Америку коммунистической.
- Майкл - славный парень, и не только с рыжей, но и с умной головой. Я его
знаю давно. Мы с ним никогда не сходились в убеждениях, но всегда находили
общий язык. Я отнюдь не за то, чтобы у меня отобрали все мои заводы и
деньги. Можете этому поверить, но я согласен с его критикой нашего строя.
Да, страх - наш двигатель. Это вытекает из моей теории "закона выгоды".
Майкл ошибается, что мой закон можно обойти социальными преобразованиями.
Совесть не может быть двигателем выгоды. Поэтому бесполезно пытаться
спрятаться от страха... Славный парень Рыжий Майк просто утопист. Его
нечего брать в расчет. В расчет надо класть только выгоду. Приемлемы ли
планы мистера Кандербля? Они станут приемлемы, когда будут выгодны. А что
нужно для этого? Прежде чем сблизить разъединенные части мира физически, с
помощью сети плавающих туннелей, надо сблизить сперва их интересы. И здесь
нам пригодятся ракеты, джентльмены. Надо их все скупить у правительства!
Надо продолжать их строить...
- Зачем? - удивился Кандербль.
Игнэс расхаживал по кабинету, жестикулируя.
- Можете написать в газетах, Рой, что у всех частей мира сейчас есть одна
общая цель - это выход в космос. Он требует огромных усилий, и это
обеспечит занятость всем тем, кто оказался сейчас за бортом деловой жизни.
Надо строить корабли, организовывать дерзкие экспедиции на другие планеты,
для этой цели приобрести все баллистические ракеты обанкротившихся
генералов, переоборудовать их для космических целей. Для этого
использовать все освободившиеся и замороженные сейчас средства! Оживить
труп, восстановить дыхание, снова перейти на бег! Любая цель бизнеса
хороша. В этом выгода.
Я глядел на "прогрессивного капиталиста" восторженно. У меня было
ощущение, что я сытно пообедал в хорошем ресторане, я смотрел в будущее
бодро.
Нет, все, что здесь говорилось, не могло остаться втуне. Я должен это
опубликовать. Найден выход для деловой инициативы, найден выход из
ужасающего тупика.
На последних каплях бензина я мчался к боссу. Он должен понять все, он
должен опубликовать мое интервью. Мной руководил уже не только страх, меня
вела сейчас совесть. Ведь я любил свою страну, свой несчастный народ, я
хотел выхода не только себе, но и ему...
Мистер Джордж Никсон допустил меня до своей особы. Его офис интенсивно
работал, хотя газеты и не выходили.
Он внимательно выслушал меня, иногда вскидывая казавшиеся всегда сонными,
но сейчас жадные глаза.
- О'кэй, мой мальчик! Я знал, что из вас выйдет толк. Тут что-то есть...
Тут что-то есть... - проговорил он, встав из-за стола и расхаживая по
кабинету почти точно так, как делал это мистер Игнэс.
Сердце у меня застучало, лицу стало жарко.
- Вы напечатаете это? Я могу это интервью сделать заключительной главой
дневника. Дневник расскажет, как мы попали в тупик, и в то же время
покажет выход из него.
- Идите к дьяволу, приятель! Мы никогда не опубликуем ни вашей стряпни, ни
этих бредней выжившего из ума идиота...
Из жара меня бросило в холод.
Босс остановился передо мной, чуть наклонив голову, как, вероятно, прежде
делал на ринге, посмотрел исподлобья.
- А вот мысль скупить все баллистические ракеты у правительства... Тут
кое-что есть... Как тут у вас сказано? "Одна отравленная стрела убивает
одну жертву. Одна ядерная боеголовка - до миллиона". Так... миллион?
Миллион? Мы-то с вами знаем, что не в долларах счастье, а в миллионе
долларов. Вот так, мой мальчик.
Что он задумал, этот человек, так недавно называвшийся
"сверхгосударственным" секретарем? Пытается ли он восстановить свое
пошатнувшееся положение... и что у него на уме? Что он задумал?
Он дал мне чек. Мне противно было его брать, но я взял. Мной владел страх.
Была ли совесть у босса?"
Глаза вторая
"SOS"
"В конце июня ко мне нагрянула из деревни родня.
Первым в холл влетел веснушчатый гангстер Том и повис у меня на шее. Когда
только мальчишка успел так вытянуться! Бочком проскользнула, смущенно
улыбаясь и завистливо поглядывая вокруг, тонкогубая сестрица Джен.
Громыхая тяжелыми подошвами, отец ввалился последним. Он тащил огромный
пакет, перевязанный бечевой.
- О'кэй, мой мальчик! - сказал он. - Хорошо, что ты вернулся. Окрестные
фермеры присылали мне газеты, где упоминалось твое имя.
В пакете были кое-какие продукты и даже картофель.
- Кто знал, что тут у вас творится, - оправдывался отец. - Впрочем,
надеюсь, что у тебя все о'кэй, мой мальчик? Не могу сказать этого про
себя. Чертовски необходимо внести проценты, иначе банк потребует ссуды
обратно. - И он выжидательно посмотрел на меня.
Я отвел глаза.
Том умирал от восторга, разглядывая мою африканскую коллекцию страшных
масок, луков и стрел. Я крепко ударил его по руке, чтобы не тянулся к
наконечникам. Они были вымазаны чем-то коричневым...
Сестрица тоже умирала, только от другого чувства. Все вздыхала, переходя
из одной комнаты в другую, словно в моей тесной квартирке холостяка их
было не три, а добрый десяток. Она открыла все шкафы и, как полицейский
чиновник, взяла на учет жалкую дюжину моих костюмов, которые я с радостью
сбыл бы хоть за четверть цены. Ведь после реализации боссовского чека мне
пришлось заплатить домовладельцу.
Рассыпаясь в благодарностях за заботу, я заставил Джен готовить обед из
привезенных продуктов. Том чистил картофель.
Два дня можно протянуть. Но не больше... Было от чего прийти в отчаяние!
А тут еще эта "самая скандальная свадьба двадцатого века", и снова
мелькнула на миг Лиз...
Я повел Тома в город - показать 5-ю авеню. По случаю свадьбы магнатов ее
превратили в "венецианский канал". Резиновые заводы Рипплайна поставляли
прежде противогазы и антиядерные костюмы, теперь изготовили огромные
резиновые ванны. Склеенные в стыках, заняв всю авеню от тротуара до
тротуара, они образовали длинный резиновый канал, заполненный водой из
Хедсон-ривера. И все это ради зрелища, которое должно было убедить
американских томов, что все в этом мире "о'кэй!".
И, как в лучших фильмах, в царственно убранной черной гондоле доджей,
доставленной на самолете из Венеции, плыли счастливые новобрачные.
Там сидела Лиз, которую, увы, я сам, по ее словам, толкнул в объятия
Ральфа Рипплайна, прозванного Великолепным. Позади - "счастливцы всех
времен". Любимец шпаги и фортуны ловкий д'Артаньян фехтовал с пляшущим на
носу соседней гондолы пиратом Морганом, впоследствии губернатором Джамайки
и родоначальником банкирского дома. Енох, взятый на небо живым, стоял
рядом со знаменитым изобретателем Эдисоном, кто стал из продавца газет
миллионером. Боксер Джо, тот, что убил на ринге своего противника Черного
Циклопа, играл в карты с удачливым Синдбадом-Мореходом. В узких клетчатых
брюках по гондоле метался янки - символ американской деловитости при дворе
короля Артура. Аль-Капоне, великий чикагский гангстер, награждал призами
за красоту кинозвезд, обмеряя портновским сантиметром претенденток,
которым вовсе не следовало бы показываться в таком виде перед Томом...
На резиновые берега канала напирала толпа. Края ванн доставали до плеч
Тома. Люди жадно смотрели на великолепие свадебной процессии и любовались
красотой жениха и невесты.
Лиз узнала меня в толпе близ особняка Рипплайна и потребовала, чтобы я
принял участие в свадебном пире.
Тома отправили ко мне домой в роскошном моргановском автомобиле. Бедняга
Том! Фермерские ребятишки будут считать его отчаянным лгунишкой...
Я был очень нужен Лиз. Она представила меня равнодушно-изысканному
Рипплайну, а потом отвела в сторону и шепнула:
- Рой, вы записали в Африке номера невзорвавшихся боеголовок?
- О'кэй! - отозвался я.
- Тогда сверьте.
Она сунула мне в руку конверт и с улыбкой обернулась к счастливому
супругу, позируя перед фоторепортерами.
В письме одного из директоров моргановских заводов перечислялись номера
боеголовок, приобретенных под видом субсидирования ядерной промышленности
Ральфом Рипплайном. Я сверился со своей записной книжкой, подошел к Лиз.
- О'кэй. Номера совпали, - доложил я.
Она резко повернулась к супругу и, сощурясь, видимо, продолжая разговор,
спросила:
- Значит, вы знали, Ральф, что я была тогда в Африке?
- Конечно, - очаровал всех своей знаменитой белозубой улыбкой Ральф
Рипплайн. - Я всегда думал о вас.
Ай да Лиз! Без всякого перехода от пиано к форте она взрывоподобно
разыграла великосветский скандал в чисто американском темпе. Пробыв целых
сорок минут замужем, она потребовала немедленного развода. Она обвинила
мужа в ядерном шантаже и в нарушении законов США.
Ошеломленный, но респектабельный и даже ироничный Ральф Рипплайн если и
понял, что раскрыла Лиз, то не подал виду.
Сам мэр Нью-Йорка пытался убедить разбушевавшуюся юную леди, что
немедленный развод невозможен, нет повода для него... и нет таких законов
в штате Нью-Йорк. А нарушение федеральных законов надо еще доказать,
потребуется немало времени.
Лиз, вперив в злополучного супруга сверлящий взгляд, заявила, что повод
есть... и пусть мистер Ральф Рипплайн попробует его опровергнуть.
Ральф Рипплайн улыбнулся и пожал плечами.
Она сказала, что не желает быть женой евнуха турецкого султана или
кастрата папского двора.
Супруг побледнел. Все ахнули: Рипплайн не мужчина?
- Расскажите-ка о загадочном ранении в "марсианскую ночь" в Ньюарке! -
крикнула Лиз.
Ральф молчал. Мог или не мог он опровергнуть свою разгневанную супругу?
Или боялся новых разоблачений?
Так или иначе повод был найден, а причина... Не будем ее касаться!.. За
деньги можно сделать все. Я еще раз немного помог Лиз хлопотами, и развод
был тут же оформлен.
Сквозь изнемогающую от сенсации толпу великосветских зевак ко мне
протиснулся босс, мистер Джордж Никсон.
- Всегда считал, парень, что в вашей голове работает хороший фордовский
мотор, - шепнул он, вцепившись в мой локоть клешней.
- У меня не "форд", а "кадиллак", - огрызнулся я.
- Неважно, что у вас, важно, что у меня. А я хочу приобрести ваш
фордовский мотор вместе с вашей головой.
- Прикажете отрезать и подать под соусом? - осведомился я, словно обладал
пухлым текущим счетом в банке.
Он усмехнулся:
- Нет, она нужна мне на вашей шее вместе с воротничком и туловищем на
длинных ногах. Зайдите утром, есть бизнес.
И он сунул мне в руку чек.
Когда только он успел его выписать!..
Бизнес есть бизнес! У меня не было миллионов мисс Лиз Морган, снова
получившей свое девичье имя.
У босса всегда был размах в работе. Он возобновлял выпуск газет и поручил
мне завещание астронома.
На беду тяжело заболел Том. Грипп в своей новой, не поддающейся лечению
форме вечно приходит после каких-нибудь бед и несет беду еще большую...
Скопление безработных, беспросветность и голодные походы - все это
способствовало появлению новой эпидемии. Люди валились как кегли после
удачного удара и умирали как мухи поздней осенью.
Том схватил проклятую заразу, глазея на дурацкий свадебный кортеж. Не
помогали ни антибиотики, ни патентованные средства... Мальчику было худо.
Он лежал на моей постели в спальне, исхудавший, совсем маленький, какой-то
сморщенный, и покорно смотрел провалившимися взрослыми глазами...
Сердце у меня разрывалось. Я рассказывал ему сказки и... даже про
завещание астронома Минуэлла.
Отец зашел посидеть около больного.
- Никогда не принимал всерьез звездочетов, - глубокомысленно сказал он. -
Может быть, морякам и надо знать расположение звезд, да и то лишь самых
крупных, которые видны простым глазом. Я человек практический. Выращиваю
кукурузу. Другой делает автомобили, третий должен лечить вот таких
мальчуганов... Зачем нам далекие звезды?
- Нужно же знать, отчего они горят, - сказал я, сдерживаясь. - Мистер
Минуэлл занимался нашим Солнцем.
- Делать ему было нечего, - проворчал старик. - Что оно? Погаснет, что ли?
- Нет, дедушка, - вмешался Том, двигая спекшимися губами. - Солнце не
погаснет, оно разгорится, станет белым карликом...
- А-а, сказки про белого карлика...
Отец поднялся, чтобы уйти, но остался.
А я рассказывал мальчику, что звезды проходят фазы развития и могут
превращаться в белых карликов, когда их вещество так сжимается, что
квадратный дюйм его будет весить больше любого небоскреба.
Старик крякнул, махнул рукой, но так и не ушел. Он, конечно, не понял, что
сжавшееся вещество звезды представляет собой лишь ядра атомов, утративших
оболочку, слипшихся в одно исполинское ядро какого-то немыслимого
космического элемента.
- И когда Солнце сожмется в белый карлик, - продолжал я, - то так ярко
вспыхнет, что сожжет все живое в околосолнечном пространстве.
- Постой, постой! - забеспокоился старый фермер. - А Земля как же? Что же
у нас, засуха, что ли, будет?
- Если б засуха! - усмехнулся я. - Я пишу сейчас очерк, посвященный
завещанию Минуэлла, и назвал его "Тысяча один градус по Фаренгейту".
Старик свистнул.
- Я понимаю: тысяча один градус, тысяча одна ночь... Сказки для
больного... А читатели вашей газеты тоже больные? - строго спросил он.
- Это же не сказка, отец! Это открытие ученых.
- Веселенькое открытие. Будь моя воля, я ввел бы средневековый костер как
высшую премию за такие открытия ученых.
Я покосился на старика. Поистине устами простаков глаголет истина! Вчера -
ядерный взрыв, сегодня - антиядерный, завтра - "сковородка белого
карлика"...
- После нас - хоть потоп, после нас - хоть космическое пекло. Не так ли
сказал бы теперь веселый французский король?
- Вся беда, отец, в том, что Минуэлл предупреждает: это будет не после
нас, а при нас...
- Как так - при нас? - изумился старый Бредли.
- По Минуэллу, катастрофа будет в двадцать первом столетии.
Глаза у Тома блестели. Недаром мальчишка с таким восторгом привык смотреть
гангстерские фильмы.
- Ух, как здорово! - сказал он. - Вот бы посмотреть, что получится тогда в
Нью-Йорке... при тысяче одном градусе!
- Будет как в горне у кузнеца. Могу тебе это показать, - пообещал я.
- Не знаю, у кого из вас температура сто один градус: у мальчика или у
журналиста? - проворчал старик.
На самом деле у мальчика была температура сто два градуса, а у меня, у
отца, у мистера Джорджа Никсона - девяносто восемь, так же как у всех
европейцев - 36,6 по Цельсию. Возможно, мистер Джордж Никсон рассчитывал
несколько повысить температуру у живущих на Земле и решил сопроводить мой
очерк о завещании Минуэлла "документом из будущего". Чтобы его изготовить,
он предоставил в мое распоряжение лучших фотографов, фотомонтажеров и
мастеров комбинированной съемки... нашел бы и фальшивомонетчиков, если бы
понадобилось.
Фотомонтаж получился на славу. Я показал отцу и Тому. Вошла Джен и, ахая,
тоже рассматривала фото.
Так будет выглядеть Нью-Йорк с птичьего полета, когда на Земле не
останется птиц...
Нью-Йорк можно было узнать. Многие небоскребы остались стоять, образуя
знакомые улицы. Но город был расположен не на берегу океана, а словно на
горе. Остров Манхеттен выглядел как скала начинающегося горного плато,
разрезанного ущельем высохшего Хед-сон-ривера.
Бруклинский мост провалился, его мягкие остатки валялись на дне каньона.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг