Поток людей рос, стихийно превращаясь в демонстрацию. В окна нижних этажей
на нас смотрели прильнувшие к стеклам клерки, которых еще не успели
выгнать с работы.
Хозяева магазинов закрывали двери и опускали жалюзи на витрины. Боялись.
Мы незлобиво разгромили несколько магазинов и аптек. Консервы передавали
из рук в руки. Их тут же раскрывали и жадно пожирали, отнюдь не пользуясь
предметами сервировки.
Полиция держалась от нас подальше.
Мы беспрепятственно двигались сначала по 48-й стрит, потом вышли на 5-ю
авеню.
Толпа гудела и катилась вниз к Даун-тауну. Кто-то с горькой иронией
потребовал открыть подвалы Уоллстрита, где хранятся уже не консервы. Эту
мысль повторяли громко, насмешливо и даже злобно.
Мне не хотелось принимать участия в таком деле даже в шутку, но нечего
было думать о том, чтобы выбраться из "голодного потока".
Кто-то запел "Янки-дудль". Это было здорово!
Толпа подхватила. Мы сняли шляпы и шли под моросящим дождем, вылизывая
украденные банки из-под свиной тушенки и распевая американский гимн.
А что нам оставалось делать?
Беспокойная толпа жалких, голодных и промокших людей подходила к
Уолл-стриту.
Узенькая улочка банков была запружена полицейскими броневиками, и мы
остановились. Толпа сзади напирала, она заполнила все прилегающие улицы.
Люди просто стояли и чего-то ждали, словно пред нами мог предстать сам
президент.
Тогда-то и стали появляться ораторы. Сначала выступали джентльмены,
указывающие рукой на церковь, которой словно запиралась улочка Уолл-стрит.
Это была черная церковь с острым контуром. При полном нейтралитете
полицейских проповедники что-то бубнили о боге и терпении. Но собравшиеся
здесь люди хотели есть. Молиться они предпочитали на сытый желудок.
Потом выскочили лихие молодчики с хриплыми голосами. Они требовали еды и
денег, предлагали взломать подвалы банков, около которых мы стояли. Может
быть, полисмены ждали, когда мы наконец послушаем этих подстрекателей,
чтобы начать действовать по инструкции...
Но вот все увидели рыжего парня, который попросту растолкал провокаторов.
Узнав Рыжего Майка, толпа приветствовала его криками и свистками. Это был
красный сенатор Майкл Никсон, восстановленный в своих правах нашумевшим
решением Верховного суда США. Полисмены хотели стащить его за ноги с
полицейского броневика, но им не дали этого сделать...
- Ну что ж, ребята, - запросто начал он. - Один старый и лукавый мыслитель
сказал, что всякий народ заслуживает своего правительства. Но дело не в
правительстве, а в том строе, который оно представляет. Выходит, мы с вами
"заслуживаем" капиталистический строй, который выкинул всех собравшихся на
улицу и который мы все же терпим. А что это за строй? Это "мир свободной
инициативы"! Это мир свободной конкуренции, это мир свободного угнетения,
это мир страха. Да, это мир страха и стихии. Каждый из нас, кто живет в
этом мире, живет всегда под страхом потерять работу или под страхом
конкуренции и разорения... Оказывается, у нас страх - главная действующая
сила. Она подгоняет плетью рабочего, заставляет напрягаться инженера,
вынуждает коммерсанта лучше торговать и хитрее обманывать, промышленника -
лучше организовывать работу и крепче выжимать из рабочих пот. Все мы в
"свободном мире" живем и работаем, как говорят в народе, за страх. Никому
у нас в голову не придет, что можно работать за совесть. Какая совесть?..
У кого есть совесть во время бизнеса? Один только страх есть!.. И вот
случилось самое страшное. Страна парализована. Вчерашние капиталисты
разорены. Они или кончают с собой, или идут в очередь за бобовой
похлебкой. Это и есть лицо страха. Вчера еще страх был организующим
началом, направлял стихийную жизнь общества, создавал видимость
рациональной организации и благоденствия. А сегодня превратился из пугала
в действительность, сам стал стихийной силой, которая ураганом пронеслась
по всей стране, не вскрыв ничего нового, показав лишь подлинное лицо
старого.
Я слушал Рыжего Майка и не мог подобрать возражений. Чертовски ловко
пользуются коммунисты положением. Да, я всю жизнь боялся потерять место. Я
хотел заработать миллион, чтобы избавиться от страха, потому и старался
работать лучше. И мне никогда не приходила мысль, что можно работать за
совесть. Это что же? Без выгоды? Не так устроен человек!.. И, словно
отвечая мне, Рыжий Майк продолжал:
- Теоретики и защитники "свободного мира" твердили, что наш строй (который
мы терпим, а потому и заслуживаем) более соответствует существу человека,
чем идеи коммунистов. Если разобраться, то выходит, что наш строй
рассчитан на худшие черты человека, на лень и непорядочность, на волчью
злобу и ненависть к другому; каждый член общества считается наделенным
самыми плохими качествами, которые и компенсируются только страхом. Таким
же страхом, по существу говоря, удерживались в повиновении прежде рабы...
А ведь можно строить жизнь совсем на иных основах. Не на страхе, а на
совести, то есть на высоком самосознании людей, готовых отдать обществу
все, что они могут, получая взамен все необходимое, но не больше
необходимого - по совести... Разве нельзя представить себе общество,
которое основывалось бы не на худших сторонах характера людей, а
воспитывало бы в людях лучшие стороны. Совесть - это ведь проявление всего
того хорошего, что может и должно быть в человеке, это любовь и долг, это
справедливость и милосердие и это Разум. В таком обществе не случай и
слепая стихия будут главными вождями, а Разум и научный Расчет. Мне кричат
сейчас: "В чем выход?.." Выход в том, чтобы сменить в нашей стране страх
на совесть, стихию на разум и расчет! Чтобы справиться с болезнью,
охватившей страну, нужно уничтожить микробы, ее породившие, а эти микробы
- микробы капитализма. Выход - в социальных изменениях, в перемене устоев
нашего общества, в изменении принципа его управления. Поймите, что беда не
в том, что не будет больше войн из-за того, что якобы недостаточно
решительные наши политики связали себя договорами о разоружении, уступив
коммунистам, а теперь эти коммунисты придумали Б-субстанцию, сделав войны
невозможными независимо от договоров. Так беда не в том, что войны отныне
невозможны, а в том, что благо всего человечества становится несчастьем
для нашей страны с ее уродливой экономикой, работавшей на войну и не
могущей существовать без войны. Ведь не было бы этого страшного кризиса,
если бы планомерно переключили силы страны с нужд войны на строительство
домов и школ, если бы позволили людям меньше работать, больше отдыхать...
Рыжего Майка, несмотря на парламентскую неприкосновенность, арестовали
бравые парни из полиции, арестовали за "призыв к свержению власти...".
Мы сами заслуживаем своего правительства, как напомнил нам Рыжий Майк, мы
молча смотрели, как увезли Майка в полицейском автомобиле. Но его дерзкие
мысли остались с нами, их уже нельзя было увезти в броневике.
После Майка перед нами выступал правительственный чиновник, который
сообщил, что благодаря щедрому пожертвованию семьи Морганов и Ральфа
Рипплайна в связи с предстоящим бракосочетанием мисс Элизабет Морган с
мистером Ральфом Рипплайном выдача похлебки будет увеличена...
Итак, благодаря Лиз, которую я сам же толкнул в объятия ее жениха, я смогу
снова хлебать на панели свою порцию пойла.
Стадо голодных людей, слушавших правительственного чиновника, выло.
Газеты потом писали, что правительственное сообщение о заботе финансовых
магнатов о народе было встречено восхищенным гулом.
Нет! Воем...
Во всяком случае, я выл... Выл от отчаяния, от унижения, оттого, что
проклятый Майк разбередил мне ум и душу.
Мы расходились после голодного похода на Уолл-стрит как побитые собаки.
Майк отравил меня...
Да одного ли меня?
Мне теперь действительно казалось, что я жил всегда в мире страха. А я
презирал страх, я не хотел быть трусом, рабом, извивающимся под ударами
бича страха... Страх-надсмотрщик, страх-каратель, страх-учитель...
Проклятый Майк!
Не может быть, чтобы из создавшегося в стране положения не было иного
выхода, кроме капитуляции перед коммунизмом... Есть же у нас прогрессивные
умы! Есть!
И тогда я решил взять напрокат свое былое имя репортера, получить
"последнее интервью" у прогрессивного капиталиста, которого уважали даже
коммунисты, - у мистера Игнэса. Но я не мог явиться к нему в таком жалком
виде, в котором околачивался по панелям. Мне пришлось перебороть страх
(поистине прав этот проклятый Майк: мы живем в стране страха) и заехать к
себе домой...
Я мечтал проскользнуть незаметно, переодеться и отправиться в свое
последнее репортерское плавание. Но случилось так, что домовладелец тоже
околачивался на панели, только у своего дома.
Я снимал квартирку во втором этаже небольшого коттеджа во Фляшинге. Мой
"кадиллак" произвел на домохозяина ошеломляющее впечатление. Он подскочил
к машине, подобострастно улыбаясь, хотя едва узнал меня за рулем.
- Хэлло! - небрежно помахал я ему рукой. - Я прямо из Африки. Вот купил
себе еще одну таратайку на радостях, что вернулся домой.
Домовладелец завздыхал, открывая мне дверцу машины.
- Ох, мистер Бредли! Уж лучше бы мне быть в Африке вместе с вами, чем
терпеть то, что происходит вокруг.
Я вышел из машины. Лицо домовладельца вытянулось. Должно быть, слишком
ощипанный у меня был вид.
Я стал выгружать из багажника свои вещи. Они так и болтались там со дня
моего возвращения. Но не мог же я напялить на себя тропический костюм или,
что еще хуже, "марсианское одеяние", чтобы тащиться в таком виде к
миллионеру за интервью.
Домохозяин подозрительно наблюдал за мной, не помогая. Это был плохой
признак. Он проводил меня до дверей моей квартиры и без улыбки протянул
счет.
Я небрежно взял бумажку:
- О'кэй, я только переоденусь, съезжу за деньгами, и мы с вами выпьем.
Домовладелец расплылся в улыбке и трясущимися руками стал открывать
предусмотрительно водруженный на дверь добавочный наружный замок. У меня
кружилась голова. Смертельно хотелось не столько есть, сколько курить.
Я обшарил все углы комнат, как детектив. И по-мальчишески обрадовался,
когда нашел две пачки сигарет, начатую бутылку виски и сыр...
Я пожирал этот сыр, как изголодавшийся тигр отшельника. Я выпил бутылку
обжигающего зелья до дна и на минуту забыл все невзгоды.
Побрившись, переодевшись, свежий, бодрый, я сбежал с лестницы, угостил
домовладельца сигарой - завалялась с хороших дней в ящике стола - и
вскочил в свой великолепный автомобиль.
Хозяин семенил рядом с машиной. Я отправился в свой рейс. Бензина - на дне
бака. Я боялся, доеду ли...
Но я благополучно доехал до офиса мистера Игнэса и даже остановился у
тротуара.
С сигарой в зубах, великолепно одетый и чуть пьяный, я вбежал в вестибюль,
похлопав по плечу открывшего мне дверь негра-швейцара. Тот расплылся в
улыбке.
Я угостил быстроглазую и белокурую секретаршу леденцами - тоже остались от
прежних дней, - и она, обещающе опуская ресницы, скрылась за пластмассовой
дверью своего босса.
Мое имя еще не забыли. Мистер Игнэс принял журналиста Роя Бредли, которого
недавно поминали в ООН.
Я сразу узнал Боба Игнэса, крепкого, уже седого, лощеного человека,
поднявшегося навстречу.
- Хэлло, мистер Бредли! - протянул он мне руку.
Но я узнал и другого человека. Он сидел в кресле, выставив острые колени и
огромную челюсть, когда-то прозванную лошадиной, - знаменитый строитель
подводного плавающего туннеля, Арктического моста между коммунистическим
миром и Америкой через Северный полюс, инженер Герберт Кандербль.
Он кивнул мне.
Я вынул блокнот и автоматическую ручку, пристроившись у журнального
столика. Мистер Игнэс прохаживался по кабинету.
- Итак? Вы не будете рассматривать сигарный дым, мистер Бредли, как
газовую атаку на вас в нарушение Женевских соглашений? - сказал мистер
Игнэс, предлагая мне сигару.
Я мог бы многое ответить мистеру Игнэсу по поводу дикарских стрел и
дикарских атомных бомб, но отшутился:
- Если отравленные стрелы дикарей вызвали атомный взрыв, то антиядерный
взрыв в Америке вызван стрелами пропаганды, мистер Игнэс.
- Антиядерный взрыв? - повторил мистер Игнэс. - А этот молодчик
по-прежнему изобретателен! Очень здорово сказано!
- Не так здорово сказано, как здорово сделано, - отозвался я. - Я пришел к
вам узнать, что вы по этому поводу думаете. Где выход из этой антиядерной
катастрофы?
- Выход? - переспросил мистер Игнэс и прошелся по кабинету. - Выход
диктуется законом выгоды, который я открыл и который управляет миром...
- А разве выгодно закрывать фирмы, выпекающие хлеб, глушить жизнь страны
даже в областях, не имеющих к военным никакого отношения?
- Э, мой мальчик! Не мне вас учить, вы стреляный зверь. Несчастье
человечества в том, что оно не понимает своей выгоды. Наш свободный мир
настолько богат...
- Богат? - быстро переспросил я.
- ...настолько богат возможностями, силами, средствами, что вопрос лишь в
том, куда их приложить, чтобы вернуть страну к преуспеянию.
- И что же думаете вы как промышленный магнат и как философ, открывший
закон, управляющий человеческим обществом?
- Лучше спросим сперва, что думает об этом инженер Кандербль? Он пришел ко
мне с кучей проектов. Будет полезно написать о них.
Я повернулся к старому инженеру.
Кандербль заговорил отрывисто, резко, как бы выплевывая слова:
- Мир не может быть рассечен. Это не яблоко. Каменные стены строили в
Древнем Китае, а железные занавесы - политиканы. Человечество едино и если
погибнет, то от смертельной дозы радиации в атмосфере. К счастью, атомные
бомбы уже не будут больше взрываться.
- К счастью ли, мистер Кандербль? - перебил я. - Ведь для американского
народа это стало несчастьем.
- Потому что вместо бомб, ракет и атомных заводов нужно строить другое.
- Что же?
Кандербль поднялся. Он был худ и тощ, как Дон-Кихот. И проекты его
показались мне донкихотскими.
Инженер расстелил на столе карту мира. Океаны на ней пересекались прямыми
линиями проектируемых им трасс.
- Плавающий туннель, прямое железнодорожное сообщение на примере
Арктического моста, зарекомендовал себя. Мир нуждается в дешевой и
надежной связи между всеми континентами. Можно в первую очередь проложить
такие трубы-туннели под водой между Америкой и Африкой. Мир сжимается.
Города становятся пригородами один другого. Темп жизни возрастает.
Быстрота, скорость, взаимообмен товарами, идеями, людьми! Две тысячи миль
в час по безвоздушному пространству внутри труб. Это лучше, надежнее,
дешевле ракет! К черту ракеты!..
- Нет, нет, не торопитесь, Кандербль, - остановил его Игнэс, - ракеты нам
с вами еще пригодятся.
Инженер Кандербль развивал свои фантастические проекты. Континенты
сдвинутся вплотную, океаны перестанут существовать как разделяющее
препятствие. На стройках будут заняты десятки, сотни миллионов человек,
они будут работать на сближение разрозненных частей человечества. Огромные
выгоды, прибыли, перспективы...
Я с удивлением смотрел на него. Он уже не казался мне Дон-Кихотом, он
говорил как поэт - вдохновенно, возвышенно, искренне...
Можно ли это напечатать?
- Трубы погружены на сто метров под воду, где всегда царит покой! Их
удерживает от всплытия система канатов и якорей. В таких плавающих
туннелях без сопротивления воздуха, в вакууме, несутся электрические
снаряды-поезда, пересекающие океаны за считанные минуты...
И никакой безработицы! Никаких панелей и очередей за пойлом...
- Вы фантазер, Кандербль, - сказал Игнэс. - Это великолепно! Подлинный
инженер - это строитель своей фантазии. Но я практический деятель. Я
поддерживал как мог сооружение Арктического моста. Я готов поддержать
строительство всех предлагаемых вами трасс, чтобы крепко связать
разваливающиеся части мира. Слава богу! Больше нет опасности атомных
взрывов. А с антиядерными взрывами можно справиться...
- Красный сенатор Майкл Никсон арестован за требование социальных
преобразований, он хотел воспользоваться антиядерным взрывом и сделать
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг