- Я не оглянулся потому, что не сомневался в тебе, Годар. Пока ты не
толкнул моего коня, я считал - ты шутишь, двигаясь кругами, а сизый
попугай врет. Я не поверил даже в то, что произносилось твоим голосом -
решил, что это подделка шута. Я верил тебе больше, чем себе.
- Ах, лучше бы ты верил в меня меньше!..
Кажется, в этом пункте они не могли пока понять друг друга.
Отведя взгляд, Мартин выговорил, словно через препятствие:
- В общем, так. Ты был и остаешься моим лучшим другом.
Слова "брат" - не было. Годар уловил оттенок.
Сдерживаться больше было незачем,- он подошел к Мартину вплотную и сделал
то, чего желал с момента разлуки: взял друга за плечи и прижал к груди,
насколько хватило сил. Только в это мгновение не кровоточило его сердце...
- Ну, почему ты так поступил?..- шепнул Мартин нервно.
- Не знаю. Дороже тебя в этой стране у меня никого нет.
- Я знаю, знаю это. Поэтому я и удивился, когда ты это сделал.
- Больше такого не повторится - клянусь! Кто бы ни порочил меня в твоих
глазах, знай: я на твоей стороне.
- Никто не опорочит тебя. А если я увижу что-нибудь собственными глазами -
не поверю и глазам.
- Мы уже были однажды возле этого острова, только тогда здесь был утес, а
не дерево. Помнишь про мой сон?
- Помню. Но это не то озеро. То осталось далеко за спиной. Здесь
встречаются похожие места, разве ты забыл писание графа Аризонского?
Они улыбнулись - больше своим воспоминаниям, чем друг другу, и Мартин,
подмигнув, сказал:
- Инцидент исчерпан.
Потом, кашлянув, добавил:
- Еще не поздно обратиться к Почетному Сильвестьру. Давай я попрошу, чтобы
его люди помогли тебе добраться до родины.
- Нет!.. Делай со мной что хочешь, только не это!
- Ладно. Я съезжу в деревню за продуктами. Задержавшись, мы допустили
перерасход. Встретимся вечером, на поле у пустыря.
- Ты хочешь... Не ходи туда, там болтают то, что ... Дай сюда мешок -
лучше пойду я!
- Ну уж! Без нервических метаний, пожалуйста,- холодно отрезал Мартин
тоном, не допускающим возражений.
Но том они и расстались.
Зеленый витязь отправился в деревню, а Годар, раздумывая над тем, что бы
сделать ему хорошего, пустил коня в сторону Холмогорья Посвященных.
Добравшись до Верховного Хранителя, он попросил того засвидетельствовать и
держать до поры в секрете, что он, Белый витязь Годар, уступает Мартину
Аризонскому право на престол и руку принцессы - в случае, если дракон
найдет смерть от его, чужестранца, руки.
Прибыв на храпящем коне к пустырю в Зоне раньше, чем они условились,
Годар, не доходя до пшеничного поля, упал на землю и разрыдался.
Очнувшись после тяжелого, мутного забытья, он обнаружил, что лежит ничком
поперек ручья - видимо, прохлада воды спасла его от перегрева.
Перевернувшись на спину, Годар увидел в небе орла и - мысленно - себя,
прошедшего... Экспромтом сочинилось стихотворение - верный признак того,
что осмысленная жизнь снова подступила к нему:
Метаморфоза
На ясном крыле орла
Парит мой соломенный стул.
Глухо ступает мул
С душою и взглядом стекла.
Глухо ступает мул...
Над мулом, рекой, полями
Парят мой соломенный стул
И шляпа с чудо-краями.
Парит мой соломенный стул...
Меж стулом и чудо-шляпой
Таких облаков надуло,
Что дождь с синевы заплакал.
Все это - было телом.
И ветер попутный дул.
Тело мое летело...
А теперь шагает мул.
Глава III
1
Дневник Мартина Аризонского
(из материалов Секретного военного архива
королевства Суэния)
Никогда не думал, что использую для личных записей деловой блокнот.
Наверное это от того, что по делу в блокноте исчерпана всего одна
страничка - расчетами суточного провианта, помноженными на дни в дороге.
Двое суток мы уже потеряли - первую страничку можно вырвать. Белизна
нетронутого листа, как всегда, вызывает благоговейный страх. Какую
ответственность берут на себя сочинители! Клянусь,- я пущу себе пулю в
лоб, если хоть кто-то испытает неловкость от слова, сказанного невпопад.
Почему я решил писать дневник? Потому что внезапно стал болен. Болезнь моя
выражается в ощущении, что дракон пребывает повсюду. Стоит вытянуть руку и
кожа начинает саднить от соприкосновения с отвратительной чешуей.Чтобы не
вводить в заблуждение уважаемых членов спецкомиссии, в ведение которой, я
надеюсь, перейдут эти записи, сохранившись чудом, после моей бесславной
гибели, я не стану придерживаться сухой констатации фактов, ибо болезнь
моя не физическая и не душевная. Я хотел бы сделать свой внутренний мир
объектом для анализа наших поражений. Оговорюсь сразу: я вовсе не считаю,
что непременно погибну, я далек от пораженческих настроений. Если
вернусь,- победителей, как известно, не судят. Если же я допущу ошибку, в
результате которой дракон останется жив,- ищите ее истоки в записях.
Значит, все, что я напишу - большая ошибка со многими последствиями. Жаль,
что никому из ушедших витязей не приходило в голову записывать свои
ощущения по пути к Безымянному озеру. Впрочем, если такая мысль все-таки
посетила витязя, значит, происходит что-то неладное, какая-то заминка в
пути, вынуждающая вести с собой диалог.
Знаменательно, что первую запись я делаю на привале. Мы разделились с
товарищем перед холмистым кряжем, вдоль которого предстоит идти верхом еще
несколько дней. Обычно мы отдыхаем вместе, встречаясь возле многочисленных
перевалов. Но сейчас назрела необходимость побыть, чтобы подумать, одному.
С товарищем я своим желанием поделиться не могу - он решит, что я
сторонюсь его. Поэтому сегодня я сделал лишний привал в промежутке между
совместными. Думаю, буду поступать так и впредь, выкраивая взаймы время у
собственной скорости.
А случилось со мной вот что: я вдруг стал одинок. Это не то одиночество,
что беспокоило меня порой в Скире, когда я чувствовал, что нахожусь вместе
со всеми и - одновременно - ни с кем. И это притом, что единоверцев у меня
хоть отбавляй. В добро и справедливость по-своему верят все. Только не все
могут обнажить свою веру - не хватает какого-то человеческого таланта,
может быть, бесстрашия, да и тенденция к огрублению манер мешает
раскрыться. Так я думал до последнего времени, до той минуты, когда мой
товарищ Годар не опроверг это убеждение.
Это случилось, по иронии судьбы, на пустыре, с которого начинается Зона
дракона. Вокруг того события расползлось много грязных сплетен - не хочу
разбирать то, что дошло до меня; скажу только, что Белый витязь Годар -
воин и друг, каких свет еще не видывал. Если его имя треплют придворные
интриганы, то только потому, что не смогли проглотить человека - не по
зубам оказался орешек. Неопытность и неосторожность Белого витязя
происходят от душевной чистоты. Думаю, провокаторам в Скире это известно.
И все-таки Белый витязь подвел меня - совсем в ином плае, чем думают. Будь
он низким человеком, плохим товарищем, я бы не придал происшедшему
значения. Но поступок его был продиктован соображениями, как я понял
впоследствии, не последними в наборе человеческих добродетелей.
Суть дела проста. Вспомнив наши озорные дружеские, состязания, когда один
опережал другого в пути, стараясь, однако, сделать так, чтобы товарищ
догнал и взял реванш, после чего можно было снова устремляться вперед, я,
проснувшись по привычке раньше и, сделав все приготовления, вышел в дорогу
первым, пока Годар еще спал. Я знал, что он с минуты на минуту пробудиться
и вскоре нагонит меня. Перед выездом я снял тент-палатку, не сомневаясь в
безотказности солнца - нашего с ним будильника в степи.
Но Годар, проснувшись, не поверил мне. Он решил, что я сбежал на поиски
славы один, забыв про него. Он поверил, что я могу быть подлым - вот и вся
моя обида на него.
В те минуты, когда он дал мне знать об этом, я покинул Зону дракона - в
стыде, в смятении, потому что вдруг увидел, что мир не таков, каким я его
себе представлял. Получалось, что, если я был благороден вчера, благороден
сегодня, буду благороден завтра, из этого вовсе не следует, что я останусь
благороден и послезавтра. Стоит допустить формальную оплошность, повлекшую
за собой недоразумение, и ты уже взят на подозрение ближайшим другом,
почти братом, словно благородство имеет выходные или отгулы. Выходит, и
ближайшему другу не понятно, что я не могу быть низким, даже если очень
захочу. Если вы нашли мою шелковую ленту где-нибудь в степной пыли -
значит, я умер. Притом, физически. Живым трупом я не буду. Не стоит искать
в живом человеке изменившую себе душу. Как я поддерживаю в порядке свою
жизнь - мое личное дело, моя забота.
С малых лет я думал, что люди, которых я уважаю, благородны. Я шел к ним с
открытым сердцем, показывая без опасений каждым уголок своей души. Я
думал, что они - такие же, как я. Различие лишь в силе характера, таланта,
навыках и умениях. Всех остальных, кого я не мог уважать, я жалел. Чаще
жалел, чем презирал,- видит Бог. Единственное, что меня смущало - это
частые похлопывания по плечу среди людей моего круга, иногда - со смешком,
порой - с недоверием во взгляде. Все это я списывал на счет скептицизма, с
которым многие воспринимали мою веру в то, что дракон для Суэнии - враг -
и только, а не кара Господня. Призывы к упорной борьбе некоторые считали
опасным вольнодумством.
Теперь же я понял - мне порой не верили. Это значит - судили по себе
самим. Это значит - люди не благородны в своей массе. Мне странно было
думать так, когда я это обнаружил, странно и страшно. Я нашел песчаный
островок в озерце, укрытый от окрестной деревни холмом, и не сходил с него
больше суток. Мне казалось - я родился и прожил жизнь на таком же
островке, как невесть откуда взявшаяся здесь аркала - дерево для городских
парков, выведенное суэнскими садоводами. Я был высок и счастлив, потому
что не умел смотреть сверху вниз и не знал, как обстоит дело под макушкой.
Открывшаяся несоразмеренность уязвила мое самолюбие. Я был угнетен и
постоянно испытывал стыд - за себя, бывшего столько временем слепым, за
людей, которых я уважал; стыд, стыд - много разного стыда. В некоторых
причинах я не разобрался. Тот беспричинный стыд был перед самим собой,- и
он был самым сильным.
Я не знаю, почему так долго оставался на том островке, задерживаясь с
выполнением задания. Мне кажется, что в глубине души я хотел, чтобы Белый
витязь, если он разобрался, со своими чувствами, нашел меня там. Если уж
честно - мне было жутко глядеть на степь, кружившую за пределами озерца. Я
знал - головокружение у меня: то и дело окунаясь в воду, я честно забывал
о шляпе. Однако именно в кружении - монотонном, все сужающимся,- мне
привиделся прозрачный силуэт дракона - лучи солнца за ним почернели, трава
выжухла.
Не сомневаюсь - это всего лишь мое представление. Настоящий дракон - в
Зоне, на территории, которой он завладел. Повторюсь - если я и болен, то
болезнь моя не душевная.
Я придумал себе причину, чтобы не прогнать Белого витязя, если он появится
в окрестности. Любой неблагородный человек просто умер бы для меня, не
пойми я, что мир изменился. Если в Суэнии и других странах Земли
большинство не имеет четкого представления о чести и благородстве, значит,
нужно быть терпимым и снисходительным, пока не восстановится генетическая
память. Я понял, почему простые суэнцы тянутся к лубочным сказаниям, а
иностранец Годар стремится узнать о прошлом правду. Соотечественники не
знают славного настоящего и восполняют недостатки сегодняшней человеческой
природы грезами о прошлом. А иностранец скептически высматривает в прошлом
еще и бесславие - для подкрепления права на нынешний упадок.
Вот какое обоснование дал я своему желанию остаться Годару другом. Но я
был бы не честен с собой, если бы не признался себе, что очень привязался
к нему, прямо-таки полюбил всем сердцем и это была первая причина, по
которой я простил его - заочно.
Когда он, обнаружив меня, пробрался на островок и встал поодаль -
похудевший, понурый, с изумлением и болью в глазах, теплотой и отчаянием,
со стыдом таким жгучим, что не смел отвести взгляда, я не сказал и десяти
процентов того, что собирался. Все стало на свои места без пространных
рассуждений. Нам обоим стало легче. Мне - потому, что его раскаяние спасло
меня от плена на острове. Призрак дракона, державший озеро в кольце,
исчез. Выбравшись на берег, я взял мешок для провианта и отправился в
деревню, чтобы пополнить припасы. С Годаром мы договорились встретиться к
ночи на пустыре.
Покачиваясь в седле, я видел, что земля вздрагивает, кидается порой то в
одну, то в другую сторону вместе с копытами коня - это означало, что
голова моя еще не на месте. Я думал о Годаре и о сторонах Земли, где он
жил. Может быть, напрасно обременил я его суэнскими проблемами,- жил бы он
привычной жизнью нетвердого в убеждениях европейца. Я же вовлек его в
войну, на которой жизнь его, возможно, прервется. Действовал я, как
всегда, из искреннего убеждения, что все люди - даже родившиеся на другом
конце света - такие же, как я. Если рядом беда - значит, мы объединяемся и
прерываем заботы об устройстве личной карьеры, да и жизни в целом. Теперь
мне известно, что идеалы Годара пребывают преимущественно в умственной
сфере, их достижения не обязательно, потому что не диктуется потребностью.
Чувство же долга, помогающее держаться с честью при таком характере, у
него не развито.
Придется мне усмирять неуважение, которое всегда вызывали во мне
инфантильные люди. Годар заслуживает осуждения меньше всего. На его
Родине, видимо, жить, как живет он - естественно. Впрочем, не стоит
обобщать преждевременно. Ведь он не считает свой поступок естественным и
даже просил меня не думать, будто что-нибудь в этом роде может
повториться. Я и не думаю. Если я буду так думать, сойду с ума. Вместо
него.
Я только вот что думаю: упаси меня Бог когда-нибудь запятнать свою
совесть... Если честно, то на месте Белого витязя я бы никогда не посмел
показаться товарищу на глаза. То, что он пришел и остался, лучше всего
говорит за то, что Годар - не суэнец.
Чувствую - еще не поборол обиды на него. Иначе не посвятил бы страницу
копанию в собственных болячках. Это объясняется дальнейшими событиями.
Позже я узнал, что как только мы разминулись с миром у озерца, мой не
предсказуемый товарищ подвел меня опять. Но об этом потом.
Въехав на деревенскую площадь, раскаленную, пустующую в рабочие часы, я
направился к Управе. Продавец газет в окошке киоска, сонно подпирающий
щеку рукой, не меняя позы, приподнял шляпу. А между тем глаза его
прощупали меня едва ли не до костей. Стоило, пожалуй, возмутиться - я же
испытал новый прилив стыда, словно и в самом деле был виновен. С
чиновником в управе я говорил голосом сникшим, бесцветным. Он тоже
понадавал мне взглядов - острых, тяжеловесных, въедливых - пока делал вид,
что изучает воинское удостоверение. Потом попробовал сообщить мне кое-что
из сплетен про Годора, побывавшего в деревне днем раньше и получил отпор,
после чего написал записку хозяину продовольственной лавки в которой
распорядился выдать мне на выбор продукты для провианта. С запиской я
должен был предстать перед хозяином самолично. Для этого нужно было
перейти на другой конец площади - шагов триста, не более, но я прошел это
расстояние так, словно конь, которого я держал под уздцы, вел меня на
эшафот. Мне слышался шелест флага над управой,- когда я вышел, пригнув
голову, из низкой двери, вихреобразный суэнский ветер принялся терзать
полотнище, наматывая его на металлическое древко. Мне казалось - вихри
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг