на сушу невредимыми недостойных; но это её частности, это не меняет ни
общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который
издаёт поток. Гул этот всё равно всегда о великом".
"Гул этот всё равно всегда о великом"...
Вот какую революцию ушёл делать юный Иосиф. По велению своего Бога.
Краткая биографическая справка:
1895 - 1898 годы - участие в марксистских кружках, а затем и руководство
ими.
1900 - маёвки и руководство забастовками в Тифлисе.
1901г. - обыск в физической обсерватории, где он работал, и переход на
нелегальное положение.
Руководство первомайской демонстрацией, выход первого номера нелегальной
газеты "Брдзола" с его программной статьёй, избран в состав 1 Тифлисского
комитета РСДРП и направлен в Батум для революционной работы. Под видом
встречи Нового Года - нелегальная конференция социал-демократических
кружков.
1902г. - организация в Батуми нелегальной типографии. Листовки,
прокламации, руководство манифестациями и политическими демонстрациями.
Арест.
1903г. Создан Кавказский Союз РСДРП, в состав которого заочно избран
находящийся в тюрьме Иосиф. Направлен по этапу в Восточную Сибирь.
1904г. - побег из ссылки. Руководит Кавказским комитетом РСДРП, пишет
программный документ "Кредо", создаёт в Баку большевистский Комитет и
распускает меньшевистский. Борьба против меньшевиков, анархистов и
федералистов, пишет программные письма большевикам-грузинам за границей,
руководит стачкой бакинских рабочих.
1905г. Брошюра "Коротко о партийных разногласиях", выступления против
анархистов и эсеров, листовки в связи с Октябрьской Всероссийской стачкой,
руководство 4-й большевистской конференцией Кавказского Союза РСДРП,
участие в работе 1 Всероссийской конференции большевиков в Таммерфорсе,
знакомство с Лениным.
1906 г. Избран делегатом 4 съезда РСДРП в Стокгольме, руководит газетой
"Новая жизнь" /серия статей "Анархизм или социализм?"/, руководство
работой Тифлисских профсоюзов, выпускает газету "Новое время" со статьёй
"Классовая борьба", газету "Светоч". Пишет предисловие к брошюре
Каутского. Статья "Избирательная борьба в Петербурге и меньшевики".
Выпускает газету "Время", участвует в работе 5 Лондонского съезда РСДРП.
- Ты забыл про личную жизнь...
Одноклассник по семинарии обвенчал тайно Като и Иосифа в церкви св. Давида.
- Почему тайно?
- Иосиф все ещё был на нелегальном положении.
Свидетель Иремашвили: "Это истинно грузинская женщина... всей душой
заботилась о судьбе своего мужа. Проводя неисчислимые ночи в горячих
молитвах, ждала своего Coco, когда он участвовал в тайных собраниях. Она
молилась о том, чтобы Коба отвернулся от своих богопротивных идей ради
мирной семейной жизни в труде и довольстве".
- Он что, при этом присутствовал, этот твой свидетель? - фыркнул АГ, - Не
верю, как говорил Станиславский.
- Политический противник Иосифа. И ещё один противник, Лев Троцкий,
свидетельствует:
" Не без изумления мы узнаём из этих строк, что у Кобы, который сам уже в
13 лет отвернулся от религии, была наивно и глубоко верующая жена... Он
удовлетворялся покорной и преданной женщиной. По взглядам он был
марксистом; по чувствам и духовным потребностям - сыном осетина Бесо из
Диди-Лило."
Жена Иосифа умерла от тифа в 1907 году, оставив ему маленького сына.
Бывший друг Иремашвили пришел выразить свои соболезнования:
"Он был очень опечален и встретил меня как некогда, по-дружески. Бледное
лицо отражало душевное страдание, которое причинила смерть верной
жизненной подруги этому столь чёрствому человеку. Его душевное
потрясение... должно было быть очень сильным и длительным, так как он не
способен был более скрывать его перед людьми".
"Умершую похоронили по всем правилам православного ритуала. На этом
настаивали родственники жены, и Коба не сопротивлялся".
"Цель своей жизни он видел в низвержении сильных мира сего. Ненависть к
ним была неизмеримо активнее в его душе, чем симпатия к угнетённым.
Тюрьма, ссылка, жертвы, лишения не страшили его. Он умел смотреть
опасности в глаза." /Лев Троцкий/
"Год революции открылся расстрелом петербургских рабочих, шедших с
петицией к царю. Написанное Кобой воззвание по поводу событий 9 января
увенчивается призывом: "Протянем друг другу руки и сплотимся вокруг
партийных комитетов. Мы не должны забывать ни на минуту, что только
партийные комитеты могут достойным образом руководить нами, только они
осветят нам путь в обетованную землю..." /Лев Троцкий/
* * *
Свет погас. Яна бежит к себе на второй этаж, барабанит в дверь. Мама
только что вернулась с работы и, не успев переодеться, побыстрей готовит
ужин. В правой руке у неё - нож, в левой - картофелина.
Мама уже прогнала отчима и не ждёт больше с войны или из Австралии Аркадия
Синегина, и никаких аспирантур и диссертаций - теперь все её мечты,
страсти и надежды связаны с дочерью Аркадия Синегина. Умницей,
общественницей, гордостью школы.
Она видит по лицу Яны - что-то случилось, спешит за ней в комнату,
постукивая шлепанцами, заискивающе ловит её взгляд. Сорокалетняя мама, уже
слегка расплывшаяся, с резкой морщиной на щеке и лёгкими, едва
прочерченными - на лбу и переносице, но по-прежнему с голодно-лихорадочным
блеском глаз. Сейчас, сейчас свершится чудо, которого она ждала всю жизнь.
Да говори же, Яна!
- Меня берут в "Пламя". В штат!
Мама всплескивает руками, и они, горячие, сильные, смыкаются у Яны за
спиной. В одной - нож, в другой - недочищенная картофелина.
И тогда... Яна вдруг понимает, что ей это можно сказать. Только ей.
- Знаешь такого Юрия Широкова? Писателя?
- Ну? - вся напрягается мама.
- Он сказал, что у меня талант.
Она отталкивает Яну, идёт к столу. Выпускает, наконец, из пальцев нож и
картофелину, медленно вытирает о фартук руки. А когда оборачивается, Яна
впервые видит в её глазах покой. Это - покой свершения. Отплодоносивший,
готовый к зиме сад.
Свершилось, - говорят её глаза, - Я верила. Я всегда знала.
* * *
Сентябрь пятьдесят пятого. Моховая 8, университетский дворик. К обеду
должны вывесить списки принятых на журналистику заочников. У Яны как раз
проходной балл - четыре пятёрки и тройка по географии. Озверелый географ
валил всех девчонок, спрашивал, сколько шлюзов на Беломорканале, и, тыкая
указкой в немую карту интересовался, что там такое.
- Географическая точка, - ответила Яна.
- Какая именно?
- Имеющая большое географическое значение, - ей уже нечего было терять.
- Тройка исключительно за остроумие, - хмыкнул географ. - Будущий
журналист должен знать свою страну.
А теперь вот психуй, потому что прошёл слух, что часть отсеянных "блатных"
очников претендуют на их места, а пострадают, конечно, в первую очередь
девчонки.
Яна томится на скамье под мягким осенним солнышком, томится, что её
отсеют, а это будет невиданный позор, томится от голода, потому что
болтается здесь в ожидании уже несколько часов. И ещё томится просто от
безделья, потому что в той её насыщенной, рассчитанной по минутам жизни не
было места праздности.
Справа девчонки с филфака пока еще тайком дымя сигаретами, повторяют
французские глаголы. Слева на соседней скамье - ребята из первого МЕДа
зубрят анатомию - у них здесь рядом бывают занятия. Все при деле. Ох, до
чего тошно!
Румяный крепыш в белом халате и шапочке орёт громче всех, поглядывает в её
сторону, будто на ней изучает все эти кости с мудрёными латинскими
названиями.
Нет, надо всё же поесть!
Студенческая столовая. Рубленый шницель с пюре, винегрет, стакан чая и
румяный пончик с повидлом - царский обед за сорок пять копеек. Ох, этот
аппетит молодости! Она, как вожделенные лакомства, проглатывает и шницель
- смесь рубленых жил с мочёным хлебом, и пересоленный винегрет, и пончик -
пончик действительно вкусный, корочка хрустит на зубах. Хотела взять три
штуки, но достался последний.
- Разрешите?
Этот медик. Друзья сидят неподалёку, посмеиваются, подмигивают. Сейчас
начнёт подкатываться. Но он смотрит так невинно и поднос весит с тонну.
Одних пончиков полная тарелка. А ведь в очереди стоял сзади неё!
- Из другого зала, - он перехватывает её взгляд. - Туда только привезли,
горячие. Угощайтесь. Я видел, вам не досталось.
Противостоять соблазну нет сил. Яна хватает сразу два. Медик быстро
расставляет тарелки - сильные тяжёлые руки и ловкость фокусника.
- Спасибо.
Корочка хрустит на зубах, горячее повидло обжигает язык.
- Роман - он протягивает руку.
- Иоанна, - отвечает она с набитым ртом.
- Ого! Это что, в честь Грозного?
- Не, Орлеанской девы.
- Значит, Жанна, - он пожимает её липкие сладкие пальцы, будто они из
китайского фарфора.
Через пять минут он выуживает у неё всю биографию вплоть до волнений по
поводу злополучного списка.
- Тебя примут! - заявляет он, фанатично сверкая глазами. - Только пока не
вывесят списки, ты не должна от меня отходить. Я передам тебе своё
везенье. Я везучий.
Одним глотком проглотив стакан компота, он тащит её за собой.
- Вот, знакомьтесь, это Жанна. В честь той самой, в доспехах. Она пойдёт с
нами на лекцию.
- Так сейчас же анатомичка!
Роман хватается за голову.
- Мне туда нельзя?
- Трупы там, - жуя на ходу яблоко, бросает один из медиков, - бывшие люди.
В анатомичку она всё же за ними увяжется. Вобьет в голову, что Роман
действительно послан ей провидением и отходить от него эти два часа
нельзя. А непредвиденное препятствие - страшная анатомичка, ещё больше
укрепит это суеверие, явится чем-то вроде обязательного жестокого
испытания на пути к заветной высокой цели.
Может потому, что она внутренне подготовилась к ужасному. Единственное,
чего она не сможет перенести, - это тошнотворный запах. Облаченная, как
все, в белый халат и шапочку, она будет стоять у стены, прижав к носу
облитый одеколоном платок, и смотреть, как Роман, уже забыв о ней,
деловито орудует над "этим".
- Тело, - убеждала она себя, - просто оболочка, шкура. А душа бессмертна,
она не здесь. Это не люди. Куклы, экспонаты, учебные пособия...
Наверное, всё бы так и сошло благополучно, если б не вошёл вдруг в
анатомичку смурной дядька и, коршуном оглядев всех, принюхался и шагнул к
Яне.
- Это что ещё за парфюмерия? Позорище - будущий врач! Как же больных будем
лечить? Перитониты, гнойные язвы, гангрены? Тоже с платочком, а? Из какой
группы?
- Из нашей, - сказал Роман, - она у нас слабонервная.
- Слабонервным в медицине делать нечего, - сказал Смурной, - пошли,
поможешь.
Роман с ребятами так и замерли. Яна знала, что им влетит, если откроется,
что в анатомичке посторонние, и пошла. И потом совсем не боялась, когда,
как во сне, спустилась вслед за Смурным в ледяной подвал, когда тащила с
ним вместе на носилках голую замороженную куклу с чернильным номером на
ноге, убеждая себя, что это так, в самом деле кукла, пособие, муляж, когда
поймала уже в анатомичке отчаянный Романов взгляд и даже подмигнула: Вот,
мол, какая я лихая! Когда кукла с деревянным стуком перевернулась с
носилок на свободный стол и Смурной, ущипнув её за бедро, сказал: "Вот и
все дела". И вышел.
Иоанна стояла и удивлялась, что совсем, совсем ничего не чувствует.
Желтовосковая рука торчала как бы в приветствии. На ней было
вытатуировано: "Сочи, 1951".
Видимо, это "Сочи" её и доконало. Она начала хохотать и хохотала до тех
пор, пока Роман не вытащил её в коридор и не начал трясти за плечи, а
потом, когда не помогло, отвесил несколько профессиональных пощёчин и
сообщил, что до института работал на скорой и знает, как утихомиривать
истерику.
Оплеухи, действительно, подействовали. Яна перестала хохотать и
разревелась. Он вытирал ей нос злополучным платком и извинялся, что так
получилось. Потом они побежали смотреть списки, и Яна с восторгом и визгом
повисла у него на шее, потому что прошла. И сказала, что "прошла через
трупы"...
Начинённая, как праздничный пирог новостью о своём поступлении, она едет
домой на электричке. В зиму пятьдесят пятого.
Ещё предстоит, много лет тому назад, чудесная осень.
Почти в каждом номере "Пламени" - материалы Синегиной. То
лирически-тёплые, то хлёсткие, "гневно-непримиримые", как записали ей в
характеристику. Хан не мог нарадоваться на новую сотрудницу, хоть и
сражался по-прежнему с её "джиннами", разил их беспощадно своими красными
молниями.
- Пойми, у нас газета! Верность идее, точность, лаконичность,
принципиальность - вот наше оружие. А все эти красоты - шелуха. Ты пока
жизнь изучай, газета - лучшая школа. А талант не пропадёт, придёт время -
будешь и в журнал Широкову писать.
Яна не протестует. А джинны? Черканные-перечерканные, выдранные,
вырезанные, затертые ластиком, выброшенные в корзину, они будут
возвращаться к Яне как ни в чём не бывало, и будут допекать, пока в один
прекрасный вечер, отложив очередной репортаж, она не сдастся.
В муках оживлять их, как рабочий сцены, таскать и переставлять с места на
место декорации, освобождая для них подходящее жизненное пространство,
зажигать то солнце, то луну и звёзды, создавать, творить для них то снег,
то дождь, то море, то горы... Знакомить друг с другом, мирить и ссорить и
- самое мучительное - учить говорить по-человечески.
Страдать от их уродства, несовершенства и в то же время исступлённо
любить. Быть беременной ими, рожать и потом любить, как мать золотушное
хилое своё дитя.
Она стыдится этой своей страсти, скрывает её даже от матери, которая
неслышной тенью скользит по комнате, стараясь не дышать, подкладывает в
печь поленья, подсовывает дочери то тарелку оладушков, то чай с лимоном и,
сама став совой, тоже не спит ночами, с тревогой и обожанием наблюдая со
своего диванчика за творческими муками дочери Аркадия Синегина.
В книжном ящике отцовского письменного стола - единственном, запирающемся
на ключ, будет расти стопка исписанных листков. Зарисовки, коротенькие
рассказы и "нечто" без названия, конца и начала - просто сценки, портреты,
диалоги. Здесь живут её джинны. Человек, профессия которого - рисовать
страшные плакаты типа "Не ходи по путям!" и "Не прыгай с платформы!",
"Сэкономишь минуту - потеряешь жизнь!". Мальчик, которому не ладящие меж
собой взрослые рассказывают про свои обиды, и каждый прав. Начальница,
которая любит плавать, но не ходит в бассейн, ибо раздеваться перед
сотрудницами ей мешает субординация. Муж, от которого ушла "жена с
собакой". И ещё много других, вычеркнутых Ханом и вновь воскрешенных ею в
свободное от работы время.
Не смерть вождя, не развенчание его, а предательство и двуличие сатрапов,
поносящих своего мёртвого бога, оставили след в её душе. Её дело - служить
Истине, не правде, а Истине - она уже понимала разницу, ибо правда
жестока, низка, некрасива и бескрыла. А Истина указывает путь, даёт
крылья, это - свет, который необходим людям, это - путь и надежда. Надо
"сеять разумное, доброе, вечное", пропалывать, ухаживать за всходами,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг