апатично. Но куда? Теперь было все равно - что вперед, что назад.
Хотелось увидеть маму. Но как ее разыскать? Я перелистал все записные
книжки. Маминого телефона не было. Естественно, кто же записывает в книжку
мамин телефон! Его знают на память.
Прибежал из школы Никита. Он был без косичек. Впрочем, тут же заплел их и
переоделся с явным намерением куда-то удрать.
- Ты бабушкин телефон не помнишь? Выскочило из головы, - сказал я.
- Нет, не помню, - он уже был в дверях.
- Странно. Ты разве не звонишь ей?
- А зачем? Она квартиру не хочет менять. Из-за нее живем тут, как сельди
в бочке!
- Что-то я не пойму. Да постой ты! Какую квартиру?
- Дядя Сережа, ты не заболел? Бабка не хочет менять прадедову квартиру.
Не хочет ехать в однокомнатную. Вредина!
Он убежал.
Я тут же оделся и поехал по дедову адресу.
Мать встретила меня как-то равнодушно. Я даже опешил. Все казалось, что
мне должны бросаться на шею после шестнадцатилетнего отсутствия. Может, мы с
нею вчера виделись.
Но мы вчера не виделись, как вскоре выяснилось.
Я разговаривал с нею так, как вчера, на кухне, когда мы в последний раз
ужинали вместе - там, в моей юности. Ее, кажется, это удивило. Она
потихоньку меняла тон, будто оттаивала. Начала улыбаться, но как-то робко,
еще не веря.
- Ты сегодня не такой, как всегда... - сказала она.
- Почему?
- Разговариваешь по-человечески.
А мы пока разговаривали на простые темы: как здоровье, о Дашиной учебе...
Тут я воспользовался видеофильмом, сюжет которого толково пересказал.
Пришлось немного пофантазировать.
- Нет, ты сегодня совсем другой, - сказала она. - И усы сбрил. Правильно
сделал, мне они совсем не нравились.
Я вдруг взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.
- Помнишь, тут был порез? Уже зажило? - спросил я. - Ты чистила рыбу, а
потом мы сидели на кухне... И Никита толкался изнутри у Светки...
Мама заплакала.
- Господи, как давно это было. Неужели ты помнишь?..
Она поцеловала меня. Мне стало спокойно и хорошо, как в детстве.
- Мама, это было вчера...
- Да, будто вчера, ты прав...
- Мама, это правда было вчера.
И я стал рассказывать. Все с самого начала. Мать слушала сначала с
беспокойством, но через минуту лицо ее прояснилось - она поверила.
- Да-да... Смерть деда. Я тоже от нее веду отсчет. Очень многое после нее
стало меняться. Ты резко изменился. Я приписала это переходному возрасту. Ты
стал злее и циничнее. Почему-то был обижен на деда. Однажды в сердцах
сказал, что дед тебя обманул.
Да, это бушевал в прошлом мой двойник, мой брат, мой однофамилец. Я
улетел, а он остался. Он остался и решил, что часы на этот раз не сработали.
Завод кончился. Наверное, он пытался прыгать еще и еще, но я прихватил с
собой полюс гравитации, оставив ему лишь красивую оболочку - точную копию
часов в пространстве прошедшего времени.
Неудивительно, что он запаял их со злости. Хорошо, не выбросил. Я вдруг с
ужасом подумал, что мой двойник, оставляемый в прошлом, уже не может
пользоваться волшебной силой часов, а значит, они теряют для него ценность.
И в то же время исключительно от него зависит, где я найду часы при скачке в
будущее. Сегодня нашел на службе, а ведь мог вообще не найти. Он вполне
способен был их продать, например...
Меня прошиб холодный пот от этой мысли.
Чего-то я еще не понимал в механизме действия часов.
А мама и вправду уже разговаривала со мной так, будто мы не виделись
шестнадцать лет. Она рассказывала мне мою жизнь, какой она ее наблюдала со
стороны, и это было гораздо прозаичнее тех телевизионных праздников, которые
показал мне видеомагнитофон.
В десятом классе я поступил в вечернюю музыкальную школу, а потом уже в
финансово-экономическом, стал играть в ансамбле. Я и сейчас в нем играю "на
танцульках", как выразилась мама. Мы в том же составе - все уже взрослые
люди - мотаемся по пригородам и играем во Дворцах культуры и клубах на
молодежных вечерах. За это хорошо платят. "Теперь понятно, на какие деньги я
купил машину", - подумал я.
Вернувшись из армии, я устроился в свое учреждение. Мама не смогла точно
сказать, как оно называется. "Электровнешторг..." и еще несколько обрубков
слов - это не совсем точно. Меня устроил отец, пользуясь связями. Теперь я
виновник.
По словам мамы, у меня не осталось проблем в жизни, кроме одной -
квартиры. Так же как у Светки. Мы с сестрой, а в особенности Петечка,
требовали размена двух больших квартир - дедовой и нашей - на четыре
маленьких. Но мать не соглашалась.
- Постой, почему на четыре? - не понял я.
- Две вам и две нам с отцом.
- Как это?..
- Сережа, мы с отцом развелись сразу после твоего рождения. Мы уже давно
чужие люди. Нас связывали только дети, а теперь вы выросли... "Хорошенькие
дела..." - подумал я.
- Эта квартира, - мать окинула взглядом дедовский кабинет, где все
осталось на своих местах, - единственное, что сохраняет память о нашей
семье. Жаль, что вы и ваши дети этого не понимаете.
Мама подошла к письменному столу, открыла ключиком средний ящик и
вытащила толстую тетрадь. Я узнал ее, так как видел совсем недавно. Это были
мемуары деда.
- Здесь кое-что написано для тебя, - мама протянула мне тетрадь. - Я
многого не понимала, я же не знала о часах, а дед писал так, что
непосвященный не догадается... Я еще не показывала тебе. То есть тому... Но
он ведь тоже мой сын! - вдруг возмутилась мама. - Я считала, что он... ты...
в общем, недостоин.
Я взял тетрадь, перелистнул ее. Страницы с обеих сторон были покрыты
ровным бисерным почерком деда.
- Мама, что же мне делать?
- Жить, Сережа. Просто достойно жить. Ты ведь еще не занимался этим
по-настоящему. Ни в одном из вариантов.
Значит, она считала, что те шестнадцать лет, которые провел на ее глазах
мой благополучный двойник, тоже не были жизнью?
Тогда чем же? "Так испохабить собственную жизнь!" - в отчаянье подумал я.
- Где отец? - спросил я.
- Он в Бризании... Ах, ты же не знаешь... Это в Африке. Новое
государство. Когда приезжает, живет здесь, в соседней комнате.
Мне необходимо было срочно все обдумать и прочитать мемуары деда. Я
спросил, могу ли я остаться в комнате отца. Домой мне совсем не хотелось. Я
боялся даже представить себе момент, когда нужно будет снова лезть под
одеяло.
- Смотри, Таня может рассердиться, - сказала мама, но я понял, что она
рада.
- Понимаешь, ма... - я мучительно покраснел, не зная, как сказать ей об
этом. - Я не умею... быть мужем.
- Вот оно что, - мама улыбнулась. - А я думала, ты уже научился в своих
путешествиях по времени.
- Да вот как раз времени-то и не было... - я развел руками.
- Ну, это не самое главное для того, чтобы стать мужем, - мама стала
серьезной. - Тут как раз совсем необязательно иметь голову на плечах.
Хотя... голова нигде не помешает. Не волнуйся, Сережа. Ты сам не заметишь,
как это произойдет.
"Хорошенькие дела..." - опять подумал я.
И все же я не очень стремился побыстрее перейти этот рубеж. Поэтому
позвонил Татьяне и довольно сухо сказал, что заночую у матери, она неважно
себя чувствует.
По голосу жены я понял, что она в полном недоумении. По-видимому,
подобная чуткость была мне раньше не свойственна.
С волнением углубился я в мемуары деда, открывая для себя его жизнь,
которая ранее была известна мне лишь в отрывках. Я читал жадно, надеясь
уловить в написанном совет или хотя бы намек на то, как мне жить дальше. Для
кого же писал дед, если не для меня? Я рассматривал его судьбу, все время
помня о том, что в руках у него находилась волшебная вещь, имелась чудесная
возможность каждую минуту изменить ход своего существования и испробовать
новый вариант судьбы.
Но вскоре я почувствовал разочарование. Жизнь деда складывалась так,
будто от него ничего не зависело. Начиная с девятнадцати лет она текла по
строгим флотским законам, причем отсутствие выбора, казалось, совсем не
тяготило деда. Наоборот, он находил какое-то непонятное удовлетворение в
исполнении приказов и предписаний, многие из которых казались мне идущими
вразрез с его собственными желаниями.
Дед попал во флот по комсомольскому набору, когда учился на втором курсе
юридического факультета университета. Выходило, что он совсем не намеревался
стать моряком, а хотел быть юристом, однако никакого сожаления по поводу
такого неожиданного поворота судьбы я не встретил на страницах его мемуаров.
После окончания военно-морского училища дед получил назначение на Крайний
Север. Там он командовал тральщиком, потом эскадренным миноносцем. В этой
должности его застала война.
Страница за страницей были посвящены описанию будничной флотской службы:
походы, стоянки, ремонты, обучение молодых матросов, учения, парады... О
семейной жизни дед писал скупо. Фраза, посвященная появлению на свет моего
отца, выглядела так; "Сын Дмитрий родился в июле сорок первого года, когда я
не мог уделить этому событию должного внимания. Назван в честь деда".
И только тут, в описании первых дней войны, я обнаружил скрытое
упоминание о том, что дед все-таки воспользовался часами.
Цитирую:
"Война началась неожиданно для многих, хотя ее приближение ощущалось
всеми. Я не был исключением. Мне казалось, что в запасе еще есть какое-то
время - может быть, год или два. В начале мая мое судно встало на ремонт в
доках базы. Первый день войны мы встретили со снятой для переборки машиной и
полностью размонтированными торпедными аппаратами. Если бы знать за месяц,
мы успели бы в аварийном порядке закончить ремонт. Однако я нашел способ
достойно подготовиться к испытаниям. Уже на следующий день корабль вышел в
море на боевое патрулирование".
Ясно, что за несколько часов вернуть на корабль разобранный дизель и
восстановить вооружение невозможно. Дед вернулся на месяц назад, чтобы лучше
подготовиться к войне. Это был тот единственный в жизни случай, о котором он
упоминал.
Кстати, насколько мне известно, он не сделал даже попытки за этот месяц
эвакуировать семью в более надежное место, чем военный городок плавбазы,
который уже в первые дни войны подвергся бомбардировкам врага.
Окончание войны дед встретил капитаном первого ранга, кавалером орденов
Нахимова и Красного Знамени.
Затем он окончил Академию Генерального штаба, командовал крупными
флотскими соединениями, преподавал, вышел в отставку, а в последние годы
входил в Совет ветеранов.
Жизненный путь деда представлялся мне ясным и логичным, несмотря на то,
что подчинялся железной необходимости воинских порядков.
Нельзя сказать, что он не делал в жизни ошибок. О них дед писал с
беспощадной прямотой, но нигде в его мемуарах я не уловил намека на то,
чтобы попытаться исправить ошибку с помощью имеющегося в его владении
прибора. Это меня крайне удивило и даже раздосадовало, поскольку, на мой
взгляд, свидетельствовало либо о его ограниченности, чему я не очень верил,
либо о постижении им какой-то тайны жизни, в которую я не был посвящен.
Вслед за жизнеописанием, занимавшим большую часть тетради, шли
разрозненные по виду заметки, представлявшие собою результат наблюдений и
размышлений. Привожу некоторые из них.
"Неизбежность смерти слабых людей приводит к бездействию, а сильных
заставляет работать с удвоенной энергией".
"Как бы я жил, если бы начал жизнь сначала? Я много размышлял над этим,
ибо имел разнообразные задатки, как всякий живой человек, и неизменно
приходил к выводу, что прожил бы ее точно так же. Следовательно, я доволен
ею, не так ли? Да, но только в том смысле, что не сделал в жизни ни одного
поступка, противного моей совести, то есть прожил ее достойно. Сейчас, глядя
смерти в лицо, я понимаю, что сознание достойно прожитой жизни есть главный
и необходимый ее итог, а пережитые трудности, лишения, ошибки и неудачи лишь
придают достоинству необходимую серьезность".
"За двумя зайцами погонишься - ни одного не поймаешь", - гласит народная
мудрость. Она таким образом указывает на разумность погони за одним зайцем.
Но стоит ли за ним гоняться? Жизнь - это не погоня за зайцем".
"Трижды я оказывался в ситуациях предельно критических: дважды на тонущем
корабле и однажды, как ни странно, на ковровой дорожке одного кабинета. Все
три раза я имел время, чтобы изменить ситуацию на более благоприятную, но ни
разу не воспользовался этим. Почему? С судьбой нужно сражаться честно. Либо
честно победить ее, либо так же честно умереть".
"Внуку. У людей в районе шеи, под кадыком, есть так называемая вилочковая
железа. Тимус - по латыни. Она достигает наибольшей величины у грудных
младенцев, к старости сходит на нет. Предполагают, что деятельность этой
железы как-то связана со старением, с протеканием биологического времени
жизни организма".
"Если бы смерти не было, ее следовало бы изобрести".
"Хотел бы я снова стать молодым? Как ни странно, нет. Люди, мечтающие о
возврате молодости, не отдают себе отчета в том, что ее очарование
заключается прежде всего в новизне ощущений, а не в избытке сил. Старость -
понятие не энергетическое, а информационное. Начать жизнь сначала можно лишь
молодым старичком".
"Необходимость прожитой жизни определяется не тем, насколько твоя судьба
совпала с собственными представлениями о ней, а тем, насколько совпала она с
исторической жизнью народа того времени, когда ты жил".
Я закрыл тетрадь.
Это было как приговор.
Достал он меня все-таки, мой дед... Из-под земли достал. Из покинутого
мною пространства достал.
Все это он понял и рассчитал, не прибегая к эксперименту, задолго до
того, как я начал свои прыжки и ужимки. А я, как последний дикарь, как
трехлетний младенец, баловался блестящей игрушкой, считая себя
исключительной личностью.
Моя судьба не совпадала ни с собственными представлениями, ни с
исторической жизнью народа.
Да и что, собственно, было исторической жизнью народа в то время, когда я
метался по пространствам? На этой ровной исторической поверхности не
наблюдалось ни одной революции, ни одной индустриализации, ни одной войны...
Судя по рассказам мамы и кадрам видеокассет, я прожил свою маленькую жизнь
так же, как миллионы сограждан - в необременительной борьбе за благополучие,
за наиболее полное удовлетворение моих растущих потребностей. Я уже почти
выиграл эту борьбу, если не считать квартиры. А мне только тридцать три
года. Что же я стану делать дальше?
Несмотря на то что я жил так же, как большинство, что-то мешало мне
признать мою жизнь эквивалентной исторической жизни народа.
Но неужели отсутствие катаклизмов? Нет, это абсурдно.
Отсутствие высоких целей и идеалов?
Но почему, бог мой, почему они были у деда? Откуда он их черпал? Откуда
брал их его отец - профессиональный революционер и политкаторжанин? Неужели
я настолько испорчен и себялюбив, что не желаю народу счастья, а борюсь
только за свое - непогрешимое и бесталанное, как будильник?
Где он - народ?!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг