- А котенок - печаль?
- Кошки, которые скребут на сердце, - ответил Арсик. - Это не печаль.
Это хуже.
Жена положила на стол что-то круглое, величиной с арбуз, с румяной
кожурой.
- Смотри, что принес Арсик, - сказала она. - Это лук.
- Лук?! - только и смог я произнести.
Арсик смущенно потупился. Потом он объяснил, что вырастил эту головку
дома, после того как я убрал его грядку из лаборатории. "Головку! - про-
бормотал я. - Это целая голова, ане головка". В головке было килограммов
пять.
- Хорошо, что ты возился с луком, а не с капустой, - сказал я. - Ка-
пуста не пролезла бы в дверь.
- Ты, Генка, смеешься, а сам прекратил такой эксперимент! - сказала
жена. - Да Арсику памятник поставит Министерство сельского хозяйства!
Она отрезала от головки кусочек, и мы стали его есть. Мы ели и плака-
ли. Лук был сочный, сладкий, чешуйки - толщиной с палец.
"- Лук это побочный эффект от той же идеи, - сказал Арсик.
- Ладно. Хватит морочить мне голову! - сказал я. - Объясни, как ты
это делаешь? Что за идея? Может быть, я способен понять?
Арсик оценивающе посмотрел на меня. Вообще-то я пошутил, когда произ-
нес последние слова. Но тут внезапно меня охватило сомнение. А вдруг я
не способен? Уже не способен или еще не способен? Раньше я полагал, что
способен понять все.
- Это началось с очень простых размышлений, - начал Арсик. - Я думал
о живописи и музыке. Что, по-твоему, больше действует?
- Музыка, - не задумываясь, ответил я.
- А между тем слухом мы воспринимаем значительно меньшую часть инфор-
мации о мире, чем зрением. Я подумал, что музыка света и красок, которую
ищут художники, еще очень несовершенна. Вернее, мы не умеем воспринимать
ее как обычную музыку... Ты заметил, что слушая музыку, мы всегда подпе-
ваем ей внутри, как бы помогаем. Мы сами в некотором смысле рождаем
ее... Вот почему известные, много раз слышанные сочинения не перестают
действовать. Даже сильнее действуют! С живописью не так. Мы не участвуем
в процессе рождения красок и оттенков. Мы каждый раз наблюдаем ре-
зультат... Я просто подумал, что эмоциональное воздействие света и цвета
может быть гораздо сильнее, чем действие музыки. И я не ошибся, - груст-
но закончил Арсик.
- Дальше, - потребовал я. - Мне не ясна цель.
- Во всем ты ищешь цели! - в сердцах сказал Арсик. - Цель науки и ис-
кусства одна - сделать человека счастливым.
- Но они делают это по-разному.
"- И плохо, что по-разному. Плохо, что мы, физики, не мечтаем воз-
действовать на человека впрямую. Печемся только о материальном мире вок-
руг. Больше, быстрее, громче, дальше, эффективнее, вкуснее, Богаче, еще
Богаче, еще сытнее, чтобы всего было навалом! Вот, в сущности, чем мы
занимаемся. А почему не добрее, честнее, душевнее, радостнее, совестли-
вее?.. Объясни.
Я не смог сразу объяснить. Мне казалось, что это и так понятно. Арси-
ку было непонятно. Этим он отличался. Я сказал, что прогресс науки и
техники в конечном итоге делает человека счастливее и добрее. Арсик
только рассмеялся.
- А вот и нет! - сказал он. - Мы сейчас ели счастливый лук. Он таким
вырос не потому, что было больше света и тепла. Ему было свободнее и ра-
достнее расти.
- Потому что было больше света, тепла и удобрений, - упрямо сказал я.
- Ничего ты не понял, - сказал Арсик. - Потому что он захотел таким
вырасти и получил тот свет, который был ему нужен. Для его души.
Затем Арсик вкратце объяснил техническую сторону дела. Было видно,
что она его не очень интересует. Фильтры, световоды, обратная связь че-
рез биотоки и прочее. Он сам многого не понимал.
- Меня одно мучает, - сказал Арсик. - Свет способен пробуждать лю-
бовь, обнажать чувства, делать честнее, освобождать совесть. Но станов-
люсь ли я при этом счастливым? Я что-то не заметил. Зато жить гораздо
труднее стало...
- А ты хотел быть всем довольным? - спросила жена. - Тогда не смотри
на свои картинки, не слушай музыку, не люби, не думай. Ешь и спи.
- Да-да! - встрепенулся Арсик. - Нужно выяснить с определенностью:
что же такое счастье?
- Долго действует твой свет? - спросил я.
- Когда как. Это зависит от человека... Но интересно, что хочется еще
и еще. Заразная вещь! - сказал Арсик.
Вскоре он ушел. На столе лежала голова лука с отрезанным бочком. Я
смотрел на нее и думал. Было трудно рассчитать все последствия экспери-
мента Арсика. А вдруг этот свет влияет не только на душу человека, но и
на более материальные вещи? На физиологию, например? На рост оргнаиз-
ма?.. Я подумал об акселерации, о пятнадцатилетних школьниках, которые
почти все, включая девочек, выше меня. Может быть, причина акселерации в
том, что они свободнее нас и честнее смотрят на мир?
И мне представилась наша Земля, населенная добрыми и умными великана-
ми, которым будет не повернуться в наших маленьких домишках, в кварти-
рах, в тесных автобусах. В каждом детском саду, в каждой школе будут
стоять красивые приборы Арсика с окулярами. "А сейчас, дети, у нас будет
урок совести..." И все смотрят в окуляры, цвета переливаются, разноцвет-
ные радуги выстраиваются в глазах...
А про нас будут говорить так: раньше на Земле жили маленькие люди,
которые не умели быть счастливыми.
Я решил принять участие в эксперименте. В конце концов я руководитель
лаборатории и должен отвечать за все. А Катя и Шурочка пусть пока отдох-
нут. Я хотел сам убедиться в свойствах Арсикового света.
В воскресенье я набросал план экспериментов: продолжительность сеан-
сов, психологические тесты, контрольные опыты. Для начала я написал неч-
то, похожее на школьное сочинение. Я перечитал "Гамлета" и честно, с
максимальной ответственностью, изложил на бумаге свои мысли по поводу
прочитанного. Я дал оценки поступкам всех героев, выразил неудовлетво-
ренность датским принцем - очень уж он непоследователен и полон рефлек-
сии - и запечатал сочинение в конверт. На конверте я поставил свою фами-
лию и дату. Я решил еще раз написать обо всем этом после того, как приму
несколько сеансов облучения. Насколько изменится моя оценка?
Таким образом под эксперименты Арсика была подведена научная база. Я
вновь обрел уверенность. Стройность умозаключений еще никому не мешала.
Даже при изучении таких тонких вопросов, как душа.
Следующую рабочую неделю я начал с того, что поговорил с Катей. Я
объяснил ей, что она стала жертвой эксперимента, что происхлдящее с нею
навязано извне и скоро пройдет. Я попросил ее взять себя в руки.
Я запретил ей также пользоваться установкой.
Катя выслушала меня молча, опустив голову. На лице у нее были красные
пятна. Когда я кончил, она взглянула на меня убийственным взглядом и от-
четливо прошептала:
- Ненавижу!
Слава Богу, мы разговаривали наедине. Я почувствовал раздражение. Не-
домыслие доводит меня до бешенства. Эта девчонка могла бы положиться на
мой опыт хотя бы. Я хочу ей только добра.
- Выкинь из головы эту ерунду! - крикнул я. - Мы с тобой не на тан-
цульках. Я запрещаю тебе меня любить!
Конечно, этого говорить не следовало. Глаза Кати мгновенно наполни-
лись слезами. Она боялась мигнуть, чтобы не испортить свои накрашенные
ресницы.
- Вас? Любить? - медленно сказала она. - Вы мне противны, я уйду из
лаборатории, я...
- Пожалуйста, - сказал я. - Пишите заявление.
Через пять минут у меня на столе лежало два заявления об уходе. Кати-
но и Шурочкино. Я этого никак не ожидал. Еще через десять минут Арсик,
пошептавшись с Шурочкой, вызвал меня в коридор на переговоры.
- Геша, тебе будет стыдно, - сказал он.
- Я хочу работать спокойно, - сказал я и изложил ему планы экспери-
мента. Арсик слушал меня с усмешкой.
- Все? - спросил он. - Ты ничего не забыл?
- Сегодня вечером я проведу первый сеанс, - сказал я.
- Давай, давай... - сказал Арсик. - Только не первый, а второй.
- Тот не считается, - сказал я.
- Не подписывай пока заявления, - попросил он.
В течение дня несколько человек из других отделов побывали в нашей
лаборатории. Они смотрели в окуляры. Арсик никому не отказывал, люди ти-
хо сидели, а потом уходили, ничего не говоря. В основном это были женщи-
ны. Я сидел с Игнатием Сесеновичем и проверял его расчет запоминающего
элемента. Старик был тише воды и ниже травы. Расчет он выполнил аккурат-
но. В конце прилагалась схема с точными размерами. Я сказал, что нужно
заказать зеркала в мастерской и изготовить опытный образец. Игнатий се-
менович ушел в мастерскую.
Наконец рабочий день кончился. Я подождал, пока все уйдут. Арсика я
попросил остаться. Он научил меня пользоваться установкой в разных режи-
мах, пожелал ни пуха ни пера и тоже удалился. Я опустил шторы, как Игна-
тий Семенович, и сел за установку. Я волновался. Сердце билось учащенно.
Стрелка переключателя указывала на котенка, царапающего сердечко.
Я перевязал руку ленточкой и, вздохнув глубоко, стал смотреть в оку-
ляры.
3
"...И вот ему впервые открылась подлость и низость человеческой души.
Все мысли о духовном величии человека остались в нем, но рядом возникли
эти, новые. Натяжение оказалось настолько сильным, что он звенит как
струна. Он колеблется. Он не знал раньше, что человек способен пасть так
низко и что это непоправимо. Вот в чем трагедия, а вовсе не в том, что
его дядюшка прикончил отца и женился на матери.
Будь он взрослее, опытнее, подлее - короче говоря, будь он сделан из
того же теста, - он, в свою очередь, убил бы дядю и стал королем. Его
совесть - та совесть, которая есть у каждого, и у дядюшки, конечно, -
была бы спокойна. Он совершил правое дело. Но Гамлету уже мало той обы-
денной совести, его размышления принимают космический оттенок и не укла-
дываются в схему "правый - виновный". Виновны все, никто не может быть
правым до конца. Виновна даже бедная Офелия за одну возможность породить
на свет коварнейшее существо - человека. Виновен и он сам, и прежде все-
го он сам, потому что не хочет принимать законы "виновных" и не находит
в себе сил быть "правым". Он балансирует на канате, один конец которого
держит вся эта шайка во главе с дядюшкой - и мамаша его, и Полоний, и
Розенкранц с Гильденстерном, и даже дрруг его Горацио - да-да! - а с
другой стороны Вечность в виде призрака его отца. Призрак не виновен ни
в чем, потому что мертв.
Невозможно быть живым и невиноватым!.."
Вот что я написал через месяц после того, как заглянул в окуляры и
увидел красные и багровые полосы, зловещий закат, просвечивающий душу
насквозь. Я сидел под этим сквозняком, набираясь духа и терпения. Време-
нами это было невыносимо. Все мои представления о жизни не то чтобы рух-
нули, но сместились, обнаружив рядом со стройными сияющими вершинами
глубокие черные пропасти.
Я вдруг с отчетливостью увидел, что все сделанное мною до сих пор не
подкреплялось истинной любовью. Любовью к правде, любовью к отечеству,
любовью к человеку. Оно подогревалось лишь неверным светом любви к себе.
От этого мои работы, статьи, диссертации, дипломы и выступления не ста-
новились хуже. Они просто теряли смысл. Маленькая долька, капелька любви
н е к с е б е сделали бы мою жизнь осмысленной по самому высокому счету.
Сейчас же в ней имелся лишь видимый порядок.
Холодный блеск мысли, игра слов и понятий, расчетливое умение себя-
любца.
Я ощутил вину перед собой и своим делом, в котором хотел достичь под-
линного совершенства.
Совершенство в деле дается умелому и талантливому, но более - любяще-
му. Пуговица, с любовью пришитая, дольше продержится, чем другая, прик-
репленная по всем правилам швейного дела, но без души. Песенка, спетая
без голоса, но от сердца, прозвучит ярче, чем она же, исполненная холод-
ным умельцем. Статья влюбленного, теоретика, посвященная фотон-фотоновым
взаимодействиям, будет ближе к истине, чем монография почетного члена
Академии на ту же тему. Если, конечно, почетный член не влюблен в женщи-
ну или хотя бы в природу.
Все это я узнал во время сеансов и стал грустен.
В перерывах я узнавал некоторые другие факты, которые на первый
взгляд не имели отношения к эксперименту. Я узнал, что Игнатий Семенович
в свободное от работы время дежурит на Кировском проспекте в качестве
дружинника ГАИ. У него никогда не было машины и даже мотоцикла, он и не
мечтал о них. Не мечтал ли?.. Он стоит на тротуаре в красной повязке с
полосатым жезлом в руке и провожает машины долгим старательным взглядом.
Я узнал, что Арсик живет в коммунальной квартире, в одной комнате со
старой матерью. У них есть попугай в клетке. Он умеет говорить слова
"когерентный" и "синхрофазотрон". Арсик в свое время не женился из-за
того, что любимая девушка неосторожно назвала его маму "дрессировщицей".
Это мне рассказала Шурочка.
Я узнал, что у Кати есть швейная машинка и Катя шьет красивые наряды
себе и подругам. Денег она за это не берет, ей нравится шить красивые
вещи.
У Кати был мальчик Андрей. Они вместе учились в школе. Он ее любит.
Когда случилась вся эта история, Андрей стал звонить каждый день утром и
вечером. Катя разговаривала с ним холодно. Собственно, она и не разгова-
ривала, а только слушала и произносила "нет". Потом она перестала подхо-
дить к телефону.
Я раньше полагал, что чувство долга и ответственности перед другим
человеком испытываешь в том случае, если сам принял их на себя. Оказа-
лось, что это не так. Я вспомнил фразу Сент-Экзюпери: "Мы в ответе за
всех, кого приручили". Как выяснилось, мы в ответе даже за тех, кого
приручили нечаянно. Я не мог не думать о Кате, мне хотелось знать о ней
больше, хотелось ее понять. Я оказался втянутым в ее жизнь и участвовал
в ней помимо воли, но с чувством странного, неосознанного долга. Ей не
нужен был мой долг, он обижал ее, а ответить любовью я не мог. Моя лю-
бовь мне не принадлежала.
Прошел месяц с того дня, как я начал принимать сеансы. Это был труд-
ный месяц. Мы часто оставались всей лабораторией после работы, пили чай
и разговаривали. Две молодые девушки, по существу девочки, двое мужчин в
расцвете лет и старик, у которого была пятилетняя внучка. Мы разговари-
вали о жизни и о пустяках, вместе выбирали подарок внучке Игнатия Семе-
новича, Арсик разворачивал перед нами гигантские картины будущего - они
были то ужасны, то ослепительны, говорили о странностях любви, и нам бы-
ло просто и хорошо друг с другом. Каждый из нас уже выбрал свои цвета и
углублял чувства общением.
Интересно, что прибор Арсика действовал на нас совершенно различно.
Девушки просматривали подряд все диапазоны спектра, останавливаясь
дольше всего на сердечке, пронзенном стрелой. Но если сначала желто-зе-
леные линии любви действовали на них болезненно и угнетающе, то посте-
пенно они научились извлекать из них радость. Они стали очень хороши и
приветливы. Иногда мы вчетвером ходили в кино или в кафе-мороженое, а
потом провожали Катю и Шурочку в разные концы города.
Я совсем не смотрел желто-зеленую часть спектра. Я знал, что, кроме
забытой мною любви, я ничего не увижу. Мы с Арсиком специализировались
на "котенке". У меня багровые тона вызывали стремление к самопознанию и
совершенствованию души. Арсика бросало к социальным яавлениям. Он читал
газеты и плакал. Он так остро реагировал на сообщение о каком-нибудь
землетрясении, на фельетон или коммюние, что иногда его приходилось
сдерживать, чтобы он не натворил глупостей. Старик наш рассматривал в
основном "солнышко" и "скрипичный ключ". Он стал мягок, добродушно смот-
рел на наши увлечения, но допускал иногда странные высказывания о том
или ином историческом периоде или деятеле, об Иване Грозном например,
чем совершенно разрушил наши представления о собственной ортодоксальнос-
ти.
В институте между тем творилось что-то непонятное.
Мы за нашими невинными занятиями как-то упустили из виду, что живем в
большом коллективе и не можем не зависеть от него. И вот организам, име-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг