И собственная жена его, мать погибшего юноши, говорила, утирая слезы
перед экраном:
- Нельзя рисковать тридцатью жизнями. Нет ничего дороже человека.
Прежде чем летать, надо обеспечить безопасность. Кто ответит за тридцать
жизней? Нельзя превращать полет в убийство.
Шорин возражал:
- Зося, мы уважаем твое горе, но ты не права. Приключений не бывает
там, где все известно заранее, но туда, где все известно, незачем летать.
Где неизвестность, там и риск. Но кое-что мы уже изведали, следующий полет
будет менее рискованным. В конце концов, мы взрослые люди, согласны
рискнуть, если надо - отдать жизнь.
В глубине души он был уверен, что жизнь отдать не потребуется. Ведь
функция еще не выполнена, а не выполнив, он не позволит себе умереть.
Два года тянулись споры: лететь или отказаться? Сторонники полета
победили.
Не потому, что они были красноречивее, не потому, что их доводы были
убедительнее, а потому, что человечество не любит стоять на месте. Было
выделено время - двадцать четыре миллиарда рабочих часов. Подобран
астероид - безымянная продолговатая глыба с утолщением на конце, похожая
на болт.
Начались работы - плавильные, главным образом. Строился фотонолет
навыворот:
в прежнем надо было делать стенки, в этом - выплавлять камеры.
Камеры для жилья. Для еды. Для работы. Камеры для складов.
Камеры-лаборатории. Камеры-обсерватории. Камеры для двигателя. Камеры
для аппаратов. Камеры, камеры, камеры и сквозные ходы между ними. Весь
астероид был источен. Как будто жуки-короеды потрудились над ним.
Попутно собиралось снаряжение. Все для еды. Все для отдыха. Все для
дыхания.
Все для наблюдений. Все для управления. Все для ремонта. Все для
развлечений. Все для учения. И так далее, так далее.
И собралась команда - тридцать три человека: физики, химики, геологи,
биологи, историки, инженеры, математики, механики... Только четырнадцать
летели вторично, среди них - старший пилот-космонавт Шорин. Четверо
потеряли жизнь в предыдущем полете, семеро потеряли здоровье, остальные
потеряли охоту к рискованным дальним полетам. Аренасу пришлось остаться -
космос наградил его сединой и горбом, и капитаном был назначен другой -
Горянов, космонавт-испытатель, плечистый красавец, богатырь. Для него
каждая кабина была тесноватой, и Солнечная система показалась ему тесна.
В разгар приготовлений, когда и день отлета был уже назначен, произошло
важное событие, чуть не отменившее экспедицию.
Вернулась безлюдная автоматическая ракета, посланная двадцать лет
назад, еще на заре фотонной техники, в систему Альфы Центавра.
С жадным любопытством ученые рассматривали кинопленки, снятые в мире
трех солнц. Вот солнце А, вот солнце В, вот красное солнышко Проксима - их
общий спутник. У каждого из трех - несколько планет; кроме того, еще куча
астероидов, выписывающих неопределённые восьмерки между большими солнцами.
Увы, большинство планет без жизни. Вокруг Проксимы все планеты ледяные,
дряхлая и бессильная красная звезда не способна согреть их. А и В
достаточно горячи, не хуже нашего Солнца, но подходящих условий для жизни
все-таки нет.
Там слишком жарко, там слишком холодно, там атмосфера густа,
непроницаема для лучей, там вся поверхность изрыта метеоритами. Только на
двух планетах встретились океаны с подобием рыб, и еще на одной оказались
ползучие гады, похожие на гигантских тритонов...
Изучать их можно было и автоматами. Послов там не требовалось.
Шорин первый предложил изменить цель, назвал известные издавна, похожие
на Солнце одинокие звезды - Тау Кита, Эпсилон Индейца, Эпсилон Эридана. До
каждой - около одиннадцати световых лет, для фотонолета - лет двадцать
пять пути. С учетом относительности времени двадцать пять лет для
путешественников превращаются в десять.
И физики и конструкторы тоже настаивали на смене цели. Как ни
удивительно, для астероида-фотонолета даже дорога до Альфы была чересчур
коротка. На расстоянии в четыре световых года нельзя было вплотную
приблизиться к скорости света, испытать в полной мере относительность
массы и времени.
Только разогнался - начинай тормозить. И масса не возросла намного, и
время не успело сократиться.
Еще один кандидат в звездном мире привлекал внимание. Нашлась в
созвездии Тельца слабая звездочка, обозначенная в каталоге только номером,
откуда поступали правильные радиосигналы. Расшифровать их пока не удалось,
хотя не одна машина пережигала блоки, ломая электронные мозги над
разгадыванием кода этой звезды-шарады. Так ее и назвали - Шарадой. Но до
той звезды было сто четырнадцать световых лет. Так далеко для первого раза
лететь не решились.
Да в сущности и интереса не было. Ведь для путников время сокращается,
а для Земли - нет. Астероид вернулся бы через двести с лишним лет. Есть ли
смысл посылать экспедицию, которая вернется через два века, задав вопрос,
ждать ответа более двухсот лет?
Тау Кита выбрали в качестве цели.
Надо ли повторять всю историю заново? Снова зеленое солнце вспыхнуло на
ночном небе. Похожий на болт астероид покинул свою орбиту. Родная Земля
затерялась в крошеве звезд, и Солнце со временем стало звездой, немножко
поярче других. Железоникелевая гора с гулкими коридорами повисла в
звездной пустоте - казалось, замерла. Движения стали неприметными, только
впереди красные звезды становились чуть голубее, а сзади голубоватые
краснели, да мелькали цифры на светящихся табло: сегодня - двадцать тысяч
километров в секунду, завтра - двадцать одна тысяча, через месяц -
двадцать пять тысяч, через два - пятьдесят тысяч. Ускорение нормальное, и
тяжесть земная, привычная. В железных норах и железных коридорах идет
размеренная жизнь:
делают зарядку, завтракают, изучают фотографии, пишут научные труды,
смотрят на мигающие глазки машин, чинят аппараты, спорят... мечтают...
Мечта 5
Стремительно сменяются цифры на табло. Сегодня скорость - двадцать
тысяч километров в секунду, завтра - девятнадцать тысяч, послезавтра -
восемнадцать тысяч... Желтоватая звезда впереди превращается в маленькое
ласковое солнышко, на него уже больно смотреть. Экспедиция возвращается с
победой. Удалось дойти до Тау, удалось найти там товарищей по разуму. Их
опыт, записанный в толстенных книгах, лежит в самой дальней камере -
драгоценнейший клад из всех добытых кладов.
Там сто книг, посвященных разным наукам. Два тома математики. Только
половина первого тома пересказывает то, что известно на Земле. Тома физики:
механика, теплотехника, электричество, волны, атомная физика, ядерная
физика... Потом идут разделы, на Земле неведомые. Далее - химия, геология.
Тома науки о жизни: биохимия, биология клетки, биология растений,
биология животных, биология разума. Психология. Гуманитарные науки:
история, теория искусства, экономика. Производство энергии. Производство
материалов, производство пищи... И вдруг совершенно неведомые, сказочные
науки:
оживление и омоложение. Наука о сооружении гор и островов.
Реконструкция климата. Реконструкция планетных систем. Изменение внешности
и характера.
Искусство превращении. Теория любви, теория счастья. Еще одна волшебная
наука, на Земле названия не имеющая, - расстановка атомов. В общем, в
комнате шкаф, набираешь номер, нажимаешь кнопку - и в шкафу обед, новое
платье, картина, складной самолет - все, что понадобится.
Обычный режим полета - зарядка, завтрак. После завтрака все расходятся
по кабинетам, каждый кладет на стол один из томов. Решено подготовить к
прибытию перевод. По восемь часов в день все работают как переводчики. Это
не только нужно, но и увлекательно. Восемь часов в день ты читаешь
разгадки тайн, ещё не решенных земной наукой.
У Шорина том первый - "Введение в науку о природе". Бережно и
благоговейно он переворачивает звенящие перламутровые, как листва седых
лесов Тау, страницы. Изящные иероглифы порождают мысли в мозгу. Шорин
записывает:
"Вселенная бесконечна...
Вселенная бесконечна структурно. Большие тела состоят из малых, малые -
из меньших...
Мы, Тау-китяне, знаем четырнадцать структурных этажей вверх и
семнадцать вниз, начиная от нашего тела.
Тело состоит из тканей, ткани - из клеток, клетки - из молекул,
молекулы - из атомов, атомы - из частиц, частицы - из волоконец вакуума,
волоконца - из спиралек, спиральки - из вихрей Рэли, вихри - из точек..."
(Тут приходится придумывать названия, потому что земные ученые знают
только шесть этажей.)
И дальше пишет Шорин:
"На нижних этажах прочность выше, поэтому запасы энергии там выше. Тела
верхних этажей надо обрабатывать, изучать и описывать с помощью малых и
могучих телец с нижних этажей..."
Ага, вот она, разгадка странных слов звездного старика! Строение
атомов, строение мозга, расстановку атомов в теле человека можно записать
на этих...
как их... волоконцах? Так хочется заглянуть в конец тома - есть ли там
о волоконцах. Или дождаться обеда, спросить: "Товарищи, у кого речь о
волоконцах?"
Скопление газовых облаков миновали благополучно. Километровая толща
железа надежно оградила от радиоактивности. Вскоре превзошли рекорд
дальности, превзошли рекорд скорости. Половина скорости света, пятьдесят
пять процентов, шестьдесят процентов... Скорость росла, масса росла, время
сокращалось...
Тут и подстерегала неожиданность, довольно неприятная.
Даже не стоит называть это неожиданностью. Проявилась относительность
массы и времени, их зависимость от скорости. Об этой относительности знали
давным-давно, вывели ее формулы... чисто математически. В математике
получалось изящно и гладко: корень, под корнем - дробь, масса стремится к
бесконечности, время - к нулю. Летишь быстрее, живешь медленнее, годы
превращаются в минуты...
Что получилось на практике?
Не время замедлялось - изменялись процессы: физические, биологические,
и каждый по своему закону. Чем сложнее был процесс, тем сложнее получались
изменения.
Верно, масса росла, вещи становились массивнее, перемещались медленнее.
Медленнее двигались руки и ноги, ложки и приборы, мышцы глаза и ионы в
нервах, медленнее собирались зрительные впечатления, медленнее поступали
отчеты в мозг и приказы из мозга, медленнее перемещалась кровь в жилах и
молекулы в клетках. Время как бы замедлялось. И все шло бы хорошо, если бы
не проявились какие-то добавочные, не учтенные ранее процессы, по-разному
влиявшие на приборы и на людей. Амперметры противоречили вольтметрам. Одни
реле срабатывали раньше, другие позже. Указатели начали привирать,
показывать не то что следует. Автоматы разладились, стали делать не то что
нужно.
К счастью, в их ошибках была своя закономерность. Приборы-то
переключили, но как быть с людьми? Люди оказались самыми чувствительными
реле. Немели пальцы, стыли руки и ноги; вялые и бледные, озябшие
астронавты стучали зубами, кутались в одеяла, топтались у отопления, никак
не могли согреться.
Химик Вагранян был лучшим гимнастом в экипаже. "Солнце" он крутил на
турнике так, что с ним на Земле сравнились бы немногие. Но тут он обжег
руку, две недели не подходил к снарядам. Наконец выздоровел, прибежал в
спортивный зал, прыгнул с разбегу на турник - и сорвался с криком. У него
порвались на руках мускулы, не выдержали тяжести тела.
Мускулы лопались у немногих, у всех рвались стенки сосудов под напором
отяжелевшей крови. Рвались сосуды, синяки появлялись под кожей от самых
легких ударов и без всяких ударов. Кровоизлияния в мускулы, в легкие, в
сердце, в мозг. Три тяжелых инфаркта, два паралича. И гипертония у всех до
единого, вплоть до самых здоровых.
Потом стали ломаться молекулы - в первую очередь белковые, самые
длинные, тонкие и непрочные. Список болезней рос.
Диагностическая машина работала с полной нагрузкой. Отмечалось
нарушение обмена веществ в почках, желудке, печени...
Усталые, подавленные люди, пересиливая себя, продолжали работу. Ходили
унылые, угнетенные, с трудом передвигали ноги. Пересиливая головную боль,
считали, проверяя данные машин. Ведь машинам тоже нельзя было доверять.
Однажды, ложась спать, Шорин увидел в каюте Цяня. Покойный Цянь грузно
сидел в кресле, щуря хитроватые глаза. Он сказал:
"В космосе нужны здоровяки, без хронического насморка".
Он сказал:
"В Солнечной системе хватает дел, незачем мчаться невесть куда".
Сказал:
"Ты идешь по легкому пути, знания надо добывать трудом, а не
списыванием у звездных соседей".
И далее:
"Нет ничего дороже жизни, людей надо беречь, сначала обезопасить, потом
рисковать".
Все, что говорили противники, повторил Цянь.
- Я своей жизнью рискую тоже, - возразил Шорин.
Цянь улыбнулся невесело:
"Я знаю, ты надеешься на функцию. Но разве все люди на свете успевают
выполнить функцию? Вспомни друзей-испытателей, вспомни юношу, сына Аренаса.
Он выполнил функцию?"
- Уйди! - сказал Шорин. - Ты галлюцинация. Я в тебя не верю.
Скорость нарастала медленно, на ничтожные доли процента в сутки, и беда
подкралась неприметно. Слабели, слабели, болели, лечились, как-то привыкли
уже ко всеобщей немощи, как старики привыкают к старости. Отлеживались,
набирали сил, продолжали работу. И вдруг умер Горянов. Самый крупный и
здоровый, он меньше всех привык болеть, его сердце не выдержало. Заменить
сердце не удалось, не всегда получалась такая операция.
И новый начальник экспедиции, профессор Дин, математик, поставил
грустный вопрос: лететь дальше или возвращаться?
- Лететь, - сказал Шорин. Дин сказал:
- Не будем легкомысленны. Половина экипажа лежит в лазарете, мы
проводим собрание в лазарете. Всем ясно, что наращивать скорость нельзя,
дальше будет все хуже и хуже.
- Не будем наращивать скорость, - предложил Шорин. - Снизим, если надо.
Это означало: провести в пути не десять, а двадцать лет или больше того.
- У нас нет запасов на двадцать или тридцать лет.
- Мы пополним их на Тау.
- Нет никакой уверенности, что у Тау есть планеты.
- Нас послали, чтобы рискнуть.
- Нет, нас послали за знаниями, - сказал Дин твердо. - Мы добыли
знания, неприятные, но правдивые. Оказалось, что относительность времени
не помогает преодолеть пространство. Это важный вывод, и мы не имеем права
откладывать его сообщение на два десятка лет. Если Земля найдет нужным,
нас пошлют на Тау снова. Вернувшись, мы потеряем только три года, если же
полетим вперед, Земля потеряет тридцать лет. Надо избавить товарищей от
снаряжения новых бесполезных экспедиций.
Провели голосование. Двадцать шесть упавшими голосами произнесли
грустное слово "назад". Трое сказали "вперед", конечно, и Шорин. Трое
смолчали - они были без сознания.
Дин приказал тормозить.
Полгода на торможение, год на возвращение. И все для того, чтобы
привезти на Землю грустное "нет". Нельзя человеку лететь с субсветовой
скоростью.
Безрадостный итог экспедиции, безрадостный итог жизни Шорина. Круг
человечества очерчен. Вот сотня звезд, до которых оно дотянется, десяток -
похожих на Солнце. Есть ли там разумная жизнь? Может быть, и нет. А такие,
как звезда Шарада, - за пределами возможностей.
- Ничего не поделаешь, - говорил Дин. - Вселенная бесконечна, а силы
человечества не бесконечны. Где-нибудь придется остановиться.
А Шорин не соглашался остановиться. Не хотел думать об остановке,
заниматься арифметикой предела. Он размышлял о дальнейшем увеличении
скорости. До какой величины? До любой. До субсветовой, до скорости света и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг