стороны администрации, чтобы идея Ставрова так и осталась неосуществимым
прожектом. Рувинскому пришлось, вопреки всем соображениям безопасности,
тряхнуть стариной и навестить своих бывших коллег из архитектурных кругов.
Два дня он мотался по городу, оставив Георгия корпеть над изучением
архивных материалов, а на третий вернулся осунувшийся, взмыленный,
почему-то с набрякшими кругами под глазами, но зато с добычей в виде
заветного разрешения Архитектурного управления Московской агломерации на
проведение "комплексной проверки гостиничного комплекса "Айсберг" с целью
установления соответствия эксплуатационных показателей проектным нормам
группой научных сотрудников под руководством архитектора 1-го класса
В.П.Рувинского"...
Георгий тактично не расспрашивал, каким именно способом его другу
удалось заполучить эту филькину грамоту, а тот явно не стремился
распространяться на эту тему.
На следующий же день они приступили к изысканиям.
Начали они с самого низа фундамента, постепенно продвигаясь все выше и
выше к поверхности. Внизу работать было легче в том плане, что сюда, в
недра коммуникационных туннелей, канализационных отводов и прочих
подземелий никто, как правило, не заглядывал, так что можно было особо не
напрягаться, изображая из себя "группу научных сотрудников"... Но потом,
когда они перебрались повыше в подвал, там уже частенько стали встречаться
то слесари-водопроводчики, то электрики, то связисты, а то и просто
какие-то неприятно пахнущие, помятые личности в болотных сапогах и зимних
фуфайках, которые норовили стрельнуть у "кладоискателей" энную сумму для
туманных экстренных нужд. Отвязаться от этих "детей подземелья", как
окрестил их Рувинский, было подчас не просто:
складывалось впечатление, что их зрение давным-давно стало
инфракрасным, потому что они отлично видели в темноте, и однажды Ставров
лишь каким-то чудом предотвратил хищение у него буквально с плеча
дорогостоящего интроскопа...
Методика поиска выкристаллизовалась сама собой после первых же дней
работы.
Рувинский, вооруженный чувствительным металлоискателем, позволяющим
устанавливать массу металлического предмета и даже то, из какого именно
металла он изготовлен, был в их "группе" первопроходцем. Именно он делал
самую черновую работу, потому что на каждом шагу в толще кирпичной кладки
то и дело попадались всякие железяки в виде прутьев арматуры, кабелей в
металлической оплетке, трубок каких-то таинственных систем и прочих
штуковин, суть и предназначение которых так и оставались тайной за семью
печатями... то есть, за семью кирпичами... Лишь тогда, когда масса
предмета, скрытого в стене, была близка возможной массе искомой гильзы (на
материал они с самого начала решили не обращать внимания, поскольку, с
одной стороны, патроны, которыми пользовался Найвин, могли быть не
обязательно оснащены латунной гильзой, а с другой, по прошествии стольких
лет металл, из которого была изготовлена гильза, мог видоизмениться и быть
ошибочно принят металлоискателем за какой-нибудь другой сплав), Георгий
запускал интроскоп и выводил на экран картинку, по которой они, сдвинув
головы, судили, может это быть искомая гильза или нет. Время от времени
они менялись приборами, но успеха это почему-то не приносило, только
терялось время на привыкание к новому инструменту...
На второй неделе каждодневной "пахоты", по выражению Ставрова, с утра
до позднего вечера, с короткими перерывами на прием пищи без всяких
излишеств в одном из кафе, расположенных на цокольном этаже отеля, а то и
"сухим пайком" в номере, Рувинский начал потихоньку сдавать. Он всё больше
бурчал что-то себе под нос во время работы, всё чаще пинал ни с того, ни с
сего стены и водопроводные трубы, и у него превратилось в стойкую привычку
носить в кармане плоскую фляжку с крепким спиртным, к которой он
прикладывался во время "привалов"... Ставров чувствовал, что его друг
вот-вот взорвется, и тогда весь труд пойдет насмарку, потому что без
солидного и компетентного руководителя легализация "группы научных
сотрудников" была бы обречена на провал.
Во что бы то ни стало требовался немедленный успех... пусть хоть
какой-то намек на свет в конце туннеля... то бишь, подвала... чтобы
подбодрить приунывшего архитектора.
И тут им крупно повезло. Но не на самом деле, а в кавычках... Видно,
если и есть на свете то, что называется судьбой, роком, планидой или
предопределением, то у него должны иметься некоторые чисто человеческие
черты - в частности, злорадная ухмылка и стремление подстроить всё так,
чтобы что-то скверное не превращалось в хорошее, а становилось еще хуже,
чтобы самые радужные надежды оборачивались не сверкающими дворцами, а
разбитым корытом, и чтобы тот, кто хотел действовать во благо, получал в
результате только отвратительное, издевательское пукание лопающегося
мыльного пузыря...
Через десять дней после начала своей бурной деятельности в стенах
"Айсберга"
тандему "кладоискателей" - их уже успели так прозвать остряки в
фирменной униформе, восседающие за барьером стойки в вестибюле - удалось
наконец-то обнаружить заветный кирпич. Он отыскался под тем мозаичным
слоем, которым был отделан пол подвала почти в центре здания. Рувинский,
который в этот момент орудовал металлоискателем, сначала не поверил своим
ушам и глазам. В наушниках раздался сигнал, соответствующий металлическому
предмету малых размеров, и электронная шкала показала, что речь идет об
изделии из медно-латунного сплава, правда, с какими-то трудноопределимыми
примесями. Архитектор, правда, даже тогда не поверил в успех. Он кликнул
Ставрова и попросил его просканировать подозрительное место интроскопом...
На экране появилось изображение таинственного предмета, и они оба чуть
не подпрыгнули от радости: был отчетливо виден цилиндрический тупоголовый
обрезок.
С помощью верньера Ставров развернул проекцию на девяносто градусов, и
они увидели, что предмет представляет собой полую трубочку!.. Некоторое
время оба приятеля не были способны ни говорить, ни что-либо делать, а
только могли хлопать друг друга по плечам и спине и орать на весь подвал,
отпугивая от себя темных личностей в фуфайках. Потом они вприпрыжку
сбегали в номер за инструментарием и принялись расковыривать мозаичную
плитку. Эйфория триумфа, охватившая их, была так велика, что они стучали
ломиком и грохотали кайлом уже абсолютно не таясь, и если бы, наверно, в
этот момент в подвале появилось бы какое-нибудь ответственное лицо и
осведомилось, по какому праву они наносят отелю материальный ущерб, то
оно, скорее всего, было бы отправлено по известному адресу без учета
возможных последствий... Однако никакое лицо, ни ответственное, ни
безответственное, из воздуха так и не материализовалось, и Рувинский со
Ставровым благополучно сокрушили декоративный слой мозаики и добрались до
кирпича. Некоторое время они трудились в своего рода благоговейном
молчании, нарушить которое сейчас было бы, с их точки зрения,
святотатством. Наконец, Георгий отбросил ломик в сторону, едва не проломив
им трубу, тянувшуюся вдоль стены, и извлек дрожащими руками из пролома
долгожданный кирпич.
- Здесь будем открывать? - спросил он своего напарника. - Или пойдем в
номер?
Валерий замахал на него руками:
- Да что ты, Герка? Куй железо, пока горячо! В том смысле, что - коли
его!..
"Пилите, Шура, пилите"! - вспомнил он в предвкушающем возбуждении слова
классиков сатиры.
Ставров положил кирпич на пол и, щедро размахнувшись, прицельно вдарил
по нему малой кувалдой. Кирпич распался на миллион трухлявых осколков, и
из его нутра наконец-то вывалился заветный металлический цилиндрик.
Дружный стон исторгся из уст обоих "кладоискателей". Такой стон издают
обычно болельщики на трибунах, если мазила-нападающий, оказавшись один на
один с растерянным вратарем, вместо того, чтобы несильно закатить в угол
ворот "верный"
гол, изо всех своих натренированных сил лупит по мячу, как по врагу, и,
конечно же, не попадает даже в штангу... Наверное, подобный стон вырвался
бы из пасти африканского льва, если бы аппетитная антилопа, которую он
долго подкарауливал в раскаленной саванне, при ближайшем рассмотрении
оказалась старой, костлявой и вонючей гиеной...
На мозаичном полу лежал не пистолетный патрон без пули, а блестящий,
запаянный наглухо цилиндр из какого-то твердого сплава. Еще не веря глазам
своим, Ставров нагнулся, поднял его и, приглядевшись к цилиндру
повнимательнее, отвинтил хорошо подогнанную крышечку.
Из цилиндра ему на ладонь выпала пластиковая карточка, свернутая
аккуратной трубочкой. Красивым типографским шрифтом на карточке было
набрано:
"Дорогие сограждане! Соотечественники! Россияне!
Настоящим сертификатом удостоверяется, что тридцать первого июля одна
тысяча девятьсот девяносто девятого года здесь, на площади Курского
вокзала, согласно Генеральному плану развития Москвы, утвержденному
решением столичной мэрии, мэром города Юрием Михайловичем Лужковым был
заложен первый камень сооружения гостиничного комплекса "Айсберг"...
Дальше на карточке шло длинное описание предполагаемых достоинств
строящегося отеля, а в заключение красовались факсимильные подписи
представителей строительного треста и самого мэра...
- Что это? - тупо спросил Рувинский своего друга, заглядывая ему через
плечо.
- Послание потомкам, - объяснил лаконично Ставров. - Традиция,
практиковавшаяся у строителей, в нашем... то есть, в прошлом веке...
Предположим, разбивают где-нибудь в городе парк - митинг, оркестр и
торжественно закапывают вместе с одним из деревьев капсулу с таким вот
посланием. Или, например, закладывают первый камень в фундамент публичного
дома - и опять мэру вкладывают услужливо в белые рученьки булыжник, в
котором скрыта очередная филькина грамота!.. Что и мы имеем в нашем
случае... Да здравствует наша почта - самая надежная почта в мире!
Письмо дошло до адресата - можно закричать "ура" и прослезиться от
радости...
- Идиоты! - неизвестно в чей адрес сердито воскликнул архитектор и,
скомкав "послание потомкам", швырнул его обратно в яму. Потом пнул с
остервенением цилиндр так, что он отлетел куда-то за трубы. Развернулся и
мрачно зашагал к выходу из подвала.
- Валера! - окликнул его Ставров. - Валер, постой!..
Но "руководитель научной группы" не остановился.
Ставров вздохнул и взялся за инструменты. Надо было заделать дыру в
покрытии пола, дабы не навлечь на себя справедливого гнева администрации
отеля...
В тот день друзья объявили "траур на двоих", который выразился в
распитии неопределенного количества спиртного прямо в номере до тех пор,
пока им не стало жалко себя до слез. Дальнейшее обоим помнилось смутно.
Кажется, они наперебой горячо доказывали друг другу, что не имеет смысла
продолжать поиски, и что вообще - разве им больше всех нужен этот Транс...
Трасн... в общем, эта сто раз долбаная "машина времени"!.. Да кому она
нужна, тот пусть ее и ищет, а они с завтрашнего утра отыщут-таки без вести
пропавшего Резидента и заставят его отправить их обоих домой, в одна
тысяча девятьсот девяносто седьмой... или восьмой?.. неважно!.. А потом
они вроде бы орали на весь этаж "Прощальную песню", и заглянувшей в номер
на шум миловидной дежурной предлагали выбрать путем жребия одного из них в
качестве своего любовника, причем, хихикая, называли ее исключительно
внучкой...
Но на следующий день невыспавшиеся, сердитые от головной боли и опухшие
от жуткого похмелья, пряча глаза друг от друга, приятели кое-как
позавтракали остатками вчерашнего траурного пиршества, оделись в рабочее и
вновь поплелись в подвал, как на каторгу...
И вот теперь очередная рабочая смена продолжительностью почти в
двенадцать часов подходила к концу, но кроме усталости она ничего не
принесла. "Вот еще день пустой прожит, дуют ветры и стынут реки, а моя
любовь, быть может, ждет меня в двадцать первом веке", вспомнил Георгий
припев из одной песенки 70-х годов прошлого века и горько усмехнулся.
Сегодняшний день был действительно прожит впустую, вот только любовь ждала
его, Ставрова, не в двадцать первом, а в двадцатом веке, тут автор слов
песни дал маху... И сколько еще таких дней-пустышек придется прожить
здесь, вдали от Ольгиных смешных грубостей и Капкиных "приколов"?.. А
может быть, действительно послать всё к чертовой матери, а? Почему я
должен гробить свою жизнь ради человечества? Если я сделаю то, что хочу,
то никто ведь даже и не узнает, от чего я их спас... кроме Наблюдателей,
конечно, да Ассоциации... а и на тех, и на других мне плевать, так ведь?..
И потом, разве ты годишься для роли спасителя человечества, ты, загубивший
уже столько жизней?!.. Тоже мне, киллер, возомнивший себя Христом!
Разве это не смешно?..
Но тут же Георгий вспомнил и кое-что другое. Пронзительный и всё
понимающий взгляд Ултимова... Виноватое лицо Виктора Найвина, принявшего
спиной пулю и изо всех сил старающегося не упасть на потерявшего сознание
Наблюдателя, отца Георгия... Благородно-интеллигентное лицо Мадина,
говорящего: "Выбор в этой ситуации все-таки есть, и сделать его - ваше
право"... А потом в ушах Ставрова вновь прозвучали слова Наблюдателя Мая:
"Пока колебания возмущений не достигли опасного предела, еще можно
предотвратить беду"...
И тогда Георгий встал, с хрустом потянулся, разминая затекшие мышцы, и,
как ни в чем не бывало, сказал Рувинскому:
- Ну что, Валер, пойдем дальше?..
* * *
Резидент вошел в свою "тайниковую" квартиру и сразу каким-то шестым
чувством понял, что здесь побывал кто-то чужой. Ему показалось, что даже
воздух стал пахнуть тут по-другому, хотя это, конечно, не соответствовало
действительности.
Чувствуя, как по спине ползут горячие струйки пота, а в ногах
появляется противная слабость, Резидент думал, что ему делать дальше.
Притвориться, будто ничего не заметил, и, действуя по возможности
бесшумно, на цыпочках уйти отсюда?.. Мелькнула соблазнительная мысль
достать оружие, хотя оно вряд ли помогло бы... Если они до сих пор ждут
меня, то едва ли дадут мне выстрелить первым. И вообще, зря я сюда
приперся... Надо было быть идиотом, чтобы не сообразить, что раз уж они
меня переиграли в первом раунде, то все мои прежние "точки" засвечены и
надо бросать их и переходить на запасной вариант. Правда, всегда остается
возможность того, что и запасной вариант ими контролируется, но тут уж
ничего не поделаешь. Цугцванг... Впрочем, размышляя так, Резидент слегка
лукавил сам перед собой. По своему опыту он знал, что, чтобы переиграть
противника, надо сделать какой-то нестандартный ход. Своим приходом сюда
он и сделал его. Вряд ли они ожидали от него такой наглости. Вряд ли они
ожидали, что он заявится на "засвеченную" точку, чтобы убедиться в ее
непригодности для дальнейшего использования. Но для него вопрос заключался
в том, зачем они сюда приходили - чтобы устроить на него засаду или чтобы
попытаться найти его тайники? Но первое было, по меньшей мере, глупо,
потому что не имело никакого смысла в новых условиях игры, а второе...
второе было более вероятно, интересно только, нашли ли они что-нибудь, а
если да, то что именно?..
Он наконец заставил себя отлипнуть от стены и осторожно вошел в
комнату. И замер.
В комнате ничего не изменилось. Никаких следов обыска. Мебель стоит на
том же месте, где и стояла раньше. Все вещи лежат так, как он их оставил в
последний раз. Разве что стул отодвинут от стола на полметра, да кресло из
никелированных трубок переместилось в угол...
Но то, что заставило Резидента неподвижно замереть, лежало посреди
комнаты на полу и не думало скрываться. Оно вызывающе желтело своими
покатыми боками так, будто прикидывалось, что является неотъемлемой частью
квартиры и якобы всегда находилось здесь, вот только человек, застывший в
дверях комнаты, по своей досадной невнимательности его раньше не замечал...
Это было яйцо. Большое желтое яйцо. Интересно, кто его снес? Наш родной
динозавр или какой-нибудь инопланетный монстровидный страус? Не
курочка-ряба же!.. Фу, ну и чепуха лезет в голову!..
А ведь ты боишься, приятель, признался себе Резидент. Ты боишься этой
хреновины так, как, наверное, первобытный человек боялся огня... Может
быть, эта штука и не представляет собой никакой опасности, но в силу своей
непонятности она просто-таки заставляет тебя сходить с ума от страха,
потому что ты тупо смотришь на нее, и в твоей голове сами собой возникают
вопросы, на которые нет ответа.
Что это за яичко такое? Что находится у него внутри и находится ли там
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг