал мистер
Игнэс, - везу вас в свою местную хижину. Я снимаю небольшую квартирку
в одном доме, где могу останавливаться, приезжая в Вашингтон. С
отелями всегда возня, телеграммы, заказы... Бывают дни, когда в
Вашингтоне толчется слишком много народу. Так что прошу извинить меня
за мой вигвам.
Через минуту машина остановилась около фешенебельного дома на
самой аристократической улице Вашингтона. Один этаж этого дома и
снимал мистер Игнэс.
В подъезде, перед запертой дверью, мистер Игнэс нажал кнопку,
после чего из стены раздался женский голос:
- Хэлло, кто там?
- Это я, дорогая, с гостем, - ответил стене миллионер.
- Сейчас, мой мальчик! - воскликнул женский голос, и за дверью
что-то щелкнуло. - Пожалуйста, проходите.
Игнэс распахнул дверь, за которой никого не оказалось.
Гость и хозяин поднялись по ковровой лестнице на второй этаж. В
раскрытой двери квартиры их ожидала стройная, но уже чуть поблекшая
дама, дорого и со вкусом одетая.
- Как это мило! Я так рада вам, сэр! - и она протянула руку
Майклу.
Тот низко поклонился.
- Ну, вот наше небольшое гнездышко, - сказал мистер Игнэс.
Хозяйка провела Майкла в просторную комнату, в которой было на
редкость мало мебели. Но то, что стояло, было дорогое и удобное. В
"гнездышке" Игнэса, как прикинул Майкл, было не меньше двухсот
квадратных метров.
- О, сэр! Вы были в России! - говорила хозяйка. - Это моя родина.
Я учу Боба русскому языку.
- Я только плавал около ее берегов и неожиданно попал в СССР, -
ответил Майкл. - В детстве.
- Как бы я хотела хоть взглянуть на эти берега! Боб обещает взять
меня с собой, когда в следующий раз поедет в Москву.
- В следующий раз, в следующий раз! - отмахнулся мистер Игнэс и
проводил гостя в кабинет. - Вы видите, здесь еще не все устроено.
Приобрел несколько картин русских художников. Хочу выдержать стиль...
не пускаю сюда крикливую западную мазню.
- Это желание вашей супруги?
- О нет! Я с нею лишь вспоминаю русский язык, который был языком
моего детства.
- Неужели? - удивился Майкл.
- Моя мать, голландка, была замужем за русским Игнатовым. Увы,
они разошлись, когда мне было четыре года. Отец оставил меня у себя,
мать вернулась в Голландию. И Боря Игнатов, представьте это себе, жил
в Москве. Но отец умер во время русской революции, мать обратилась к
Советскому правительству с просьбой отправить меня к ней... И вот я
считался голландцем, но всегда говорил о голландцах "они"... Затем -
умноженное наследство, наконец Америка, и я стал американцем и даже
миллионером. А мог бы стать марксистом...
- Стать марксистом никогда не поздно, - пошутил коммунист Майкл.
- Один раз я понял, что это полезно. Видите этот электрический
камин? Я включу... Как будто мерцают горящие угли... Он мне памятен -
я купил его, когда еще жил в Голландии. Я затащил к себе русских
туристов и показывал им этот камин. Они, конечно, были марксистами. Я
играл на бирже... Акции ближневосточных нефтяных компаний... Я спросил
русских - это было перед передрягой на Ближнем Востоке, - почему
повышаются мои акции. Я страшусь беспорядков, но мне жалко продать
лезущие вверх акции.
- Что же ответили вам русские?
- Посоветовали мне посчитать Маркса.
- И вы?
- Я продал акции. Начался суэцкий кризис, нападение англичан и
французов на Египет и все, что потом произошло. Я избежал огромных
убытков и велел переплести "Капитал" Маркса в дорогой переплет.
- Прочитали?
- Прочитал. Конечно, много интересного.
- Кому?
- Не только вам, мистер коммунист, но и грамотному капиталисту.
Что касается меня, то я усовершенствовал Маркса.
- Вот как! - усмехнулся Майкл. - Об этом вы и хотели поговорить с
марксистом?
- И об этом тоже. Курите сигару. Это моя страсть. Помню, я
доказывал русским гостям, что если я, купец, покупаю и продаю и у меня
нет рабочих, у которых я отнимаю, как я потом узнал, "прибавочную
стоимостью, то я просто занимаюсь коммерцией. Вкладываю деньги, где
они дают наибольший экономический эффект. И я сделал для себя
открытие: есть закон, движущий и регулирующий все жизненные явления
человеческого общества. Это "закон выгоды".
- Закон выгоды?
- Вот именно. И этот закон действителен и для того сложного,
смешанного мира, в котором мы живем. Если бы отдельные его части,
Майк, не были так разделены, то мы бы могли назвать наш мир
"капиталистической коммуной"! Каково? Неплохо?
- Два слова, взаимно исключающие одно другое.
- Это если не учитывать "закона выгоды". Выгода, если тонко
разобраться, вовсе не требует исключения капитализмом коммунизма и
коммуной - капитализма. В том-то и дело, что они прекрасно могут
существовать рядом к всеобщей выгоде!
- Сосуществование с капиталистами?
- Подождите, подружитесь со мной - и вы станете неомарксистом -
"коммунистом чистой выгоды"!
- Стоп, мистер Игнэс, стоп! Не пробуйте сблизить меня со
сторонниками конвергенции! Я даже в шутку от классовых позиций не
отступлю.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг