электрокамина в розетку, переоделся в теплый тренировочный костюм. Потом,
как пушкинский скупой свое золото, осмотрел книги, которые он сейчас
читал, перечитывал или собирался читать. Хоть Лина и ворчала по поводу
этих книг, что они ничего не стоят, Петя считал их своим богатством. Были
тут и учебники, вроде трехтомника Ландсберга по физике, и книги для мысли
и души: Норберта Винера "Творец и робот" и "Я - математик", Леопольда
Инфельда и Альберта Эйнштейна "Эволюция физики", Макса Борна "Моя жизнь и
взгляды", И.С.Шкловского "Что такое вселенная?", и любимые - "Эварист
Галуа" Инфельда и "Эйнштейн. Жизнь и взгляды" Б.Г.Кузнецова. Положив книгу
об Эйнштейне на нижнюю полку тумбочки, прикрепленной к деревянному
изголовью кровати, он вышел на кухню.
Между плитой и раковиной мостился небольшой кухонный столик, на нем
Лина чистила овощи, споласкивала их под струей холодной воды и сразу
бросала в кастрюлю с кипятком, уже стоявшую на огне. С самого отъезда
родителей в доме не варили больше мясных супов, потому что бабушке нужна
была легкая для усвоения еда, а Лина не возражала, ибо и себя хотела
ограничить в потреблении пищи, "чтобы не потерять форму". На второе обычно
был либо вареный язык, либо вареная вырезка, либо котлеты из вырезки. Все
это приносилось (да еще, скажем, докторская колбаса, от которой и в самом
деле пахло мясным духом) из распределителя, то есть столовой лечебного
питания, к которой бабушка была прикреплена как старый член партии. Но
таких, как она, было там немного. Пока она была здорова, Петя ездил с ней
на улицу Грановского, где отоваривались сами владельцы карточек, как
правило, мужчины с толстыми затылками и крутыми, могучими плечами, так что
маленькая, подтянутая, хотя и властная, бабушка Роза была каким-то
непонятным исключением. Получив сразу на несколько дней порции хорошо
упакованных продуктов, мужчины шествовали к своим служебным машинам, такие
одинаковые, что странно, как их узнавали шоферы, тоже, кстати, похожие
один на другого холуйскими рожами. Теперь они с Линой по очереди ездили в
распределитель "для членов семьи" около кинотеатра "Ударник".
- Ну, так что у вас с Лизой слышно? Уж мне-то, старушке по сравнению с
вами, к тому же твоей близкой родственнице, можешь в своих изменах и
флиртах сознаться!.. Скажи, завел новую девочку? Шучу, шучу. Ты спокойный
и верный. Это хорошо. И гением себя не мнишь. Нынешние гении либо
сумасшедшие, либо пьяницы. Никогда не обманывай любящую женщину, которая
все тебе отдала.
Петя похолодел от этих слов, потому что он и в самом деле подозревал,
что Лиза ему хочет "все отдать".
- У твоей Лизы, надеюсь, современные представления о жизни, - говорила
Лина, закончив наконец возню с овощами и повернувшись к нему. - Ах, я
завидую вам! Вы такие молодые, беспечные, никаких проблем! Вы можете
бездумно веселиться. Что ж ты не сводишь свою даму в театр? Не все же по
кино околачиваться. Женщин нужно уметь культурно развлекать. Я уж и одна
здесь посижу. Много ли мне надо! - хотела она пококетничать. Но прозвучали
эти слова искренне и грустно.
А Петя обрадовался, так неожиданно получив индульгенцию на нынешний
вечер, и, похоже, не сумел скрыть радости.
- Сегодня веду. На "Дон Кихота" булгаковского.
Вдруг из бабушкиной комнаты из-за плотно затворенной двери донеслось
громкое проникающее во все углы квартиры:
- А-а! Лина-а!
Петя вскочил. Лина от неожиданности чуть не уронила миску с фаршем. Но
не уронила, поставила на кухонный столик и тыльной стороной руки
отодвинула в сторону волосы с глаз.
- Фу, вот так всегда. Крикнет, аж сердце в пятки уйдет.
- Кто там? - доносилось из-за двери. - Я проснулась, а со мной никого.
Все, все меня забыли. Я как в тюрьме. Одна, все время одна-а! Лина-а! С
кем ты говоришь? Кто пришел?
- Это Петя! - раздраженно крикнула в ответ Лина и уже тише добавила: -
Звонили ей из парткома и из газеты. Берут сегодня у нее интервью как у
старой большевички. Я ей говорила, но старуха наверняка все забыла.
Петя, глянув на расстроенное и несчастное лицо Лины, подумал, что,
помимо всех ее забот, Илья Тимашев не заходил и не звонил уже третий или
четвертый день.
- Ли-на! Пе-тя! Где вы? Петя! Внук мой! Ты где?
- Пойди посмотри, что ей там нужно. А я быстро котлеты доделаю.
Петя шел по коридору мимо книжных полок во всю стену под причитания,
доносившиеся из бабушкиной комнаты:
- Что же ты ко мне не заходишь? Я тебе надоела? Я всем надоела. А что я
могу поделать? Не умираю. Никак не умираю.
Бабушка лежала на диване в мятом байковом халате, ноги ее были укрыты
красно-черным шотландским пледом, глаза устремлены в потолок, и все свои
речи она уже привычно произносила, не имея перед глазами слушателя, почти
нараспев. Рядом на круглом столике лежали стопкой газеты, стояли пузырьки
с лекарствами, около них очки без оправы, развернутая "Правда" валялась в
ногах. Остальные газеты бабушка еще не смотрела. Над головой у нее - в
рамке под стеклом - висела увеличенная фотография деда, человека с большим
лбом, добрыми глазами и маленьким подбородком. Пахло мочой: под столиком с
газетами стоял синий ночной горшок. Видимо, Лина его забыла вынести, а у
бабушки то ли сил не хватило, то ли она демонстративно его оставила, чтобы
чувствовать себя совсем заброшенной и чтобы все это поняли. Еще пахло
немытым старушечьим телом, лекарствами и духами, воздух был спертый,
нечистый. Пол был неметен, валялись какие-то бумажки, обрывки
лекарственных упаковок, рецепт с красной полосой из Четвертого управления
и засморканный носовой платок.
В больнице бабушку коротко постригли, и теперь было видно, особенно с
затылка, что волосы у нее не только седые, но и редкие настолько, что,
несмотря на взлохмаченность, просвечивала сквозь них покрасневшая кожа.
Петя кашлянул, и бабушка, повернув голову к двери, с полубессмысленным
ужасом уставилась на него безресничными глазами.
- Ты разве здесь? Мне мальчик сказал, что у тебя пошла кровь горлом. И
тебя забрали в больницу. Как моего первого мужа. Он был похож на Горького,
и все принимали его за Горького.
- Какой мальчик? - перебил ее Петя.
Бабушка задумалась, успокаиваясь потихоньку.
- Не знаю. Просто приходил мальчик. Может, это был твой старший брат
Яша? Нет, не он. О, я не виновата в его смерти! Это моя самая большая
боль. Но это был не он. А-а! Это был Карл, Линин отец. Хм... Но он тоже
умер. Он родился уже после того, как мы познакомились с Исааком. Ты же
знаешь, у Исаака, у твоего дедушки, было трое сыновей от другой женщины.
Исаак был тогда анархист. И первого сына назвал Петр в честь Кропоткина,
второго - Михаил в честь Бакунина и только Карла - в честь Маркса. Я уже к
этому времени имела на него влияние. Я еще с Карлом играла. Вот он и
приходил. Или не он, а очень похожий?.. - Она задумалась, припоминая, был
ли мальчик. - А у тебя с горлом все в порядке?
- В порядке, бабушка.
Она посмотрела на Петю вдруг ясными, не затуманенными бредом глазами.
Сморщилась страдальчески.
- Ох, устала я!
Попыталась приподняться на правой руке.
Петя бросился и подхватил ее, подложил под спину подушки, чтобы было
повыше, решив, что она хочет сесть. Но бабушка стала упрямо спускать ноги
с дивана, пытаясь встать.
- Горшок. Надо вынести горшок. Я понимаю, вам противно...
Выхода не было. Петя наклонился, поправил на горшке сбившуюся крышку и
быстро пошел к туалету. На пороге кухни стояла Лина. Увидев Петю,
протянула руку к вонючему сосуду.
- Пусти, я сама все сделаю. Я собиралась, просто не успела. Она ведь
нарочно перед тобой демонстрацию устроила.
Петя протянул было ей горшок, но тут зазвонил телефон, стоявший в
кухне, и Лина, резко развернувшись, рванулась к трубке. Петя прислушался;
не из Праги ли родители, не Лиза ли?.. Но Лина словно ушла в телефон, и
Петя понял, что звонит Тимашев.
- Чему обязана? - говорила Лина ледяным тоном. - Да нет, я вовсе не
обижена. Что мне на вас обижаться? Вы мне такой же посторонний человек,
как всякий другой, а на посторонних не обижаются. Не вижу, почему это я
должна быть с вами на "ты". Мало ли что было! Живу как живу. Кому какое
дело? Завтра? Нет, не могу. Приедет один мой знакомый - живой человек.
Устроит мне фестиваль. Я не жалуюсь. Это я так в своих безрадостных буднях
называю светлые дни. Может, в театр меня сводит. Неужели меня некому в
театр сводить?! Да? К матери своего друга? Пожалуйста. Приходите, мне
какое дело! Навещайте, когда хотите. Почему я должна возражать?.. Не знаю.
Но кто-то сегодня будет непременно дома, так что дверь вам откроют. До
свидания.
Лина положила трубку, и, хотя тон ее был резок, Петя увидел, что
выражение лица помягчело. Она нырнула в ванную, прихватив пудреницу и
тушь.
Фортка на кухне была открыта, было слышно, как к подъезду подкатила
машина, и Петя почему-то решил, что это к ним. С какой-то внутренней
заторможенностью он продолжал стоять, прислушиваясь. И - как бывает -
неожиданно угадал. Перед дверью послышалось шебуршание, потом раздался
звонок.
3. ИНТЕРВЬЮ
- Ну что ты стоишь? Иди открывай!
Петя молча и виновато показал горшок, который он так и не вылил, а
Лина, причесанная, умытая, слегка подрумяненная и напудренная, пожав
плечом, прошла мимо него к двери, сказав негромко, так, чтобы только Петя
слышал:
- Взялся, так уж делай!
Подойдя к двери, хмыкнула, рассмеявшись слегка:
- Интересно, кого это к нам черт принес?
Смех был как бы отчужденный от Пети, рассчитанный на посторонних.
Открыв дверь, она встала вполоборота, так что Петя видел выражение ее
лица. Словно и не было у нее только что хандры и печали, она улыбалась
навстречу гостю, застрявшему в дверях криворотому мужчине в шляпе. Петя
быстро, поражаясь своей недавней прострации, шмыгнул в туалет и аккуратно
вылил в унитаз содержимое горшка. В прихожей слышался мужской голос,
слегка гундосый и шепелявый, как показалось Пете. Он заколебался, удобно
ли с горшком в руках перескочить на чужих глазах из туалета в ванную, не
лучше ли отсидеться, но гость, похоже, никуда не двигался, и Петя решился.
Не поворачивая головы в сторону входной двери, прошел в ванную, налил в
горшок воды, быстро вернулся в туалет, вылил ее, поставил горшок около
унитаза, снова проскользнул в ванную и вымыл руки. И только тогда вышел в
коридор.
Лина и вошедший все еще толклись в прихожей. Высокий мужчина в плаще,
как робеющий школьник, держал перед собой двумя руками шляпу и портфель, а
Лина говорила ему:
- Вы к Розе Моисеевне? Так проходите, пожалуйста.
Мужчине удалось ухватить левой рукой одновременно шляпу и портфель, а
правую он протянул Лине, невнятно произнеся кривым ртом:
- Саласа.
- Что? - не поняла Лина, подавая ему руку.
- Саласа, - повторил мужчина. - Фамилия моя - Саласа. Рязанский я.
Василий Кузьмич. После войны в Москву перебрался. А вы здесь живете? -
некстати брякнул он.
- Проживаю некоторым образом, - неприятно на сей раз улыбнулась Лина,
растянув губы и прищурив глаза. - А это Петя, внук Розы Моисеевны...
Но мужчина не заметил иронии.
- А-а, здравствуйте, молодой человек! Это Петя, точно, Петя. А я вас
помню совсем еще мальчиком. Наверно, школу уже кончаете? А куда, позвольте
узнать, собираетесь поступать? В Московский университет, надо думать?..
- Да, на физфак, - подтвердил Петя с самодовольством, поскольку
собирался поступать на такой "трудный факультет" и поскольку к нему едва
ли не впервые обратились на "вы". Но с места не сдвинулся, потому что не
понял, с кем говорит и как себя вести дальше.
- По научной линии, значит? - переспросил вошедший.
Петя молча кивнул. Из-за двери подала голос бабушка:
- Кто там?! Пе-етя! Ли-ина! Кто там?!
Похожий на перестарка-ученика, привыкшего лебезить перед учителями,
извиваясь тощим телом и хлопая полами старомодного белого "пыльника",
мужчина шагнул от входной двери мимо Лины к Пете:
- Вы, наверное, меня не помните... Я Саласа, Василий Кузьмич, из
парткома, в этом году секретарем выбрали. Я на кафедре истории партии
работаю, где и Роза Моисеевна работала. Мы с ней почти двадцать пять лет
проработали вместе, можно сказать. Я горжусь, что я ее ученик. Мы
наследники, так сказать, ее славных дел. Вот пришли узнать подробности.
Для воспитания молодежи.
- Ли-ина! Пе-етя! - снова крикнула бабушка. Она продолжала говорить
из-за двери, но уже не спрашивала, кто пришел, а размеренным речитативом
вела нескончаемый диалог сама с собой или еще с кем-то: - Пора кончать.
Черт! Пора кончать! Я жила честно. Честно! Все мои братья поумирали. А я
была старшая. Старшая! Хватит! Все поумирали. А я все живу. Ли-ина! Это ко
мне пришли?
Саласа улыбнулся Пете и развязно двинулся в бабушкину комнату. Шляпу в
прихожей он не оставил, а по-прежнему прижимал пальцами к портфелю.
"Пыльник" он тоже не снял. При ходьбе гость заваливался на правую сторону.
После первых приветствий он уселся, поставил меж ног портфель, укрепил
на нем шляпу и, чтобы занять руки, взял со стола металлическую фигуру Дон
Кихота и принялся ее вертеть и разглядывать. Бабушка почему-то лежала
молча.
- Этот Дон Кихот стоит у вас как символ чего-то? - спросил Саласа,
прикрывая правой рукой свой дергавшийся по всему лицу рот.
- Это мой любимый герой, - отвечала наставительно бабушка. - Мы все
были Дон Кихотами в революцию. И тоже наше стремление к социальной
справедливости началось с чтения книжек.
- Тоже как у кого? - туповато переспросил гость.
Петя тихо прошел в свою комнату, но дверь оставил открытой: мало ли
что, вдруг бабушка разволнуется, и он ей понадобится?
- Как у Дон Кихота, - горделиво сказала бабушка.
- А он разве читал книжки? Я не помню. Некогда, Роза Моисеевна,
классику читать. Все, знаете ли, наши институтские дела отвлекают. Родную
мать из-за них забудешь. Но, насколько я знаю, он же с ветряными
мельницами боролся и все ему чудилось не то, что есть в действительности.
Бабушка, видимо, сделала протестующий жест, потому что он быстро
добавил, поставив статуэтку Дон Кихота на стол:
- Я хочу сказать... что вы и подобные вам боролись не с мельницами, а
за наше будущее с самодержавием.
- Нет, нет, у него было много приключений в жизни, но правильных,
позитивных, - возразила бабушка. - Он пытался заступаться за униженных и
оскорбленных. Да, и за тех, и за других, но мы еще и за бедных. Мы эту
линию вели всю жизнь последовательно и принципиально. Жизни не щадили.
Криворотый махнул рукой, вскочил, задел ногой шляпу, та упала, он снова
умостил ее на портфеле и подошел к дивану.
- Вы молодцом! Мы так и думали. Поэтому я пришел не один... А с нужным
товарищем. Внизу...
Но бабушка упрямо прервала его:
- А я одна, все время одна. И смерть не приходит. Меня все забыли.
Только Ольга Ивановна заглянула - я очень обрадовалась. Она цветы
принесла, конфеты. Мне не нужны конфеты. Мне нужно человеческое отношение.
А она долго сидела. Я ей так была благодарна, по-человечески, что она
пришла. Мы ведь с ней не были близки. А теперь она не приходит. И никто не
приходит.
- А теперь вместо нее я. Вы не думайте, Ольга Ивановна не от себя. От
парткома. Она от всего коллектива приходила. Мы ее послали и так и
говорили ей, чтоб не меньше часу навещала. И деньги на коробку конфет и на
цветы ей выделили.
- Я не знала. Она мне этого не сказала. Я думала, от себя.
- Нет, она не от себя. Мы ее послали.
Повисла пауза. Затем Саласа попытался объяснить, что ему надо
спуститься за корреспонденткой институтской многотиражки, но бабушка не
понимала его или не желала понимать, на все его уговоры отвечая:
- Жаль, что вы уже уходите. Ольга Ивановна дольше сидела.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг