помнил состав стратегических резервов и мог в любое время назвать то или
иное формирование". Вспоминает Маршал Василевский: "Сталин позвал меня к
телефону. Он попросил меня напомнить, где находится Иваново-Вознесенская
ополченская дивизия. "Я что-то забыл", - добавил он.
Я не жаловался в те времена на свою память, но замешкался - дивизия
передислоцировалась, и я не смог сразу назвать точно место её нахождения
на данный момент. Сталин немного подождал, а потом говорит: "Ладно, не
надо, я вспомнил", - и повесил трубку. Такая память давала Сталину
преимущество как Верховному Главнокомандующему. Он не нуждался в
постоянных справках, хорошо знал обстановку на фронтах, положительные
стороны и недостатки военачальников, возможности промышленности
удовлетворить запросы фронтов, наличие в распоряжении Ставки запасов
вооружения, артиллерии, танков, самолётов, боеприпасов, горючего, так
необходимых войскам, и сам распределял их по фронтам".
"Полностью согласен с Г. К. Жуковым по поводу злополучного глобуса. Его в
рабочем кабинете И. В. Сталина не было, он находился в его комнате отдыха,
а туда мало кто приглашался. У Сталина всегда имелись подготовленные
Генштабом рабочие карты по всем направлениям и театрам войны, в каких была
необходимость...
Сталин прочно вошёл в военную историю. Его несомненная заслуга в том, что
под его непосредственным руководством как Верховного Главнокомандующего
Советские Вооружённые Силы выстояли в оборонительных кампаниях и блестяще
провели все наступательные операции. Но он, насколько я мог наблюдать,
никогда не говорил о своих заслугах. Во всяком случае, мне этого не
приходилось слышать. О просчётах же, допущенных в годы войны, он сказал
народу честно и прямо в своём выступлении на приёме в Кремле в честь
командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945года...
Иногда Сталин прерывал доклад неожиданным вопросом, обращённым кому-либо
из присутствующих: "А что думаете вы по этому поводу?" Или: "А как вы
относитесь к такому предложению?" Причём характерный акцепт делался именно
на слове "вы", Сталин смотрел на того, кого спрашивал, пристально и
требовательно, никогда не торопил с ответом. Вместе с тем все знали, что
чересчур медлить нельзя. Отвечать же нужно не только по существу, но и
однозначно. Сталин уловок и дипломатических хитростей не терпел. Да и за
самим вопросом всегда стояло нечто большее, чем просто ожидание того или
иного ответа...
У него был аналитический ум, способный выкристаллизовать из огромной массы
данных, сведений, фактов самое главное, существенное. Свои мысли и решения
Сталин формулировал ясно, чётко, лаконично, с неумолимой логикой. Лишних
слов не любил и не говорил их". /Устинов Д. Ф./
"Я не смог скрыть удивления тщательностью, с которой Ставка анализировала
боевые действия, и у меня невольно вырвалось:
- По каким же картам следит Верховный за нашими действиями, если видит
больше и глубже нас?
Николай Фёдорович улыбнулся:
- По двух и пятисоттысячным за фронтом и по стотысячным за каждой армией.
Главное же, на то он и Верховный, чтобы подсказывать нам, поправлять наши
ошибки..." /Генерал армии С. Штеменко/
"Сталин симпатизировал Рузвельту как человеку, и он ясно давал это нам
понять, рассуждая о болезни президента. Нечасто Сталин дарил симпатии
деятелям другого социального мира и ещё реже говорил об этом.
Были и другие случаи выражения чувств со стороны Сталина по отношению к
тем или иным людям. Например, Сталин в период Потсдамской конференции при
всех участниках расцеловал скрипачку Баринову и пианиста Гилельса, которые
прекрасно выступили после официального обеда". /А. Громыко/
"Военные знают - бывало так в боях - высаживают два десанта: один
основной, а другой дополнительный, второстепенный, отвлекающий.
Развиваются боевые действия, и вдруг этот второстепенный со временем
становится значительным, а порой важным и, наконец, главным. Так бывает не
только во время войны, но и обычные дни мирной жизни: делаешь сразу два
дела - своё, повседневное и, кроме того, что-то попутное. И глядишь, то,
что считал чем-то для себя личным, если хотите, интимным, через некоторое
время становится особым, значительным, необходимым и для людей. Вот и
кажется мне теперь, что рассказ о нестандартной фигуре Сталина, к которой
не раз ещё будут обращаться историки, представляет интерес, особенно если
об этом вспоминают люди, с ним общавшиеся. /А Громыко/.
"Что бросалось в глаза при первом взгляде на Сталина? Где бы ни доводилось
его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он человек мысли.
Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определённого
отношения к обсуждаемому вопросу. Вводных слов, длинных предложений или
ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо
говорил многословно и было невозможно уловить мысль, понять, чего же
человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того,
снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития
испытывали трудности в том, чтобы чётко сформулировать мысль.
Глядя на Сталина, когда он высказывал свои мысли, я всегда отмечал про
себя, что у него говорит даже лицо. Особенно выразительными были глаза, он
их временами прищуривал. Это делало его взгляд ещё острее. Но этот взгляд
таил в себе тысячу загадок.
Сталин имел обыкновение, выступая, скажем, с упрёками по адресу того или
иного зарубежного деятеля или в полемике с ним, смотреть на него
пристально, не отводя глаз в течение какого-то времени. И надо сказать,
объект его внимания чувствовал себя в эти минуты неуютно. Шипы этого
взгляда пронизывали". /А Громыко/
СЛОВА АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:
Дело Господа - наложить табу Закона на запретные плоды. Дело сатаны -
нашёптывать - "Ешьте, не умрёте, солгал Бог". Дело человека - выбор. Что
слушать - Голос, Зов Творца или льстивые лукавые нашёптывания. Дело
пастыря, государственного деятеля - по возможности оградить, избавить свой
народ от этих смертоносных нашёптываний, а не усиливать их многократно.
"Избавлять от Лукавого", а не толкать неразумных детей Неба в пропасть
многотрудного полуживотного существования в рабстве у дурной
материальности - такой кесарь, пастырь-государственник становится орудием,
рупором соблазна, полководцем в армии сатаны, приведшим на сторону тьмы
своих подданных. Не только за себя, но и за их души будет такой кесарь
отвечать на Суде.
Чтобы пробудить дремлющие в человеке дионисийские силы - тёмную,
изнаночную стихию первородного греха, нужны определённые условия. Так вот
- угодный Богу пастырь должен соблюдать противопожарную безопасность в
своём государстве, а не раздувать огонь и не бездействовать, ибо
"молчанием предаётся Бог".
Народ не очень-то представлял себе, что такое хорошо, ибо даже в среде
духовенства не всегда находил свет. Но он знал, что такое плохо, искал
Путь методом от противного. А это уже очень много.
Раз в десять-пятнадцать лет оборотни из партии власти, заражённые
вампиризмом овцы /"зажиревшие" по Евангельскому определению/ -
отбраковывались, отделялись от здоровых. После смерти вождя оборотни
постепенно расплодились, заразили всё стадо и страна рухнула.
"- Какие, на ваш взгляд, у Сталина были отрицательные черты?
- Отрицательные? Я такой вопрос себе не ставил никогда, - говорит Молотов,
- Так сразу не ответишь, потому что однобоко будет выглядеть. Он крутой по
характеру человек. Но в то же время справедливый очень был.
А его всё равно любили. Его очень любили...
- Сталин называл людей "винтиками"...
- Винтики-то винтики, но важно, в какую сторону они вращаются, - говорит
Молотов, - Его искренне любили. Это не просто накачивание. Хорошее
отношение к нему было".
- Сталин говорил: "Правду охраняют батальоны лжи".
Хрущёв намекнул, что Сталин убил Кирова. Кое-кто до сих пор в это верит.
Зерно было брошено. Была создана комиссия в 1956 году. Человек 12 разных
смотрели много документов, ничего против Сталина не нашли. А результаты не
опубликовали". /Молотов - Чуев/
"Лидеры этих группировок /и некоторых более мелких/ с годами превратились
в жалких буржуазных перерожденцев, запуганных империализмом, потерявших
веру в социализм. Они зашли настолько далеко в борьбе против партии и её
руководства, что фактически превратились в оголтелых врагов партии и дела
социализма, в группы и банды заговорщиков, поставивших своей целью
свержение Советской власти. Они всё больше сближались между собой,
готовили гнусный контрреволюционный заговор и военный переворот, чтобы
вернуть страну к капитализму, к восстановлению власти буржуазии, как
видно, рассчитывая удобнее устроиться при такой власти. При вынужденно
безотлагательном проведении решительных мер по выкорчёвыванию и разгрому
упомянутых контрреволюционных группировок и организованных ими преступных
банд, готовивших государственный переворот, - а это было признано самими
обвиняемыми на открытых судебных процессах - имелись, конечно, и серьёзные
ошибки и неправильности, которые не могут не вызвать глубокого сожаления.
Особенно по той причине были возможны такие ошибки, что на отдельных
стадиях расследование попадало в руки тех, кто затем сам был разоблачён в
предательстве и разных враждебных антипартийных и антисоветских делах. Эти
запоздало разоблачённые перерожденцы - предатели в органах госбезопасности
и в парторганизациях, как это очевидно, иногда сознательно толкали к
некоторым неправильным мерам, направляя их против честных партийцев и
беспартийных. Партия, Советское государство не могли допускать
медлительности или задержек в проведении ставших совершенно необходимыми
карательных мероприятий". /В. Молотов/
"В движениях Сталин всегда проявлял неторопливость. Я никогда не видел,
чтобы он, скажем, заметно прибавил шаг, куда-то спешил. Иногда
предполагали, что с учётом обстановки Сталин должен поскорее провести то
или иное совещание, быстрее говорить или торопить других, чтобы сэкономить
время. Но этого на моих глазах никогда не было. Казалось, само время
прекращает бег, пока этот человек занят делом. /А. Громыко/
"Однажды разговор зашёл о бессмысленности упорства гитлеровского
командования и сопротивления немцев в конце войны, когда дело фашизма уже
было проиграно, только слепые не могли этого видеть. Говорили об этом
несколько человек. Сталин внимательно всех выслушал, а потом, как будто
подводя итог услышанному по этому вопросу, сказал сам:
- Всё это так. Я согласен с вами. Но в то же время нельзя не отметить одно
характерное для немцев качество, которое они уже не раз демонстрировали в
войнах, - упорство, стойкость немецкого солдата.
Тут же он высказал и такую мысль:
- История говорит о том, что самый стойкий солдат - это русский; на втором
месте по стойкости находятся немцы; на третьем месте...
Несколько секунд он помолчал и добавил:
- ...поляки, польские солдаты, да, поляки". /А. Громыко/
"Сталин относился к той категории людей, которые никогда не позволяли
тревоге, вызванной теми или иными неудачами на фронте, заслонить трезвый
учёт обстановки, веру в силы и возможности партии коммунистов, народа, его
вооружённых сил. Патриотизм советских людей, их священный гнев в отношении
фашистских захватчиков вселяли в партию, её Центральный Комитет, в Сталина
уверенность в конечной победе над врагом. Без этого победа не стала бы
возможной.
Позже выяснилось, что напряжение и колоссальные трудности военного времени
не могли не подточить, физические силы Сталина. И приходится лишь
удивляться тому, что, несмотря на работу, которая, конечно, изнуряла его,
Сталин дожил до победы.
Заботился ли о своём здоровье Сталин? Я, например, ни разу не видел, чтобы
во время союзнических конференций трёх держав рядом с ним находился врач".
/А. Громыко/
* * *
- Так оно и писалось для вас, - вдруг сказала Варя, - Неужели до сих пор
не поняла?
И помчалась на свою электричку, оставив Яну размышлять над
неправдоподобным мистическим правдоподобием сказанного. Чем более
невероятное творилось с ней за последнее время - "Иоанна" на стекле
автобусной кабины, бегство в Ильичёвку, невероятное возвращение Гани в ещё
более невероятном новом облике, тем менее удивлялась она этим чудесам. Она
будто шла по знакомой улице, а вокруг всё явственней проступал совершенно
иной таинственный пейзаж, неразличимый ни для кого, кроме неё. Она
различала их всё более - очертания неведомых гор, бездонные пропасти,
водопады, и именно этот параллельный мир, где происходили немыслимые вещи,
становился всё большей реальностью, а не тот, где змеились очереди за
двухрублёвыми бананами, заседали худсоветы, бежали граждане на работу и с
работы и в баснословно дешёвых доперестроечных ресторанах отплясывали
"барабан был плох, барабанщик - бог"...
Она знала одно - этот её новый путь - не просто кружение от поворота к
повороту, без цели и смысла - она шла "Куда-то". Неведомое притяжение,
одновременно радостное к пугающее, властно влекло её всё дальше от
привычных атрибутов и мелочей бытия - знакомые лица, будничные дела,
разговоры, само земное время со всё увеличивающейся скоростью неслись
мимо, досаждая, как метель в лицо.
Иногда ей приходила мысль - всё ли с ней в порядке? Но ощущение движения -
не от серии к серии, от осени к лету, от жизни к смерти, а детское
предвкушение неведомо-чудесного впереди было настолько упоительном, что
она решила: если это безумие, то да здравствует!
Принуждала себя делать повседневные дела, снова бегала до изнеможения по
ильичёвскому лесу и уже не ждала весточки от Вари, рассудив, что если б
можно было, Ганя давно бы искал встречи.
Прошла неделя, другая, наступил июль. На почту она заходила скорее по
инерции, и, когда письмо пришло, полчаса собиралась с духом, чтобы
распечатать.
Письмо было конспиративным. "Гр. Синегина, посылку можете получить в любое
время по такому-то адресу. Администрация."
Господи, за что ей это, она не заслужила... Снова увидеть Ганю... Счастье,
оказывается, тоже бывает не по силам, она боялась умереть, не доехав до
дачного посёлка Лужино, так сдали нервы. Всю ночь она не спала, снова и
снова мысленно прокручивая их встречу и всякий раз умирая при любом
варианте. Утром заставила себя пробежаться - день был чудесный, нырнуть с
головой в ледяную речушку, даже не почувствовав холода, и выпить стакан
чаю, забыв положить сахар.
Ганина "Иоанна" на стене печально глядела из вечности на лошадку с льняной
гривой на скамье летящей к Денису электрички.
Она попыталась взглянуть на себя нынешнюю ганиными глазами - женщину около
сорока типа Мэри Петровна, загорелую, довольно спортивную, с короткой
стрижкой, кое-где морщинками и сединой - но опять было почему-то
совершенно невозможно подмалеваться и принарядиться... Пусть так и будет -
пропахшее бензином платье цвета хаки, поношенные лодочки без каблуков,
которые она всегда надевала за рулём, руки без маникюра и выражение лица
княжны Таракановой с одноимённой картины.
Долгий путь в Лужино лежал через всю раскалённую, изнывающую от жары
Москву, по кольцевой, затем по шоссе, и ещё куда-то в сторону... Яна
запуталась в этих поворотах, устала расспрашивать, ошибаться,
возвращаться, снова расспрашивать. И ей уже стало казаться, что Лужино и
Ганя - всего лишь мираж, подобный сказочному оазису в пустыне. А
кукурузное поле, вдоль которого она ехала, - точь в точь, как Ильичевское,
и сейчас за поворотом покажется здание клуба, и всё вернётся на круги
своя, мираж рассеется, и она, Яна, переоденется и пойдёт на пруд купаться.
Но за поворотом снова было поле, где-то в километре впереди - посёлок,
куда шёл по шоссе прохожий, у которого Яна собиралась спросить дорогу и
который, чем ближе она подъезжала, всё более становился похожим на Ганю...
Вместо тормоза она нажала на газ, машина, взревев, рванулась, Яна увидела
в зеркале уносящееся ганино - теперь в этом не было сомнений, -лицо,
скорее удивлённое, чем испуганное, подумала только: "почти не изменился",
а "жигулёнок" всё катился, пока не замер как-то сам собой.
Она вылезла и смотрела, не в силах сдвинуться с места, как Ганя
приближается к ней, очень медленно, - это взаимное узнавание было
мучительно-сладостным и волшебно-замедленным, как во сне. Он был в рубашке
с закатанными рукавами, вельветовых джинсах и каких-то забугорных
шлёпанцах без пяток, в руке болталась авоська с буханками.
"Только много седины в его кудрях"... И бородка.
- Мало изменился, - снова подумала она, а может, сказала вслух, потому что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг