- Осторожно, зубы обломаешь, - говорил он почему-то топотом. Из
раскрытого рта вылилось немного воды.
- Теперь язык вытащить, - сказал лейтенант.
- Еще иголкой его пришивают, - добавил Василий и снял шлем, где, по
солдатскому обычаю, была заколота иголка с суровой ниткой.
- Берись за руки, - решительно произнес лейтенант и тут же замялся. -
Если только ребра целы. Может, просто за язык дергать? Кажется, есть такой
способ.
- А может, коньяк... у меня есть, - предложил Василий. - Подержи рот, я
волью.
Он наклонился с фляжкой в одной руке и с иголкой в другой.
И кто знает, сколько бы еще издевательств претерпела Шура, если бы она
не догадалась в эту минуту открыть глаза.
- Ура-а-а! - завопил Василий и схватил на руки своего начальника. -
Лейтенант, ты гений! Бросай самолет, иди в доктора! Дай я тебя расцелую!
У КОСТРА
ШУРА взяла билет, и вдруг оказалось, что экзамен принимает ее
собственный дядя. Дядя нахмурил брови и постучал чайной ложечкой по столу.
- Ну-ну, Шурочка, смелее! Рассказывай, как настоящий Хитрово.
"Дяде нужно ответить на редкость хорошо, - подумала она, - ему неудобно
будет ставить мне двойку". Волнуясь, она прочла билет и с ужасом
почувствовала, что не понимает ни слова. Прочла еще раз, даже выучила
наизусть нелепые словосочетания. "Как стыдно, - подумала она, - я даже не
понимаю, что он меня спрашивает".
Очень приятно было проснуться после такого сна. В темноте Шура
протянула руку, чтобы зажечь настольную лампу, и запуталась пальцами в
мехе. Почему-то она была укрыта не одеялом, а какими-то куртками, и от них
несло приятным, чуть сладковатым запахом бензина.
- Пусти, лейтенант, - сказал кто-то рядом. - Дай место старому
поджигателю.
Когда я жег камыши под Астраханью, мы складывали костер так...
Тогда Шура вспомнила: вспышки молнии... шары плещутся в воде ... удар
грома ... желто-зеленый кpyг моря над головой... лица летчиков на берегу...
Она с трудом выбралась из-под курток. Воздух был - как парное молоко.
На необычайно черном небе сверкали неправдоподобно яркие звезды - их было
гораздо больше, чем в Саратове. Только часть небосвода была затуманена
дымкой. Шары, плавая в воздухе, все еще удерживали возле себя бакинскую
пыль, наделавшую столько бед.
- А, утопленница! - добродушно, приветствовали Шуру летчик и механик. -
Ну, как здоровье?
Оба они чувствовали особую симпатию к девушке за то, что они спасли ее.
Они вложили свой труд в ее жизнь. Шура стала делом их рук, их дочерью
немножко.
- Вам не холодно? Не жарко? - наперебой спрашивали они.
Василий предложил свою фляжку, летчик протянул банку с консервами.
"Какие они симпатичные оба, - подумала Шура. - И отчего я ссорилась с
ними?"
Но вслух она сказала только:
- Спасибо. Мне совсем хорошо. Слабость немного. И зубы болят почему-то.
Зорин виновато кашлянул, вспомнив карандаш, и поспешил переменить
разговор.
- Хотели везти вас в Баку, в больницу, потом видим - вы заснули... А
тут сумерки. Радиоприборы у нас из-за разрядов испортились. Я не рискнул
лететь, решил ночевать.
Шура не ответила. Василий плеснул на костер бензину, и жизнерадостное
пламя, гудя, взобралось по доскам от разбитого ящика, кинуло навстречу
звездам пригоршни искр.
Все трое придвинулись к костру, внимательно глядя, как пламя шелушило
сухие доски. Путники смотрели на извивы огня так, как слушают музыку, -
каждый думал о своем, самом нужном и наболевшем, самом чистом и кpacивoм.
Василий, не умеющий молчать, первый нарушил торжественную тишину: начал
рассказывать отрывок из своей лоскутной жизни:
- Я две весны работал поджигателем. Веселое дело! Сразу, как ушел из
колхоза. Лет пятнадцать мне было, мальчишка еще... Потом послали меня в
Зоотехникум. Но я не высидел там долго: колючеперые, чешуекрылые, кости и
черепа - мертвое дело! Пошел на завод работать, в цех автоматов. Машины у
нас там были - просто умные машины! Вставишь в нее чертеж, наладил, пустил
в ход - слева входит болванка, справа вынимаешь готовый поршень. Я любил
разбирать их. Двенадцать тысяч деталей! У каждой свой смысл и назначение.
Талантливая вещь машина - ничего лишнего. Человек хуже - в человеке
много лишнего. К чему болезни, или лень, или сон, например, - восемь часов
каждый день простой? Нет, машина умнее.
- А умную машину кто делает? - лаконично заметил Зорин.
Летчик был уверен в своих силах, сомнения Василия казались ему детскими.
- Хорошо бы такую машину выдумать, чтобы она людей исправляла! Вот,
скажем, я - Василий Бочкарев. Я свои недостатки знаю. Я, - Василий понизил
голос, оглянувшись на Шуру, - перекати-поле. Сколько раз менял профессию.
Берусь горячо, с интересом. Проходит полгода, и вижу - не то... и руки
опускаются.
Вот поставить бы меня перед такой машиной, включить рубильник, там
какие-нибудь лампы, лучи - и пожалуйста: выходит новый человек. Как,
по-твоему, будет это когда-нибудь?
- Все дело в человеке, - твердо сказал Зорин. - Человек может все.
Раньше были сказки - например, о ковре-самолете, а сегодня мы с тобой
летаем на нем. Теперь писатели пишут о путешествии на Марс, об отеплении
Арктики.
Нашим предкам это не приходило в голову, но это будет. И то, что нам не
приходит в голову, будет тоже. Можно добиться всего, только нужно
захотеть, так захотеть, чтобы жизни не было жалко. И переделать себя можно
без всяких машин. Самому захотеть нужно.
- Ты счастливый, ты знаешь, чего ты хочешь, - вздохнул Василий.
- Я учусь пока, - сказал Зорин с неожиданной задушевностью. - Училище и
дивизия - все это учеба. Я готовлюсь. Уже много лет я обдумываю один полет.
Он будет нужен всем, вся страна будет ждать моего возвращения...
Шура, которая невнимательно слушала обрывки их разговора и
сосредоточенно ворошила щепочкой угольки, словно искала в пепле ответ на
свои вопросы, подхватив последние слова, вскинула голову.
- Хорошую идею нельзя держать про себя. Дядя говорит, - она перешла на
свои дела, - мы Хитрово, мы проверяем себя десять лет, мы не говорим на
ветер. А по-моему, не важно - Хитрово или не Хитрово, наш институт или
другой. Чем больше институтов включится, тем быстрее будет результат.
Пусть мы ошибались, наши ошибки - мостик к конечному успеху. Я первая
стояла за то, чтобы не откладывать на осень, немедленно писать в Кремль и
просить самолет для опытов. Видите - нам поверили.
- В Кремль? - оба летчика с уважением посмотрели на Шуру.
- Ну да, в Кремль. И теперь обязательно нужно, чтобы был успех. Только
я не понимаю... Или нет, вы же еще не знаете ничего.
И здесь же, у костра, сбиваясь, перескакивая с одного на другое и
проглатывая слова, Шура рассказала вею свою историю этим двум людям,
которые пришли только вчера и были с ней в самый важный момент ее жизни.
ДИНАСТИЯ ХИТРОВО
ШУРА происходила из старинной профессорской фамилии, которая в течение
трех поколений бессменно владычествовала на кафедрах в различных волжских
университетах. Родоначальник династии, Хитрово Иван Архипович, бывший
крепостной, сумел проложить себе дорогу к образованию, и в конце жизни
этот сильный, энергичный человек преподавал естествознание в Казанском
университете.
Уже незадолго перед смертью он был лишен кафедры за преподавание
новейших, безбожных истин.
Начало научной деятельности сына его, Петра Ивановича, совпало со
знаменитым неурожаем 1891 года. Всю жизнь он проектировал оросительные
системы, и все эти проекты покоились в архивах различных ведомств. Только
при советской власти, когда обсуждался план Большой Волги, проекты эти
были извлечены из архивов, и некоторые мысли Петра Ивановича нашли свое
осуществление уже после его смерти.
Дядя Шуры, Александр Петрович, был старшим сыном Петра Ивановича. Он
также всю жизнь работал над проблемой борьбы с засухой. Он жил в Саратове,
а засуха была насущным вопросом для каждой деревни в окрестностях. По ту
сторону Волги тянулись плодородные поля, они давали огромный урожай в
дождливые годы, но если дождь не выпадал вовремя, пустые, обожженные
суховеем колосья не возвращали даже семян. Позади заволжских степей лежали
возвышенности Сырта, за Сыртом - огромная казахская равнина, за ней -
пески и оазисы Средней Азии - миллионы квадратных километров, которые были
бы сплошным цветущим садом, если бы человек напоил их. Сотни и тысячи
советских ученых сражались с безводьем на юго-востоке: одни, как академик
Цицин, искали засухоустойчивые растения; другие, подобно Петру Ивановичу,
проектировали мощные гидростанции, которые перекачивали бы волжскую воду
на засушливые поля; третьи, и Александр Петрович в том числе, мечтали о
том, чтобы переделывать самый климат, создавать по заказу погоду и в
первую очередь - так называемую "плохую погоду" - дождь.
Сначала он пошел по пути своих предшественников. Искусственные дожди
пробовали вызывать, как известно, пальбой из пушек, рассеиванием
наэлектризованного песка над тучами или хлористого кальция во влажной
атмосфере. Профессор Хитрово повторил эти опыты, но они не удовлетворяли
его. Чтобы вызывать дождь, разбрасывая песок, нужны были тучи, а их-то и
не бывало в Заволжье во время засухи.
"Как же доставить сюда тучи? - спрашивал себя профессор. - Ведь в то
самое время, когда поля здесь изнывают от жажды, сотни тысяч облаков
родятся из испарений над океаном. Почему они не попадают в Саратов? Только
потому, что нет ветра? А нельзя ли создать искусственный ветер? Что такое
ветер вообще?
Это движение воздуха, движение, которое происходит из-за того, что в
одной местности плотность воздуха больше, в другой - меньше. Во время
засухи, например, в Заволжье давление воздуха больше, чем над океаном.
Ветер дует навстречу влаге..."
Профессор Хитрово не собирался, конечно, изменять плотность воздуха над
целыми областями. Для перемещения отдельной тучи нужно было спроектировать
что-то вроде летающего компрессора, который, отсасывая воздух перед тучей
и выпуская его за ней, гнал бы ее в нужном направлении.
Но инженеры, к которым он обращался, отказались. Техника не создала еще
таких гигантских компрессоров, да и вообще вся установка получилась бы
такой громоздкой, что гораздо проще было бы привезти воду на поле в
автоцистерне.
Несколько лет спустя Александр Петрович пришел к мысли об использовании
звука. Ведь звук - то же колебание воздуха: попеременное сгущение и
разрежение его. Профессор стал мечтать о том, чтобы создать такую звуковую
волну, которая могла бы между своими гребнями гнать облака.
В Сельскохозяйственном институте появились чудовищные музыкальные
инструменты. В поисках мощного источника звука профессор создавал
гигантские свистки, так поразившие Василия; сирены, от звука которых
лопались окна в доме; громадные иерихонские трубы и другие, издававшие
беззвучные звуки, находящиеся за пределами восприятия человеческого уха, -
инфрабасы, которые ощущались как похлопывание воздуха по лицу, и
ультрафлейты, обжигавшие кожу и убивавшие морских свинок. Из института
странный оркестр проник в домашнюю лабораторию профессора и постепенно
заполонил все комнаты тихого домика Хитрово.
Как только профессор приходил домой, тотчас же начиналась нестерпимая
какофония. Шурина тетя, на беду обладавшая музыкальным слухом, ложилась в
постель с мокрым полотенцем на голове и просила Шуру завешивать двери
периной.
Однако и со звуком ничего не вышло. Удавалось только вызывать дождь из
готовых дождевых туч. Это вполне естественно - ведь звуки оркестра
Хитрово, подобно пушечным выстрелам, представляли собою воздушную волну.
Эти работы совпали с развитием авиации, подходившей в те годы к
звуковым скоростям. Профессор Хитрово сильно надеялся, что вскоре авиация
создаст техническую базу для осуществления его идеи.
Сын его - четвертый Хитрово, Петр Александрович - специально изучал
авиастроение, надеясь создать особый тип самолета для перевозки туч звуком.
Война прервала эту работу. В 1941 году над Ельней сын профессора пошел
на таран и сгорел вместе с фашистским самолетом.
Во время войны погибли в Ленинграде и родители Шуры. Отец ее, Леонтий
Петрович, также работал в области борьбы с засухой, только занимался он
лесозащитными полосами и снегозадержанием. Шура, прибывшая в Саратов,
стала любимой и единственной наследницей сельскохозяйственной династии.
Но, вопреки уговорам дяди, Шура изменила его делу. Она стала физиком.
Может быть, на ее решение повлияла их общая с тетушкой нелюбовь к дядиной
"музыке". Но, конечно, живя в доме, Шура была в курсе всех перипетий
борьбы профессора с неподатливым звуком.
И вот однажды - было это на лекции по электротехнике, - когда Шура
аккуратно заносила в конспект чертеж лейденской банки, разукрашенной
плюсами и минусами зарядов, ей пришла в голову мысль: "А что, если
применить эту самую лейденскую банку для движения дядиных облаков?"
Дело в том, что в каждом облаке - не только в грозовом - имеются
электрические заряды. Для образования капель кристаллов снега или льда, в
облаках необходимы центры сгущения, и такими центрами являются мельчайшие
заряженные пылинки, носящиеся в воздухе, крупицы соли или просто ионы
(электрически заряженные атомы) газов воздуха. Без зарядов облака не
образуются.
Таким образом, каждое облако заряжено - стало быть, можно отталкивать
его одноименным зарядом или притягивать и вести за собой противоположным.
Шура сделала простейший расчет - ей показалось, что новейшие
сегнетические конденсаторы достаточно сильны, чтобы двигать небольшие
облака. И однажды, заранее предвкушая радость старого профессора, девушка
с замиранием сердца поделилась с ним своими соображениями.
Однако дядя совершенно обескуражил ее. Он сразу нашел радикальные
ошибки:
Шура не учла явления поляризации, благодаря которой капельки,
притянутые к конденсатору, образовали "забор" для других капелек. В тот же
вечер девушка со слезами на глазах сожгла свои расчеты.
С месяц она ничего не думала об облаках, но потом ей стало казаться,
что дядя не совсем прав...
В физической лаборатории университета Шура проделала те опыты с
электризацией насыщенного водяного пара, которые она сумела там произвести
одна. И вновь она пришла к своему дяде, и снова старик несколькими словами
обрушил ее постройку. В первый раз в жизни они не поняли друг друга. Шура
удивилась, почему дядя, вместо того чтобы посоветовать, как обойти
затруднения, преувеличивает их и убеждает ее отказаться от работы. Дядя
же, в свою очередь, не мог понять, как это девочка, которая живет здесь в
доме и больше всего на свете любит "Пиковую даму" и шоколадный пломбир,
приходит к нему с советами - к нему. десяток лет положившему на разрешение
этой проблемы. И старик, стараясь быть терпеливым, подробно объяснил Шуре,
что она еще школьница, а научная работа - серьезное дело.
"ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ БУНТАРИ"
ВОЗРАЖЕНИЯ дяди останавливали Шуру, но не надолго. Идея прочно владела
ею - она думала о ней днем и ночью, читала книги, считала и через
некоторое время находила как будто бы убедительные опровержения. Дядя с
неохотой спорил с ней, и Шура в конце концов стала обращаться к помощникам
старика Хитрово - к его собственным сотрудникам: ведь каждый из них бывал
у них в доме и знал Шуру уже много лет.
Кое-кто из них заинтересовался. Решено было повторить Шурины опыты в
Сельскохозяйственном институте. В самом институте образовалась целая
группа, как их называли там, "электрических бунтарей", и после нескольких
чрезвычайно бурных заседаний Ученого Совета профессор Хитрово скрепя
сердце должен был согласиться, чтобы рядом с его оркестром обосновались
конденсаторы и разрядники электриков.
Лучший ученик Александра Петровича - аспирант Нерубин - надежда
старика, как он называл его - "сын но работе", изменил профессору и
возглавил работу группы. Многие научные сотрудники - среди них такие, как
Карпов, - которые не один год возились с музыкой Хитрово, перешли к
"бунтарям". Кроме того, были приглашены со стороны инженеры-электротехники
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг