прогуляться. Усыпанная гравием дорожка приятно похрустывала. Ели,
высаженные по сторонам, жадно вбирали в себя остатки солнца. Редкими
вышками торчали кипарисы.
"Хорошо, что изредка",-подумала Нина. - "В кипарисах есть что-то
подчеркнуто декоративное". Еще ока подумала, что напрасно не сделала перед
больницей маникюр. Об этой мысли на душе сделалось совсем легко.
В центральной аллее она увидела "Бога". Нина еще замедляла шаги, и
улыбка еще не сползла с губ, когда он прошел мимо, даже не моргнув.
Его догнала няня: -Вас спрашивают...
Дима покосился на хмурое Нинино лицо и, вместо обычных расспросов,
принялся читать ей лекцию.
- Следы саркомы находили на костях в египетских пирамидах....
"Удивительная толстокожесть", - подумала Нина.
- А рак желудка - у Наполеона. Правда, крупнейший патолог наших дней в
сохраненных тканях Бонапарта ничего злокачественного не обнаружил.
- Это окрыляет, - усмехнулась она.
- В Скандинавии новые случаи рака заносятся в специальные
регистрационные книги.
Диму несло. Когда он сообщил, что по данным международного
онкологического центра от рака ежегодно умирает два миллиона, она не
выдержала: - Может быть, ты все-таки перестанешь резвиться?
- Обязательно. Видишь ли, я давно замечал, что диагноз Сч превращает
человека в живого мертвеца. Первый симптом-траурное выражение и зависть к
больным туберкулезом. Потом отрешенность от окружающего, потом ежеминутное
самооплакивание. И, наконец, царь природы превращается в жалкое существо с
атрофированным от страха мыслительным аппаратом. Для того чтобы помочь
человеку сохранить свое "я", существуют два метода: внушать, что рак
"бяка", одновременно проявляя крокодилью жалость, или встряхнуть
статистикой. Сразу делается ясным, что это трагедия многих, а не твоя
персональная, что из-за этого не стоит надуваться на жизнь и возмущаться,
что именно тебе, а не соседям, она подложила такую свинью.
Нина невольно улыбнулась.
- А главное, за миллионы жизней, в числе которых и твоя, в институтах,
лабораториях, клиниках, на всем нашем родном "шарике" борется масса
симпатичных людей, и поэтому ты просто не имеешь морального права считать
себя приговоренной. Вон шагает один из этих симпатяг, сейчас он перейдет на
галоп.
Действительно, заметив Диму, Белинский подбежал к ним.
- Что нашли вы с Богом?! Друг называется...
- Белинский, я шел к тебе. Универсальный фактор, провоцирующий рост
опухолей. Если это подтвердится экспериментально, то...
Маленький поднялся и застыл памятником.
- Еще при жизни, - выдержав паузу, пояснил он.
- И все-таки у обезьяны... - полувопросительно сказал Белинский.
- И все-таки между обезьяной и тобой нет кошки, которая ест мышей, -
обиженно ответил Дима.
Старуха решила, что сейчас самое подходящее время поговорить с сыном.
Илья Борисович просматривал газеты и не сразу понял, чего от него
хотят Да, он помнит их: такой шумный толстяк- надевал дамскую шляпку и
смешно носился по комнате с литровой банкой, изображая, как жена поит дочку
соком.
- Они нам родственники. Через дядю твоего отца,пряча глаза, уточняет
старуха.
Вот уж этого Илья Борисович никогда не подозревал.
Он еле сдерживает улыбку при виде героических усилий матери выглядеть
правдивой.
- У нет обнаружили опухоль, здесь... - старуха тычет себе пальцем
куда-то ниже ребер, - я хотела тебя просить...
- Ты знаешь, я больше не произвожу операций. Даже в виде исключения. -
Он уходит в кабинет.
Но как раз тишина мешала ему. Просящее лицо матери, веселый толстяк в
шляпке - никак не хотели исчезать.
Илья Борисович выдвигает ящик письменного стола, достает обернутый в
целофан предмет, словно взвешивая, держит на ладони.
Кипящим маслом, раскаленным железом древние египтяне и греки разрушали
опухоль. Теперь разрушают из кобальтовых пушек. За тысячи лет изменился
способ. Сущность осталась: разрушение. Как из потревоженного муравейника
разбегаются раковые клетки, чтобы вновь начать свой необратимый рост.
Необратимый, значит смертельный.
Но ведь опухоль - конечный результат многолетнего процесса
заболевания, всего лишь последний акт в многоактовой драме рака.
Возрастная, наследственная, химическая, вирусная, десятки теорий пытаются
объяснить начало этой драмы. В операционной Креймер считал, что созданию
единой теории мешает недостаток фактических и экспериментальных данных.
Оказалось наоборот, обилие и разнообразие их приводило к существованию
многочисленных теорий, каждая из которых неминуемо вступала в противоречие
с полным объемом накопленных сведений.
Креймер не создал сто первой. Освоение микромира еще только начато,
окончательное решение... Креймер вдруг улыбнулся. Он вспомнил слышанный в
трамвае разговор. Усталая женщина с переполненной сеткой на коленях
возмущалась врачами, которые не знают даже, отчего получается рак.
Девушка-кондуктор важно поддакивала: "Скоро на Марс полетим, а какую-то
болезнь вылечить не могут...". Да поймите, что узнать все про рак - значит
научиться создавать жизнь! - хотелось крикнуть Илье Борисовичу. Потом он
заметил, что из переполненной сетки выглядывает угол белого халата...
Необратимый, значит, смертельный. Креймер занялся изучением последнего
акта. Очень трудно, даже невозможно избежать количественных изменений,
вызываемых действиями самых различных факторов: химического, возрастного,
вирусного, физического. Но если все-таки возможно предотвратить
качественное изменение, затрагивающее геном клетки? Тогда звонок перед
последним актом не прозвенит.
Узкое тело скальпеля подрагивает на ладони. Нет, Креймер не изменил
своему оружию. Он еще произведет операцию, о которой мечтал, покинув
клинику, все эти годы. Он разделит понятия: рак и смерть...
На экране телевизора замелькали строчки. Старуха, стараясь не слишком
шлепать, подошла к полуоткрытым дверям кабинета. Как раз в этот момент сухо
щелкнул ящик. Старый скальпель профессора Краймера лег на старое место.
Больничная ночь придавила Нину к подушке. Хромосомы, опутанные
гирляндами нуклеиновых кислот, разноцветные ферменты, белки сцепились в
чудном калейдоскопе. Вдруг среди точно выверенного рисунка блеснул холодный
кристалл вируса, и все смешалось. Стали расти колонии бесформенных
безобразных клеток. Они распухали и клейкой массой обволакивали Нину.
- Не хочу!!! - кричит она и тут же слышит: - Ну, зачем так, девочка?..
Это мастер художественного чтения. Ее постель рядом.
- Здесь больница особенная. Такую старуху и то дважды на ноги ставили.
А рука продолжает нырять в глубокие Нинины волосы.
Вот так же гладила мать: сверху вниз, будто расчесывала.
Утром звеневшие от солнца стекла разбудили Нину. После завтрака она
сунула под мышку томик Паустовского и вышла из корпуса. Конечно, обрушился
ливень. Она спряталась под большой елкой, недалеко от стационара. Иглы
весело подпрыгивали над головой. Тысячи сочных капель вдребезги разбивались
о землю.
Далеко-далеко за стволами деревьев было видно, как в их корпусе
вспыхнул свет. Нина ясно представила себе Бога. Ей даже почудилось, будто
вовсе не дождь, а он выстукивает дробь своими сильными пальцами.
И вдруг зл косой сеткой дождя она увидела их: Креймeрa, Диму и
паренька в синей блузе. Креймер и Маленький легко шагали через лужи.
Низенькому лаборанту, чтобы не промочить ног, приходилось петлять, как
зайцу.
Илья Борисович, по-мальчишески подмигнув Диме, подхватил паренька на
руки и укрылся под навесом флигеля.
Они возвращались из вивария. У Джеммы образовалась опухоль.
- Малигнизированные клетки появились в угнетенных химическим
канцерогеном тканях. Затем в клетках появился активатор, а теперь начался и
рост опухоли. Все, как в аптеке... - с удовольствием рассуждал Дима,
попутно отряхивая пиджак. - Бедная Джемма погибнет, но, как говорится,
здесь смерть идет навстречу жизни. Нашу обезьяну ждет блестящее будущее.
Креймер тронул его за плечо.
- Да, кстати, какой прогноз у вашей знакомой?
- Поразительная ассоциация, - пробормотал Дима. - Не операбельна.
Проведут курс изотопами.
Бог кивнул: - Даже в ранних стадиях пищевод не любит ножа. Л
учетерапня - самое приемлемое.
"Все знаешь", - ехидно подумал Дима, а вслух: - Видимо, она неплохо
себя чувствует, если хватает сил обижаться на забывчивость...
Креймер приподнял, словно разорванные на переносице, брови.
- Вы прошли мимо нее и не поздоровались, - пояснил Дима, надевая
пиджак.
Дождь перестал отбивать болеро. Выйдя на дорожку, они столкнулись с
Ниной.
- Кажется, я вас чем-то обидел? - с некоторой иронией спросил Бог.
Он был уверен, что она смутится, осуждающе взглянет на Диму.
- Ну что вы?.. Надо быть просто неблагодарной, чтобы обижаться на
такие пустяки... Да еще на вас...
Илья Борисович растерянно молчал.
- В таких случаях улыбаются и говорят: "ну-ну"... - подсказал Дима.
Все засмеялись.
Они ушли. А Нина продолжала улыбаться. Никак не могла забыть лица
Краймера. Точь-в-точь ребенок, когда его шлепнут и он еще не решил, как
вести себя дальше: обидеться или сделать вид, будто ничего не произошло. И
еще одно, уже просто нелепое чувство: зависть к пареньку, которого
подхватил на руки этот... Илья Борисович.
ИЮНЬ
Время в больнице летело быстро. Наверное оттого, что в палате не висят
часы, которые надо заводить каждые трое суток. Нина украдкой посмотрелась в
зеркальце и осталась собой довольна. Недаром Белинский как-то пошутил, что
бетатрон выбьет из нее весь пессимизм. Уже совсем не больно глотать.
Надолго ли? А, да бог с ним... Умирают же люди молодыми от других болезней.
Просто они не знают заранее, только и разницы.
Тихий стук в окно. "Самая большая язва биофака" навещает ее почти
каждый день.
В аллее больных мало. Одни отсыпаются после ночи, другие не могут
встать. Ее соседка - мастер художественного слова - кажется, только вчера
поняла, что речь идет не о голосе. Рано утром ее выкатили в изолятор.
Как он осунулся - этот Дима. Рядом с ним она выглядит почти цветущей.
- Что Джемма? - спрашивает Нина.
- Лопает бананы.
- Наверное, это очень индивидуально.
- Индивидуальный шимпанзе, - криво улыбается Дима. - Если наша находка
мираж, придется все начинать сначала. А у меня со временем туго.
- Торопишься пожинать лавры прижизненной славы?с беззлобной иронией
спросила Нина.
- Я не читаю натощак "Комсомольскую правду:", но стремление к лаврам и
прочей шелухе мне всегда претило. Мне просто хотелось всего-навсего
избавить человечество от рака. Меня распирало от щедрости, и я доигрался,
как та дурацкая лягушка.
Шутливый тон не обманул Нину. Она чувствовала, что Маленькому с трудом
дается каждое слоио, и даже чуть отвернулась, чтобы не мешать взглядом.
- Короче говоря, еще в аспирантуре я принес в жертву собственной
теории свою печень. Обиднее всего, что теория лопнула, как мыльный пузырь,
гораздо раньше, чем я благополучно заработал опухоль...
- И у тебя?!.
- Да, он самый. Бяка.
- Как же ты..?
- Не ношу халата с цветочками? - догадался Дима. - Прошлым летом весь
академический отпуск провалялся в московской клинике. Видишь - тяну...
- Сумасшедший! - вырвалось у нее.
- Для того чтобы не стать им, я и рассказал тебе. Ты уж извини, больше
некому, - тихо сказал Дима. - Креймеру? Помешало бы нашей работе. Жене? Ей
тем более... Пожалуй, только Белинскому. Но уж очень он сентиментальный.
Еще упрячет в стационар и начнет "продлевать" в постельно-палатной форме. А
мне некогда "продлеваться".
- Но может быть, еще не поздно?
- Меланома печени практически неизлечима. Так что...- Он швырнул
окурок в урну.
Когда Дима вернулся в лабораторию, Креймера все еще не было. И чего он
так долго возится? От исследования биопсического материала, взятого у
Джеммы, Дима не ожидал ничего нового. Опухоль есть опухоль. Но почему
приостановился ее рост? И почему проклятое животное, как ни в чем не
бывало, корчит рожи, вместо того чтобы погибать во имя науки? Если бы
активатор можно было культивировать ин витро... Многие вопросы наверняка
разрешались бы сами собой. Но, увы, латентность активатора вне организма -
факт, от которого никуда не денешься. Хорошо хоть биологи гарантируют его
сохранность в лабораторных условиях, Вошел Креймер.
- Джемма преподносит сюрприз вторично. Ее опухольчистейшей воды
доброкачественное образование.
Сообщение Бога вызвало у Димы шок. Он открыл и закрыл рот вхолостую,
не издав ни звука.
- По-видимому, никаких раковых клеток не было и в самом начале.
Произошла ошибка.
Креймер прошелся по комнате, заключил: - И, значит, мы нашли не то,
что искали. Вот так.
"Тоже мне Колумб, - подумал Дима, - что за старомодная привычка
высказывать вслух общеизвестные истины?..".
Он стоял у окна. Ему был пилен почти весь городок и пруд со скользящей
по нему лодкой. Должно быть, ею управляли умелые руки. Лодка мелькнула под
прибрежными кустами, проскочила под деревом, окунувшим в пруд макушку.
Впереди коряга. Гребец выпрямился. Сейчас отвернет, - решил Дима. Но лодка,
вытянув по швам весла, устремилась к препятствию. "Что же он делает?..
Ложись!" - чуть не крикнул Дима. Однако гребец, ухватившись за ствол,
перевернулся, как на турнике, и вновь очутился в лодке. Здорово! -
восхитился Дима и только сейчас заметил, что в комнате давно стоит тишина.
- Неужели ушел так рано? А ты на самом деле решил, что произносить
вслух истины очень легко? - пробормотал он своему отражению в стекле.
- И этот гордый ум сегодня изнемог, - услышал он за спиной голос
Белинского.
- Подумаешь, удивил. Меня и не такие сангвиники, как ты, считают
сумасшедшим.
- Я не сангвиник, я несчастный человек, - сказал Белинский, вынимая из
диминой пачки сигарету.
- Ты не человек. Ты эскулап, - мягко поправил Дима.
- Хватит паясничать, - расердился Белинский. - В обществе микроскопов
да обезьян вам живется совсем недурно. За последние пятьдесят лет Сч как
причина смерти передвинулся с седьмого на второе место, но для вас это
проза, вы колдуете над штаммами, создаете десятки взаимоисключающих теорий,
вас осеняют идеи, а Белинский - будь мавром, любуйся на агонии, считай себя
сиделкой, утешителем или кем угодно. Когда же, наконец, я сделаюсь врачом,
черт возьми!?
Дима понял, что если он сейчас позволит одно шутливое слово, Белинский
может очень даже просто запустить в него настольной лампой.
Маленький побарабанил пальцами по стеклу.
- Я не хотел бы быть в твоей шкуре.
Белинский удовлетворенно крякнул, присел на краешек высокого табурета.
Он окончательно остыл и тихо сказал: - По больничной аллее идти - как
сквозь строй, а мне по нескольку раз в день приходится.
- Думаешь, нам легче? Сегодня шеф даже попрощаться забыл.
- Так он еще здесь. Твою знакомую успокаивает.
После обеда кровать соседки стояла на месте. Посте ть была совершенно
свежая, белая до синевы. Нина не могла оторвать взгляда от аккуратно
выутюженного одеяла.
Вошел Белинский. Неуклюже потоптался, потом сказал: - Да, пустота -
это страшно.
- Пустота это страшно, - эхом повторила Нина. - Это страшно, страшно,
- твердила она, уже идя по дорожке.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг