нуемый Институтом физико-технических исследований, а сокращенно ИФТИ,
словно прислушиваясь к маленьким странностям внутри себя, забеспокоился
- а не болен ли он?
Инфекция распространялась незаметно. Сначала, как я уже говорил, к
нам в лабораторию стали приходить сотрудники других отделов, чтобы
взглянуть на установку Арсика и удостовериться, что с ее помощью можно
наблюдать красивые картинки. Вскоре я был вынужден ограничить поток же-
лающих. Мы установили для них специальные часы, вывешивали график, а по-
том стали выделять под просмотр выходные дни. Я написал докладную дирек-
тору. В ней я просил разрешение на проведение экспериментов в субботу и
воскресенье ввиду важности и срочности темы. Директор разрешил, но по-
мощник директора по кадрам Дерягин вызвал меня, чтобы выяснить некоторые
детали.
- Учтите, что мы не можем оплачивать сверхурочные, - сказал он.
- Я знаю, - ответил я. - Мы и не просим.
- Трудовой энтузиазм? - спросил он, хитро взглянув на меня.
- Интересно, - пожал плечами я.
- И отгулов не даем, - сказал он.
- Хорошо.
Видимо, это показалось ему совсем уж подозрительным. Он вместе со
мной пришел в лабораторию и повертелся вокруг Арсиковой установки. Потом
взглянул в окуляры. Указатель в это время был установлен в положении
"капелька". В этом диапазоне преобладают синие тона, они вызывают глубо-
кую печаль, часто слезы. Помощник директора, понаблюдав секунды две,
отпрыгнул от окуляров, удивленно взглянул на меня и ушел, ни словом не
высказав своего впечатления.
Говорили, что в тот день он подписал несколько заявлений, которые в
другие дни не подписал бы ни за что.
Так или иначе, в нашу лабораторию зачастили люди. От них мы узнавали,
что в других отделах живо обсуждается открытие Арсика, которое находит и
сторонников, и ярых противников.
Вскоре к нам зашел профессор Галилеев. Я уверен, что он зашел не по
своей инициативе. С тех пор как мы от него отпочковались, я с ним встре-
чался только в кафе во время обеда и на разных заседаниях. Внешне мы
сохранили отношения ученика и учителя, но я ощущал трещинку, которая
возникла, когда я защитил диссертацию. Профессор несколько ревниво от-
несся к моему желанию работать самостоятельно. Обычно он держал учеников
под крылом, пока они не защищали докторскую. Может быть, я был не прав,
когда отделился, не знаю. Но внешне, повторяю, все осталось по-прежнему.
- Читал отчет Арсика и Игнатия Семеновича обэлементе, - сказал он. -
Остроумно. Надо патентовать... А как твои дела?
- Пока не густо, - сказал я. - Сделал два счетчика. Бьюсь над уст-
ройством ввода, оно съедает все быстродействие...
- Ну-ну... - сказал профессор, скользя взглядом по установкам. -
Кстати, мне рассказывали о приборе Томашевича. Где он?
Я кивнул на установку. За нею как раз сидела Татьяна Павловна Сизова,
ученый секретарь. Арсик помогал ей настраиваться на "сердечко, пронзен-
ное стрелой". Профессор подошел к ним и, склонив голову набок, принялся
рассматривать детали установки.
Татьяна Павловна оторвалась от окуляров и покраснела.
- Я вас, Татьяна Павловна, и не узнал, - сказал Галилеев. - Вы в пос-
леднее время помолодели.
- Что вы, Константин Юрьевич! - смутилась она.
- Можно взглянуть? - спросил профессор.
Татьяна Павловна встала и уступила ему место за окулярами. Профессор
дал Арсику обмотать свою руку ленточкой, добродушно шутя по этому пово-
ду. Он говорил что-то про кабинет физеотерапии. Потом он приник к окуля-
рам и обозрел все диапазоны. Смотрел он около получаса. Это была очень
сильная доза, по моим понятиям.
- Так... Занятно, - сказал он и встал. Лицо его было непроницаемо. -
Между прочим, если смотреть будете вы, а управлять спектрами буду я,
эфект может быть другим. Вы об этом подумали? - обратился он к Арсику.
- Нет... - сказал Арсик после паузы.
- То-то, - спокойно произнес профессор и ушел из лаборатории.
Арсик тут же тактично выпроводил Татьяну Павловну и принялся возбуж-
денно бегать от стола к столу.
- Каков старик! - восклицал он. - Как же мы это упустили?
"- Не может быть ничего страшного... - сказал я неуверенно.
- А вдруг?.. Мы с тобой думаем, что у каждого есть благородные
чувства. Есть душа, есть потребность любить... А если это не так? Предс-
тавь себе, что я обмотаю этой ленточкой руку законченного негодяя, а
смотреть картинки будут Катя с Шурочкой... Кто сказал, что полосы спект-
ра пробуждают только добрые чувства? Ненависть, зависть, злоба тоже
чрезвычайно эмоциональны...
- Надо проверить, - сказал я.
Арсик остолбенел. Он уставился на меня с ужасом.
- Как?! - вскричал он. - Ты понимаешь, что говоришь? Кого ты возьмешь
в испытуемые?
- Любого из нас, - спокойно сказал я. - Или ты полагаешь, что мы все
ангелы? Что в каждом из нас недостаточно зла и подлости?
- Я могу знать это только о себе. Мне было бы больно, если бы ты... -
сказал Арсик, закрыл лицо ладонями и вышел из комнаты.
Больше мы этой темы не касались. Но Арсик стал еще более задумчив и
нервен. Я понимал, что его мучает. Как всегда бывает в науке, его откры-
тие могло помочь людям, но могло и навредить. Все дело в том, кто им
пользуется. Арсик, вероятно, непрерывно думал об этом да еще подстегивал
размышления своими же спектрами.
У него ввалились и покраснели глаза от долгих наблюдений.
Вокруг нашей лаборатории складывалась напряженная обстановка. Ходили
разные слухи. Где-то в других лабораториях, на других этажах института
происходили странные события, и их неизменно связывали с установкой Ар-
сика, потому что почти везде были люди, которые ею пользовались.
В лаборатории рентгеноскопии украли сумочку. Одна из сотрудниц немед-
ленно уволилась, потому что не могла больше там работать. Ей не давала
покоя мысль, что все подозревают друг друга. Тихо, негласно, но подозре-
вают. И это так и было. Ничего в этом не было особенного. Но она уволи-
лась, потому что смотрела в окуляры прибора Арсика.
Самое грустное, что на нее и подумали, когда она уволилась.
Ну не станешь же каждому тыкать в глаза окуляры, приматывать их за
запястье к установке и твердить: смотрите! Смотрите, вы станете другими
людьми! Потрудитесь немного душою, что вам стоит?
Интересно, что ходили к нам в лабораторию на сеансы в основном одни и
те же люди, про которых и так было известно, что совесть у них есть.
Многие не ходили из-за лени, а мерзавцев к установке Арсика было просто
не подтащить. Они прослышали о чудесных свойствах света и повели войну.
Институт раскололся на два лагеря.
Я вынужден был писать объяснительные записки. В них я объяснял, поче-
му разрешил эксперименты, какую цель они преследуют, зачем допустил к
ним посторонних.
Разве я мог написать: "Эксперименты преследуют цель сделать всех
честными людьми"?
В институте улучшилась трудовая дисциплина. Меньше стали курить в ко-
ридорах. Равнодушным стало не в с е р а в н о. Мы с Арсиком замечали,
что стало так, и радовались про себя. Разные проходимцы, которые раньше
чувствовали себя в безопасности, взволновались. Они строчили докладные и
даже анонимки. Нам припомнили моральный облик, трудовую дисциплину, нес-
дачу норм ГТО. Атмосфера в институте становилась все напряженнее. При-
мерно, как у нас в лаборатории, когда мы только начинали.
Но у нас в лаборатории пять человек, и все воспитывались светом. В
институте же было больше тысячи. Поэтому масштабы явления были совсем
другие.
Однажды утром мы нашли Арсикову установку разбитой. Кто-то ударил по
окулярам кувалдой, разбил коммутационный блок, а доску с датчиками поп-
росту украл.
Арсик со слезами на глазах стоял над изуродованной установкой, над
могилой спектров радости и совести, и растерянно говорил:
- Как это можно, Геша?.. Я же хотел, чтобы лучше, чтобы добрее...
Катя и Шурочка плакали. Игнатий Семенович обреченно вздыхал.
- Я предпологая, я чувствовал... - бормотал он.
Я пошел к директору. Директор выслушал меня и назначил комиссию. Это
все-таки выход - назначить комиссию. В комиссию вошли помощник директора
по кадрам Дерягин, профессор Галилеев, Татьяна Павловна Сизова и я. Сво-
им чередом шло следствие через милицию. К нам приехали сотрудники в
штатском, осмотрели разбитую установку, завернули в тряпочку кувалду и
увезли.
Через несколько дней наша комиссия стала заседать. Решили опросить
сотрудников моей лаборатории. Я как лицо заинтересованное вопросов не
задавал и сидел молча. Первой вызвали Катю.
Она вошла в кабинет Дерягина, где мы заседали, и опустилась на стул.
Несколько секунд длилась пауза, никто не решался первым начать распросы.
Затем Татьяна Павловна, кашлянув, обратилась к Кате. С такими интонация-
ми обращаются к трехлетним детям.
- Катюша, расскажите нам о... Что вы видели в установке Арсения Нико-
лаевича?
- Вы же сами смотрели, Татьяна Павловна, - сказала Катя. - Вы же зна-
ете.
Татьяна Павловна поджала губы.
- Я в научных целях... - сказала она.
- Вас кто-нибудь принуждал к участию в опытах? - спросил Дерягин.
- Нет, - коротко ответила Катя.
- А скажите... - начал профессор Галилеев. - Как вы лично оцениваете
воздействие опытов на вас? Что вы чувствуете?
Катя потупилась. Я знал, что сказать неправду она не сможет, - слиш-
ком долго она смотрела картинки Арсика. Потом Катя резко подняла голову
и улыбнулась. Улыбка была бесстрашной, открытой, такой, что помощник ди-
ректора бросил испуганный взгляд на профессора.
- Мне хорошо, - сказала Катя. - Я люблю. Я счастлива. Вы даже не мо-
жете понять, как я счастлива.
Дерягин изучающе посмотрел на меня. Он уже открыл рот, чтобы что-то
сказать, но Татьяна Павловна быстро проговорила:
- Вот и замечательно! Вот и прекрасно!.. Товарищи, я думаю, вопросов
больше нет?
Галилеев развел руками. Катю отпустили. На ее месте возникла Шурочка.
Она была возбуждена и метала в комиссию огненные взгляды. Галилеев спро-
сил ее, что говорил ей Арсик, перед тем как начать опыты. Как товарищ
Томашевич объяснил необходимость ее участия? Шурочка вскочила со стула и
грозно произнесла:
- Вы Арсика не трогайте! Он здесь ни при чем. Он гений... Вы понимае-
те? Да вы на судьбу должны молиться, что рядом с ним работаете!
- Прекратите! - прикрикнул на Шурочку помощник директора.
- А я вас не боюсь, не орите на меня, - сказала Шурочка.
Дерягин побагровел. Он покрутил головой и пробормотал:
- Распустились!
- Возможно, я должен молиться на судьбу, - мягко начал профессор. - Я
этого не знал. Объясните, почему вы считаете Томашевича гением? Что он
сделал такого гениального?
Шурочка махнула рукой и села. Она смотрела на меня с сожалением, по-
том вздохнула и сказала:
- Вы лучше меня должны понимать. Вы же ученые... Я просто смотрела, я
ничего не понимаю, это надо чувствовать. Почему Пушкин гений? - усмехну-
лась она.
- Вы на Пушкина не ссылайтесь, - сказал Дерягин.
- Если бы эти сволочи не разбили установку, вы бы все поняли. Посмот-
рели бы только... - сказала Шурочка. - Геннадий Васильевич, почему вы
молчите? Вы же все понимаете! - обратилась ко мне Шурочка.
- Успокойся и позови Игнатия Семеновича, - сказал я.
Комиссия проглотила мое распоряжение. Шурочка ушла, в кабинете стало
тихо. Тучи сгущались над столом помощника директора по кадрам. Уже слы-
шались отдаленные раскаты грома. Атмосферное электричество щелкало нео-
жиданными искрами в обивке дивана и чернильном приборе с бронзовым мед-
ведем, стоявшим на столе.
Вошел Игнатий Семенович и с ходу сделал заявление. Он сказал, что не
понимал сути опытов Арсения Николаевича, они даже казались ему вредными,
но потом он пересмотрел свою позицию и понял, что открытие Томашевича
сулит человечеству огромные блага морального порядка. Благодаря ему,
сказал Игнатий Семенович, произойдет всеобщее повышение сознательности
на базе роста личной совести.
- Выражайтесь яснее, - сказал Дерягин.
Видимо, старик хорошо продумал свою речь. Он выдвинул на первый план
моральный кодекс, и получилось, что каждый диапазон Арсиковой установки
соответствует тому или иному пункту. Между прочим, так оно и было на са-
мом деле, просто с этой точки зрения никто пока установку не рассматри-
вал.
- Значит, все станут дисциплинированнее? - спросил Дерягин.
- Да, - твердо ответил Игнатий Семенович. - Не будут опаздывать на
работу, совесть им этого не позволит.
- Совесть? - настороженно переспросил Дерягин.
- Не в совести дело, а в общественном транспорте! - воскликнул про-
фессор Галилеев. - Извините, Игнатий Семенович, но это все чепуха! Идеа-
лизм чистейшей воды.
- Идеализм? - опять переспросил помощник директора и задумался.
Я почувствовал, что крен нашего корабля, возникий после выступления
лаборанток, несколько выровнялся. Но впереди еще был Арсик, как всегда
непредсказуемый.
Он вошел в кабинет спокойно, вежливо поздоровался и сел не на стул, а
на диван рядом со мною. Мы с ним сидели на диване, в кресле напротив си-
дела Татьяна Павловна, а за столом помощник директора и профессор.
- Только не лезь в бутылку, - успел шепнуть я Арсику.
Он чуть заметно пожал плечами. Профессор снова начал говорить. Он об-
рисовал положение дел и сказал, что комиссия призвана решить, нужно ли
продолжать работу по данной теме, то есть создавать новую установку вза-
мен разбитой и проводить дальнейшие эксперименты. Для меня это было но-
востью. Я полагал, что наша задача состоит в том, чтобы обратить идею
Арсика на службу обществу.
- Какую цель вы преследовали, когда начинали работу? - спросил про-
фессор.
- Понимаете, - сказал Арсик, - некоторые не знают, как заполнить
жизнь. Начинают пить, например. Им делается веселее. Я заметил по себе,
что стал менее радостным. Мне это не понравилось. В детстве было лучше.
Мне захотелось вернуть себе яркость жизни, чтобы все звенело, понимае-
те?..
Профессор осторожно кивнул. Дерягин что-то записывал в блокнот.
- Я заметил, что стал хуже относиться к людям, не верить им. Это мне
тоже не понравилось. Даже работа не помогала, я стал испытывать тоску...
Пить мне не хотелось, это не выход. Я почувствовал отравление жизнью и
решил вылечиться. Важно было вернуть себе оптимистический взгляд, но
как?.. Я стал думать. Ум с годами развивается, становится более гибким и
сложным. А чувства ослабевают. Я стал искать способ достижения эйфо-
рии...
- Чего? - спросил Дерягин, отрываясь от блокнота.
- Надежный и безопасный для здоровья споосб достижения эйфории, ра-
дости. С этого я начал. Если бы я не полез в другие части спектра, все
было бы хорошо. Можно было бы уже наладить производство портативных эй-
фороскопов. Бело-голубые тона, красота чистая!
- Ну? - спросил помощник директора, пытаясь ухватиться за логическую
нить.
- Вот вам и ну! - неожиданно и со злостью воскликнул Арсик. - Нет
чистой радости. Там рядом оказалось столько всего! И печаль, и любовь, и
вина, как в жизни. Чего там только не оказалось! Полный комплект... В
общем, я своего добился - жизнь стала острее, все на полную катушку. Уж
если тоска, так тоска! Такая, что волком воешь. А радость... - Арсик
развел руками.
- Вот и смотрел бы только свою радость, Арсик. Разве не так? - участ-
ливо обратилась к нему Татьяна Павловна.
- Да-да... - вздохнул Арсик. - Но нельзя.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг