в этот раз коротко не получилось.
... Просверки стали, метельный свист клинков; она билась так, как
будто вела танец, стремительный и страшный, очень красивый танец...
Мертвое должно быть мертво.
***
... Две недели отпуска истекли, но сэр Герман велел не торопиться в
Сегед. Приказал оставаться в Шопроне.
"Чем больше бойцов вы подготовите в столице, брат Артур, тем меньше
будет срок епитимьи за пренебрежение делами ордена".
Вот всегда он так! А какое, скажите, пренебрежение делами, если Артур
по дороге из Цитадели заехал в штаб и сделал подробнейший отчет обо всем,
что успел узнать. О деревьях-людоедах в Златой роще, об оборотнях, что на
самом деле люди и могут быть крещены, о Городе и Пустошах, хозяине
Развалин, о кладах в подвалах Флейтиста, о предполагаемом гнезде интуитов.
Мало, что ли?
Мало.
Сэру Герману всегда мало.
Артур предпочитал работать в поле, но командор здраво рассудил, что
его рыцарь для особых поручений принесет куда больше пользы, занявшись
подготовкой орденских бойцов. Артур занимался. А еще смотрел, слушал, не
понимал и пока даже не пытался понять, что же такое происходит вокруг.
Ощущение не правильности появилось еще в тот день, когда он вернулся
в Шопрон из Сегеда. Тогда восприятие было обострено молитвой и постом,
шестое чувство уловило некий диссонанс в звучании обычной городской
жизни... Сейчас уже можно было не прислушиваться.
Артуру не нравилось в Шопроне.
Ему не нравились чернецы ордена Пастырей, тут и там попадавшиеся на
улицах. Не нравилась собственная неприязнь к ним, смешанная с радостью,
похожей на ту, что охватывала при входе в храм. Монахи сгибались в
почтительных поклонах, а казалось, прячут лица под клобуками и сверлят
недобрыми, пронзительными взглядами, и душа вздрагивала, не умея
разобраться в себе.
Ему не нравились Недремлющие, и раньше-то не друзья, а теперь и вовсе
почти враги. Митрополит издал постановление, запрещающее рыцарям духовного
и светского орденов вступать в какие бы то ни было пререкания, но что
прикажете делать, если не рыцарь даже - простой гвардеец из уличного
патруля, проходя мимо, толкает плечом?
Сразу в морду?
Артур так и сделал.
Недремлющие как ждали... а почему, собственно, "как"? Они ждали. Три
дня пришлось провести в казармах, носа не показывая в городе. Вроде
наказание отбывал за учиненное безобразие. Всего безобразия - пять человек
патрульных. И не покалечил ведь никого, за что их калечить? Так, поучил
легонько.
Артуру не нравились люди. Нет, нельзя сказать, чтобы совсем уж не
нравились - люди они люди и есть. Просто с тех еще, с давних времен привык
к почтительности и страху. А нынче... боялись, да, что есть, то есть. А
вот почтения как-то поубавилось. Объяснение этому было, и само по себе
объяснение Артура вполне устраивало. Защищать людей взялись пастыри,
которые делали это куда эффектнее, чем тамплиеры.
Не мечом, но словом.
Без оружия, без крови, одной только святой верой своей черный монах
мог прогнать любую тварь, близко подошедшую к человеческим домам. Если
верить слухам, пастыри умели даже заговаривать житников. А уж духов
страшнее в Долине не водилось.
Артуру всего однажды довелось видеть деревню, посещенную житником. Но
запомнил он это, кажется, на всю жизнь. Деревня, где не было ни одного
взрослого человека. Только дети.
Детишки, убивавшие всех...
Мир изрезан, исковеркан и изорван на части.
В подсознании вереница пограничных столбов.
Превратилось в обязательство понятие "счастье".
Обязательными стали доброта и любовь.
Можно сесть и ждать Мессию, можно плюнуть в распятье.
Можно в бой пойти за веру, потрясая мечом.
Превратился мир в лохмотья обветшалого платья.
Все погибнет, кроме нас, и только мы ни при чем.
Житник приходил к людям просто: кто-нибудь из детей в разгар лета
подбирал на улице куколку, сплетенную из соломы. Обычную куклу. Ровным
счетом ничего особенного. Только для малышни такая куколка была почему-то
милее всех других - деревянных, тряпочных или опять же соломенных. Кто их
поймет, детей? Они же в обычном камушке с дороги, если блеснет он сколом
на солнышке, драгоценность видят.
Вот и с куклой так же. Играли с такой всей деревней - совсем мелюзга
и детвора постарше. Строили для игрушки домик где-нибудь в своем тайном
месте, носили туда цветы и кусочки хлеба. По осени, когда резали скот, у
порога домика появлялись потроха и кусочки мяса. А в один из дней
кто-нибудь притаскивал украденного цыпленка или кролика, или еще какую
живность.
Чем уж житник очаровывал детей - это только детям и ведомо. Но они
как должное принимали то, что игрушечный домишко становится все больше,
что растет и кукла, что исчезают приношения. Они играли, у игры были
правила, а правила, как известно, нужно выполнять. Это взрослые могут себе
позволить пренебрегать ими же установленными законами. Дети - нет.
А житник, раз попробовав живую кровь, обретал силу. И дальше все
случалось очень быстро.
Убитых, кстати, дети хоронили. По-своему. Закапывали на поле.
А профессор в житников не верил. Странный человек! Не верить можно в
то, что проверить не получится. А житники - они ж настоящие.
- Ну перебили взрослых, а потом что?
Это он спросил, когда выслушал, что Артур Альберту рассказывал. Вот
ведь хмырь ученый! Простых вещей не знает. Духи, они же не люди, они
по-другому думают и не загадывают далеко. Это во-первых. А во-вторых, не
зря мертвых на поле прикапывали. Не к зимней, так к весенней жатве
вырастало там совсем не то, что сеяли.
Нет, Артур, понятно, не стал бы всего этого Фортуне объяснять, если
бы младший не полюбопытствовал. А что вырастало - это видеть надо, словами
не рассказать. Альберт привязался - пришлось нарисовать...
- Страсти-то какие! - хмыкнул профессор, на картинку поглядев. - Дети
кукурузы. И как же вы с этим, юноша, боролись? Топором рубили?
- Пожгли, - честно ответил Артур.
- А детишек, конечно же, развезли по другим деревням. К добрым людям
пристроили, я правильно понимаю?
Ну не дурак ли? Нет, не дурак. Странный просто. И противный.
- Сказал же - пожгли, - напомнил Артур. Профессор глубоко задумался и
после этого день и еще полдня общения избегал. Что Артура вполне
устраивало. А пастыри, по слухам, житников прогоняли. Наверное, они и
вправду это умели. Артур и сам способен был крестом и молитвой отваживать
нечисть и тварей. Да и сэр Герман, если б захотел, вполне мог обходиться
без оружия.
Что ж, чудовищ прогонять - дело, на первый взгляд, благое. Но только
если не вспоминать, сколько в Долине глухих деревенек, куда лишь патрули
храмовые и забредают. Даже мытари в такую даль не забираются.
Духи, твари и демоны, изгнанные монахами из Обуды, Дакийского
княжества или Видинской земли, нашли себе корм в Тырнове, Лихогорье,
многострадальном Средеце и, конечно, по всей границе болот. Город и
Пустоши - в Развалинах. Хозяин Воды - в Балатоне. Хмельной Вурдалак - в
Средеце, в самом сердце тамошних виноградников. Хохотунчик - в Бургасовых
болотах, откуда сбежал трактирщик Захар Качия, Садовник - в болотах
Рудных. А в Идрии пришлось прекратить добычу ртути. Там Триглав, Велебит,
Красовы Ямы - и все это сразу взбесилось, оголодало, полезло жрать, как
будто со всей Долины стеклись туда твари и нечисть.
И никто больше не живет в Дуга-Ресе. Даже тамошний воевода сбежал,
явился к герцогу с повинной: твой меч - моя голова с плеч, но не вернусь,
и не приказывай.
Потеряли город. И удастся ли вернуть, этого сейчас и храмовники не
знают.
По южной границе Аграмского княжества, вдоль Рудных болот было много
небольших поселений. Земли там плодородные, и люди за них держались,
несмотря на то что очень уж далеко оттуда до городов и наезженных дорог.
Карнай рассказывал, что, когда они с Ирмой забредали к Рудным болотам
в последний раз, никого живого в поселках уже не осталось.
Пожрали.
Оно и понятно: куда ж деваться голодным и неубитым тварям?
Шопронский митрополит Адам высказывался в том смысле, что придет
время, когда пастыри смогут защитить всех людей в Единой Земле.
Дай-то бог. А пока оно не пришло, это славное время, чернецы делали,
что могли, и слыли в людских глазах праведниками. Тамплиеры же, убивающие
чудищ на окраинах, становились как бы уже и ненужными.
Чего там хотел сэр Герман? Незамыленного взгляда? Так замыленный или
нет, взгляд видит то, что на поверхности: глава епископской церкви начал
войну против воинства Храма. Бескровную войну, до победного конца. Наше
дело правое - мы победим. И возразить-то нечего. Дело и вправду правое.
Двуглавая церковь - это ведь исключительно от безысходности, от неверия в
людскую порядочность. После Дня Гнева, когда жизнь устраивалась заново,
Невилл-Наставник повелел не отдавать такую силу в одни руки. И Артура с
Альбертом сто лет назад тоже не от хорошей жизни отправили в Теневую
Лакуну. Слишком много возникло вопросов к ордену у тогдашнего митрополита.
Герои там или нет, а непорядок это, чтобы рыцарь и нечистый маг братьями
стали, кровь смешали по языческому обряду - две силы несовместимые.
Тогда надеялись переждать, пока страсти улягутся, и вернуться тихо и
незаметно. Получилось же совсем не так, как рассчитывали. Сто лет
прошло... Страсти не улеглись, страсти сказками стали. Ну люди! Уж лучше б
грешником числили. Младшему, правда, еще того хуже - в ангелы записали.
Тьфу! Грех и срамота, и смешно, и страшновато.
А нынешний митрополит, он всем праведникам праведник. Ему можно всю
власть отдать. Даже нужно, пожалуй.
Не многовато ли святых для одной Долины?
Ересь, ересь... Но Господь простит, поскольку добр и понимает, что
человеческий разум далек от совершенства. И цепляется этот разум за
щербиночку на гладкой полировке. Щербинка, она и ни при чем, может. Не в
ней, может, и дело. Но - цепляется.
Не многовато ли святых?
Чего думать? Бить надо. Вот только некого.
Вместо личности - свобода, вместо памяти - даты.
Вместо разума - компот из разноцветных идей.
Убивая человека, убиваешь себя ты.
Убивая этот мир, мы убиваем людей.
Неоконченные фразы из неначатых песен,
Неподвижные рассветы в тумане дождя...
Чуть слышно загудев, прислонилась к стене гитара. Галеш, не спрашивая
разрешения, плеснул себе вина и улыбнулся глазами поверх кружки:
- Мыслишь?
Артур лишь вздохнул. Бессмысленное перебирание фактов и фактиков,
собственных ощущений и чужих рассказов - меньше всего это походило на
размышления. Выводы, выводы где? Хоть какие-нибудь, кроме банального
перехода власти в одни праведные руки! Переборы струн, увы, не были
музыкой Флейты, и озарение не приходило. Хотя надо признать, что сам Галеш
чем-то на Флейтиста походил. Такой же странный, не в себе, и говорит
загадками. Только не от ума, а потому что редко какую мысль додумать
умеет. У него, что в стихи не складывается, сразу из головы вылетает. Зато
если уж сложится...
- Как тебе песня? - спросил Галеш, сообразив, что ответа на первый
вопрос не дождется.
Артур кивнул.
Да, если что складывалось в стихи, то получалось оно, как сейчас, или
как тогда, в Ратуше, или как той ночью во дворе профессора. Песни были
всегда к месту и всегда о том, о чем думалось, чему радовалась или по чему
томилась душа.
- Ты сам мог бы, - Галеш поставил кружку, облизнулся, - рисовать мог
бы. Как я пою. Я в Сегеде был, видел. Понял, как ты Ее любишь, даже
позавидовал. И сейчас еще завидую. Ты Ее правда видел?
Артур пожал плечами.
Его рисунки хранились в архивах орденской библиотеки. Может, стоило
бы удивиться тому, как Галеш пролез туда, но удивляться Галешу Артур за
время знакомства с ним разучился. А отвечать на дурацкие вопросы еще не
привык. И не привыкнет, наверное.
Рисовать заставил сэр Герман. Впрочем, на языке командора это
называется "попросил". Еще тогда, сто лет назад. Артур "по просьбе"
начальства изобразил всех чудищ, каких довелось повидать. И убить. Это уж
само собой. Отметил уязвимые места, на словах объяснил, какая кого берет
магия, тогда же составили подробную карту мест обитания... Это было вскоре
после житника. И сэр Герман с несвойственной ему застенчивостью спросил:
"А Пречистую написать сможешь?"
Неожиданный переход от чудищ к Богородице сбил с толку, так что
Артур, не задумываясь, начал набрасывать Ее лик, темные и теплые глаза,
спокойную улыбку...
- М-да, - только и сказал командор, поглядев на рисунок. - И как оно,
святым быть при жизни?
Грех, конечно, такое спрашивать. Но тогда все они, все братья и сэр
Герман тоже, не в себе были. Это рассказывать потом легко, пожгли, мол,
детишек, и вся недолга В общем, извинился сэр Герман, рисунки забрал и
ушел.
- И ведь не красавица, - удивленно заметил Галеш, - а на сердце
легла. Я, знаешь, взгляд ее теперь вижу. Изредка. Это как рассвет -
чистота, надежда, и радостно так.
Он сосредоточенно нахмурился, потянулся за гитарой, да так и застыл с
протянутой рукой, подавшись вперед. Задумался. Накатило значит. Со дня на
день новой песни ждать можно.
Завтра Зако на очереди и послезавтра тоже. А потом опять Галеш будет.
Что у него народится, интересно?
"Интересно? - сам себя спросил Артур. И сам себе кивнул:
- Да".
Эти песни "ложились на сердце". А гитара, подаренная флейтистом,
казалась иной раз просто волшебной. Хотя ни Альберт, ни сам Артур никакой
магии там не ощущали. Просто добрый инструмент, с любовью сделанный,
оттого и особенный. Галеш с подарком Флейтиста не расставался. Когда был
собой, а не Зако, понятное дело. Зако от гитар воротило. От всех.
Что ж, понять можно. Если бы не подарок нежданный, был бы хайдук в
теле Галеша полновластным хозяином. А так пришлось договариваться: два дня
один командует, два дня - другой. Зако и бесился-то с самого начала лишь
оттого, что Галеш Ирмину гитару с собой в Цитадель потащил. Пока не
разбился инструмент, певун собой оставался, для Зако лишь малый уголок
выделив. Правда, от гагары той уже через минуту только гриф да струны
остались. Но Зако доблестному и минуты за глаза хватило.
При ближайшем рассмотрении Золотой Витязь оказался совсем неплохим
мужиком. Карная, вон, от смерти спас. С Галешем, опять же, полюбовно
договорился. Хороший, в общем, человек, что для хайдуков, надо сказать,
нехарактерно. Артура еще в самом начале всей этой истории искоробила
легкость, с какой профессор сравнил неведомого тогда Зако с орденскими
братьями. Потому что ничего oбщего у храмовников, защищавших людей, и
хайдуков, рыщущих в поисках кладов, не было и быть не могло. То, что и те
и другие убивали чудовищ, - не признак общности, а, скорее, нелепое
совпадение Тем более что хайдуки от тварей предпочитали убегать.
Тут-то они, конечно, были правы. Артур и сам, не будь истребление
нечисти его работой, за версту обходил бы даже завалящего крикунчика, а уж
про друидов и говорить не приходится.
Друиды - люди. Тем и опасны.
А Зако, Зако убивался за идею. Он считал себя потомком Миротворца...
Хотел когда-то вступить в орден. С орденом не получилось, и вместо рыцаря
Зако стал хайдуком. Удачливым. До безрассудства смелым. А уж безбожником
каких поискать. Но последнее поправимо. Все, что нужно Зако, - это
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг