Я со злостью отшвырнул тетрадь. Я был зол на деда. Зачем ему понадобилось
искушать меня? Я прожил бы свою тихую жизнь как придется, не задумываясь о
ее смысле. Теперь же приходится решать уравнение со многими неизвестными.
Я достал из кармана записную книжку и стал ее листать. Захотелось
встретиться с друзьями, чтобы проверить, как они прожили этот период.
Книжка меня поразила.
Она была устроена по функциональному принципу. Фамилии в ней практически
отсутствовали, записаны были лишь имена, изредка с отчествами. Вместо
фамилий имелись краткие пояснения; к какой сфере принадлежит абонент. Род
занятий и оказываемых услуг. Почему-то эти слова тоже были написаны с
заглавных букв.
Коля Джинсы, Марк Петрович Колбаса, Елена Сергеевна Зубы, Аллочка
Авторучка, Надежда Тимофеевна Билеты, Саша Зонт, Николай Иванович Запчасти.
Или же другая группа: Миша Внешторг, Галочка Министерство, Семен
Трофимович Референт.
Встречались абоненты, не поддающиеся никакой расшифровке. В основном,
женщины. Вера Адлер, Лена Белые Ночи, Люсенька Телогрейка и даже Эльвира
Гоп-со-смыком.
Решительно потряс меня Иван Иванович Бубу. Я решил, что это какой-то
неизвестный мне вид услуг или продукт, появившийся в самом конце двадцатого
века, и неожиданно позвонил по его номеру.
Трубку поднял мужчина.
- Слушаю.
- Иван Иванович?
- Он.
- Это Сережа...
- М-м...
- Мартынцев.
- Извините, не припоминаю. Вы чем, так сказать, богаты? Чему мы, так
сказать, рады?
"Чем же я богат? - подумал я. - Экспортными электродвигателями?
Танцами?.. Скорее танцами".
- У нас ансамбль, - сказал я.
- Ах, "Сальдо"! Так бы и сказали. Пока ничего нет.
- А когда будут?
- В следующем квартале. Звоните.
Он повесил трубку. "Бубу будут в следующем квартале", - меланхолично
подумал я и набрал номер Макса. Он значился в записной книжке под своей
настоящей фамилией. Я волновался. Как меня встретит старый друг?
Ответил мне женский голос. Я узнал маму Макса.
- Здравствуйте, Ольга Викторовна. Это Мартынцев.
- Сережа? - удивленно спросила она после паузы.
- Максим дома?
- Да... Сейчас я позову.
Трубку довольно долго никто не брал. Затем послышалось шуршание, и голос
Макса произнес четко и сухо:
- Я же сказал тебе, чтобы ты не звонил. Нам не о чем разговаривать.
Вслед за этим последовали короткие гудки.
Я повесил трубку, разделся и лег спать на отцовском диване, где мама уже
приготовила мне постель.
Я долго не мог заснуть. Смотрел на политическую карту мира, будто
светящуюся в темноте комнаты на противоположной стене.
"Чужое... Чужое пространство..." - повторял я про себя, уже зная, что
останусь в нем надолго, может быть, навсегда, потому что после всего, что я
узнал, я не мог себе позволить удрать из него в лучшие пространства и
времена. Необходимо было жить тут, пытаясь по мере сил исправлять ошибки
предшественника.
Я был готов его убить, то есть убить себя, растерявшего за каких-нибудь
шестнадцать лет друзей, высокие порывы и идеалы юности. Мне показалось, что
тихо улизнуть в другое пространство было бы подлым по отношению к Сергею
Мартынцеву, который здесь сильно помельчал и омещанился. Как-никак я отвечал
за него, ведь он был моим двойником. Я решил ему помочь.
Утром я отправился на работу с твердым намерением начать новую жизнь. На
этот раз без помощи часов, по собственной инициативе.
Я проработал до обеда, еще раз убедившись, что служба моя вполне посильна
для человека с незаконченным средним образованием, каковым я по сути и
обладал. Я даже принял какую-то делегацию и весьма толково заключил контракт
на поставку электробритв в какую-то республику, появившуюся в мире на рубеже
веков.
После обеда я пошел к начальнику отдела и положил на стол заявление об
уходе.
- Не понимаю вас, Сергей Дмитриевич, - он прочитал заявление и поднял на
меня глаза. - Вам что-нибудь не нравится?
- Да.
- Что же? Оклад? Режим? Отношения?
- Я, - сказал я.
- Не понял?
- Я себе не нравлюсь.
Он подумал, отложил заявление:
- Партбюро будет возражать.
- Но я ведь имею право, не так ли?
- Право - это право, а долг - это долг. Подумайте, - сказал он, давая
понять, что разговор окончен.
На следующий день мне приказом прибавили оклад, а секретарь партбюро в
разговоре объяснил мне, что мой уход сейчас крайне несвоевременен, поскольку
учреждение только что пережило реконструкцию, переезд, так что не стоит
увеличивать организационные трудности.
Я продолжал подписывать бумаги и принимать делегации.
Попытка начать новую личную жизнь также закончилась полным провалом.
Во-первых, для начала мне все-таки пришлось стать мужем Татьяны. Мама
оказалась отчасти права: это не потребовало особых умственных усилий, хотя
было зрелищем смешным и жалким, если бы кто-нибудь смотрел. Как ни странно,
моя жена вдруг переменила ко мне отношение, стала ласковой, мягкой и даже
красивой, черт возьми! Она стала мне нравиться больше. А сама так просто
влюбилась в меня без памяти, все время повторяя, что этого она ждала очень
долго.
Я никак не мог взять в толк - чего она ждала?
Разговаривать после всего этого о разводе было просто глупо. Зачем? На
каком основании?
Во-вторых, Дашка. Я почти с ужасом стал замечать, что с каждым днем эта
незнакомая, но симпатичная девочка буквально внедряется мне в душу, занимая
там все больше места. Лишенный в детстве отцовского внимания и просто
общения с отцом, я теперь будто исправлял его ошибку, отдавая дочери все
свободное время. Это обстоятельство тоже не могло не укрепить семейную
жизнь, тогда как я намеревался ее разрушить.
По существу, новую жизнь удалось начать лишь в одном пункте: я перестал
быть членом ансамбля "Сальдо", поскольку не умел играть на гитаре, а там это
было совершенно необходимо. Мне пришлось выдержать неприятный разговор с
коллегами и даже заплатить им неустойку за те концерты, которые уже были
назначены.
Естественно, это не могло пройти незамеченным в семейной жизни. Потеря
весомой прибавки к зарплате плюс неустойка снова отодвинули от меня жену,
чему я был, честно говоря, рад. Меня уже начинали раздражать ее ласки.
Короче говоря, эффект был незначительный. Сергей Мартынцев всячески
сопротивлялся моему вмешательству в его жизнь. Он устроил ее весьма прочно,
с надежной круговой обороной.
Поняв, что грубым наскоком я ничего не добьюсь, я решил потихоньку
видоизменять свою жизнь в сторону улучшения. Для начала нужно было вернуть
старых друзей. Задача осложнялась тем, что я не совсем четко представлял,
из-за чего мы расстались. Относительно Толика и Марины еще можно было
догадаться. Вероятно, мне было тягостно поддерживать отношения с бывшим
приятелем и его женой, которая когда-то была моей первой любовью. Но что
нарушило нашу дружбу с Максом?
Я набрался духу и поехал к нему. За те несколько недель, что прошли с
момента моего прыжка, ни Макс, ни Толик, ни Марина ни разу мне не позвонили.
Максим открыл мне дверь. Он был в расстегнутой старой рубашке и
трикотажных спортивных брюках. С первого взгляда я понял, что друг мой
сильно переменился. Вместо веселого, уверенного в себе человека, признанного
лидера и баловня судьбы на меня смотрел нервный, подозрительный субъект с
взъерошенными волосами и взглядом отпетого неудачника.
- Пришел? - с вызовом сказал он.
- Пришел. Пустишь? - сказал я как можно дружелюбнее.
Он дернул плечом:
- Проходи.
Я зашел в квартиру, где не раз бывал в юности. В ней царило запустение.
Прежний уютный дом превратился в сарай, где без всякого смысла и порядка
раскиданы были предметы мебели и гардероба. Посреди прихожей валялся
спущенный футбольный мяч, морщинистый, как урюк. С голой лампочки свисала
серебряная мишура, оставшаяся, по всей видимости, с празднования прошлого
Нового года. На пыльном зеркале пальцем было написано:
"Я пошел в кино".
В комнате было не лучше.
Я уселся на продранный диван, утонув в нем почти до пола, причем в меня
со стоном впилась изнутри железная пружина. Максим уселся на стул верхом и
сложил руки на спинке. Я почувствовал, что он давно желал этого визита, но
боится уронить достоинство.
Разговор был трудным. Я продвигался в нем ощупью, как в темной комнате,
где когда-то бывал, но давно позабыл обстановку. Постепенно, с трудом в моей
голове складывалась картина жизни Максима с той поры, когда мы разошлись во
времени.
Началом всему было то злосчастное лето, когда мы уехали в КМЛ, а он
отправился в Карпаты по туристической путевке. Перед отъездом у них с
Мариной произошел серьезный разговор, насколько он может быть серьезным в
шестнадцать лет.
Впрочем, именно в шестнадцать лет он может быть наиболее серьезным по
сути, определяющим дальнейшую судьбу.
Вернувшись, он обнаружил большие перемены. Выяснилось, что после моего
объяснения с Мариной, когда она дала мне пощечину, ее вниманием ухитрился
завладеть наш приятель Толик. Оказывается, мы с Максом дрались в классе, в
начале нашего последнего учебного года. Выгоды из этого опять-таки извлек
Толик. Потом мы вроде бы помирились, но трещинка осталась. Вдобавок на Макса
накатилась полоса неудач, к которым он не был готов.
Макс неожиданно не поступил в университет на филологический, и его взяли
в армию. Это было для него большим ударом. Он привык быть удачливым, привык
брать нужное ему не задумываясь, будто имел на это бессрочное разрешение.
Оказалось, что срок существует и кончается с выпускным балом. Дальше все
стало даваться Максу с трудом, к которому он не привык.
Когда он вернулся из армии, Марина была уже замужем, я заканчивал
экономический институт, а ему предстояло начинать все с начала. Из лидера он
превратился в аутсайдера. Он опять недобрал на филфак, пошел работать, и тут
у него умер отец...
Я складывал хронологически биографию Макса из догадок, недомолвок и
намеков. Постепенно мое смирение и желание восстановить дружбу помогли ему
расслабиться. Наш разговор больше стал напоминать его исповедь.
- Она сломала меня, понимаешь? Никогда не думал... Главное, как я потом
понял, не то, что мы расстались. Главное, что она Толика выбрала! - с
горечью говорил Макс, наклонив стул вперед, так что он опирался на пол двумя
ножками. - Вот где меня заело! Если б хоть тебя!
- Спасибо, - улыбнулся я.
- Что - спасибо! Скажешь, вы с Толиком могли мне что-то противопоставить?
Объективно, а? Особенно он. Жлоб он и есть жлоб. Но как она могла?!
Я тоже не понимал, как она могла, но я знал меньше. С внезапной смертью
отца рухнул дом, мать заболела. Максим ухаживал за ней, а жизнь катилась
дальше, и его старые друзья, то есть мы, все дальше уходили от него: строили
семьи, рожали детей, получали квартиры и должности. Макс потерял уверенность
в себе, доверие к женщинам, стал мнителен и излишне амбициозен.
Окончательный наш разрыв, как я понял, произошел около года назад, когда
я предложил ему новое место работы, весьма заманчивое, куда мог бы устроить
его по протекции. Макс уловил нотки покровительства, вспылил, наговорил мне
кучу колкостей и обиделся навсегда.
Я вдруг понял, что в ломке и этой судьбы приняли участие дедовы часы.
Ниточка тянулась из юности, беря начало в моем тщеславном желании испытать
варианты жизни.
Между тем период влюбленности у жены, вызванный, как я полагаю, моей
юношеской непосредственностью, закончился. Непосредственность перешла в
посредственность. Учитывая существенную потерю в заработке, это оказалось
весьма существенным.
Шли дни, текли недели, и я все больше убеждался, что живу с абсолютно
чужой женщиной, которая к тому же недовольна произошедшими со мною
переменами. Я скучал в кругу наших общих знакомых, находя их разговоры
глупыми или мелочными, я перестал гоняться за вещами, чему ранее посвящал
много времени, я стал опускаться, как она выразилась.
Татьяна сказала, что я пошел по пути Максима.
Мой друг работал переводчиком технической литературы в издательстве, имел
скромный заработок и совершенно не следил за собой. Свое свободное время он
посвящал исследованиям по старой испанской литературе. У него на столе
стояла черная металлическая статуэтка Дон Кихота.
После нашего примирения он стал бывать у нас, вызывая дополнительное
неудовольствие жены. Мы вспоминали юность, тщательно обходя по молчаливому
уговору Марину и Толика. Мне уже было известно, что у них двое детей, Марина
работает художником-модельером, а Толик вертится по административной части.
Очень скоро моя семейная жизнь стала напоминать ад.
Обычно я приходил домой около шести, удачно оформив очередной контракт на
продажу партии вентиляторов или полотеров. К этому времени дома все были в
сборе. Я входил в собственную квартиру, как в зоологический сад с
беспривязным содержанием зверей. Укрыться было совершенно негде. Лишь один
домашний доверчивый зверек - моя Дашка - подходил ко мне и лизался.
Остальные были дикими зверями. Они так и норовили укусить.
Моя сестра стала за эти годы заместителем директора по производству в
одном научно-производственном объединении, выпускающем промышленные роботы.
Я не подозревал, что в ней столько деловых качеств. Она часто говорила про
план, премиальные, внедрение, сетевое планирование и стимулирование. Моя
жена ее за это презирала. Сама она была женщиной светской, не чуждой
художественных устремлений. Среди ее знакомых попадались режиссеры,
художники и литераторы.
Петечка, как мне кажется, нигде не работал, но функционировал с бешеной
энергией по части купли-продажи одежды, мебели и вообще всякой всячины, в
чем ранее участвовал и я, то есть мой предшественник в этой семье. С
Петечкой и его делами я порвал быстро и решительно, правда, с небольшим
общесемейным скандалом
Меня тайно поддерживал Никита, который ни в грош не ставил своего отца и
интересовался лишь видеофильмами и аэробными девушками.
Аэробика вообще процветала. Ее любителей и любительниц можно было
встретить везде: на улицах, в магазинах, в троллейбусах. С маленькими
магнитофончиками на шее и стереонаушниками на ушах они беззвучно дергались,
как марионетки, иной раз в самом оживленном месте. Имелись коллективные
системы аэробики, когда от одного магнитофона тянулся шнур со многими парами
стереонаушников. Желающие могли подключиться к нему ушами и бились, точно
под током, в едином ритме, связанные одной ниточкой.
Это рассматривалось как форма общения.
Я же общался с Дашкой. В выходные мы уходили на острова и бродили там в
относительной тишине и спокойствии.
- Папа, расскажи про древность, - просила она.
Для нее древностью была середина прошлого века. Я рассказывал про войну,
опираясь на мемуары деда, потом переходил к временам, которые помнил сам.
Я бы давно улетел из этого пространства, если бы можно было прихватить
Дашку с собой. Кстати, часы я все-таки распаял и снова повесил на шею.
Вы спросите, какова была международная обстановка в том будущем, куда я
попал? Обстановка была сложная.
Вы спросите, как одевались и чем питались в то недалекое время? Одевались
разнообразнее, питались однообразнее.
Вы спросите, стали ли лучше люди? Нет.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг