процесс:
плавление или охлаждение, рост населения, прыжок с парашютом,
выполнение плана. Прямая линия - равномерное движение; наклон - его
скорость; производная - ускорение или же замедление; вторая производная -
ускорение ускорения, изменение изменения. Два корня - два решения, три
корня - три решения. Мнимые корни - решения невозможные... или же
непонятые. Вот есть же смысл у мнимой скорости. Две причины - два
измерения, график на плоскости; три причины - три измерения, объемная
диаграмма. А как быть с четырьмя причинами? Увы, графика пасует, идет
чистая алгебра.
Если похожи формулы, похожи и процессы. Сходны формулы тяготения и
электростатики. Что общего между ними? Сходны движения в атмосфере и в
магнитном поле. Что общего между магнитом и ветром? Вот так возникал у
меня интерес к математике. От формы - к формуле, от процесса - к
вычислению.
Процесс есть в природе, а уравнение не решается. Почему? С какой стати?
Атаковать! Неужели не одолею?
А голова свежая, жадная, голова думать хочет.
И одолеваю.
Постепенно пришло мастерство. Мы научились распознавать уравнения, как
опытный врач - это я предполагаю - распознает болезнь. Встречалось такое в
практике, знаем подход. Выдавали нам подобные задачи металлурги, теперь
дают строители. Но мы справлялись уже. Вот тут загвоздка...
мучччительная... для новичков. А у нас на ту хитрость своя хитрость.
И познали мы радость победы над крючкотворством иксов, игреков,
научились укладывать их на обе лопатки, гордились победой, и не простой, а
красивой победой. А что такое красивое решение в математике? Да примерно
то же, что красивая комбинация в шахматах. Не долгое мучительное дожимание
предпочтительной позиции, использование преимущества двух слонов против
двух коней - а внезапная жертва-жертва-жертва, шах и мат в три хода.
Неожиданность и простота - в том краса математики.
И в физике - простой и ясный закон.
Почему простота для нас красива? Думаю, что это чисто человеческая
черта.
Природа-то сложна невероятно, но мы жаждем простоты, мы радуемся
простоте - неожиданной легкости.
Так вот научились мы, итанты, глядя на уравнение, ощущать эту
возможность легкого пути. Научились не одновременно: способные - быстрее,
позже - средние, я - в числе последних. Но подогнал. И выпустили нас всех
одновременно: шестнадцать парней и шесть девушек - первый выпуск, первая
наша команда, когорта искусственно талантливых.
Поименно: Лючия, Тамара, Дхоти, Камилла, Венера, Джой, Семен, Симеон,
Али, Перес, Ваня, Вася, Ли Сын, Ли просто, Линкольн, Нгуенг, Мбомбе, Хуан,
Махмуд, Артур Большой, Артур Маленький и я - двадцать второй.
А Маша? - спросят меня, конечно.
Маша, представьте себе, не захотела пойти в школу талантов. Я
недоумевал, уговаривал, упрашивал, обижался и возмущался. Маша
оправдывалась как-то уклончиво, ссылаясь на головные боли и советы врачей,
на то, что она не нашла себя, хочет еще поискать.
Я говорил:
- Если не нашла себя, зачем же отказываться от добавочных талантов,
талант пригодится везде.
Я говорил:
- Мы же любим друг друга. Если любишь, надо быть вместе, использовать
каждую возможность.
- Мы обязательно будем вместе, - уверяла Маша и нежно целовала меня,
чуть прикасаясь, гладила теплыми губами.- Ты только не сердись на меня,
Гурик. Не будешь сердиться, хорошо? Я не выношу, когда ты сердитый.
Я таял и обещал не сердиться.
А пошла Маша, к моему удивлению, в спорт. И стала тренером по
художественной гимнастике, самый женственный вид спорта. И сравнительно
скоро, меньше чем через год, вышла замуж за другого тренера - по прыжкам в
длину, мастера прыгучести. Я узнал об этом в командировке на Луне (о Луне
речь пойдет в дальнейшем); я кипел, я рычал, я лелеял планы оскорбления
словом и даже действием. Но прежде надо было дождаться конца командировки
и вернуться на Землю... А на Земле меня ждала записка, странная записка от
Маши, сумбурная и невнятная, где были просьбы о прощении и уверения в
искренней любви и ссылки на необходимую заботу о здоровье своем и будущих
детей. И почему-то меня утешило, что Маша любила меня, хотя и вышла замуж
за другого.
Много позже, не сразу, перечитывая и перечитывая эту записку, я понял
логику ее поведения, подсознательную, а может быть, и сознательную. Маша с
детства была больной девочкой, отсталой, слабенькой, и ей страстно
хотелось быть нормальной, такой, как все, абсолютно обыкновенной, стать
обыкновенной женой и родить нормального здорового ребенка. У нее вызывали
опасения даже привитые ей сверхспособности, она решила не развивать их, не
использовать, выбрала спортивную профессию, чтобы закалять и укреплять
свое нормальное женское тело, предназначенное для рождения нормального
ребенка. И мужа предпочла нормального, не перенасыщенного инъекциями ради
дополнительных талантов.
Так что ее решение пришло от ума, не от сердца. Почему-то это меня
утешало.
Глава 3
Первый наш выпуск был математический. И не только потому, что так
удобнее было для школы талантов. Математики требовались срочно и в большом
числе для обслуживания проекта "Луна".
Что такое проект "Луна" и зачем он нужен, в наше время никому объяснять
не нужно, но пока я учился в школе, шла яростная дискуссия, нужна ли нам
Луна, Луна или не Луна, и вообще следует ли людям покидать Землю и
выходить в космос? И были публицисты и даже ученые, которые с пафосом
доказывали, что проект "Луна" вреден и опасен, он оторвет умственный труд
от физического, лишит науку и искусство живительной связи с мазутом и
угольной пылью, детей разобщит с отцами, разрушит брак и морали нанесет
неисправимый ущерб. Вообще земной человек рожден для Земли, счастлив может
быть только на Земле, за ее пределами расчеловечится.
Вот уже и третье тысячелетие идет, а все не переводятся люди, боящиеся
перемен, любых, всяческих.
Отчасти, может быть, они и правы. Любая перемена что-то дает и что-то
отнимает. Если вы сожгли дерево в свечке, вы отогрелись, но дерево-то
спалили. Вот ученые и взвешивали: Луна или не Луна? Но логика истории
настойчиво уводила их в космические дали.
Еще в XVIII веке, как только зародилась промышленность, наметилось
разделение жилья и заводов. Где строили их? На окраинах городов, за
пределами городских стен. Естественно, только за стенами были свободные
земли. Но и на окраинах заводы дымили, отравляли городской воздух желтым
сернистым газом, черными угольными клубами, бесцветным угаром, всякой
химией и радиоактивностью. И в XX веке горожане начали отгораживаться от
заводских труб зеленой зоной, потом стали создавать целые области
бездымные - курортные, лесные, предгорные, столичные. Все равно отрава
спускалась в реки: плевали мы в колодцы, откуда пить собирались. И все
равно газы, дым, пыль и тепло выбрасывали в атмосферу: воняли, извините за
выражение, и вонью потом дышали. И грели, грели, грели воздух; грели суда,
поезда, трактора, грузовики и авторолики; грела каждая печь и каждая
градирня, каждый двигатель и каждый электроприбор. Атмосфера изнемогала от
промышленного тепла, не успевала остывать по ночам. И портился климат,
редели мои возлюбленные леса, ползли к полюсам пустыни и сухие степи.
Выносить надо было куда-то промышленность.
А куда? В космос - куда же еще?
Строить космические города предлагал еще Циолковский. В XXI веке их
начали сооружать, и именно по схеме Константина Эдуардовича: город-колесо
или город-труба, вращающиеся вокруг оси диаметром километра в полтора.
Именно так и выглядят ныне существующие КЭЦ, Королев, Гагарин, О'Нийл и
другие; десятка полтора их, плавающих в эфире. Мне приходилось посещать их
неоднократно, и мы, приезжие, были не в восторге. На ободе - нормальный
вес, а на оси - невесомость. Перемещаться туда и обратно неудобно, так что
практически середина пропадает; там перепутанные чащи несусветных
растений, репа не репа, дыня не дыня, как у Гоголя на заколдованном месте.
Вся жилая зона и вся рабочая - у поверхности, на ободе, где всего опаснее
метеориты.
Чтобы обезопаситься от них, обод одевают водяной шубой десятиметровой
толщины; десять метров воды соответствуют земной атмосфере. Но цистерны
худо пропускают солнечные лучи, так что практически, несмотря на
прозрачные полы, дневного света все равно нет. Всюду лампы и лампы,
шестнадцать часов горят, потом на восемь часов их гасят. И лично меня
угнетали, просто угнетали эти кривые, уходящие под потолок коридоры или
цеха с наклонными полами; так и кажется, что дальние стенки уже ползут на
тебя, вот-вот обрушатся. Впрочем, старожилы к этой кривизне привыкали, не
в эстетике суть. Три серьезных возражения были, когда встал вопрос о
переносе промышленности в космос.
Первое: города неизбежно ограничены в размерах - на них помещается
два-три крупных завода, один комбинат. Расставлять же спутники надо
пошире, чтобы раз и на все века избежать опасности столкновения,
вытягивать их цепочкой на одной орбите и вести хозяйство на всех этих
разобщенных городах как бы на флоте, плавающем в океане, - каждый корабль
по своему маршруту. Вторая трудность - сырье. Сырье надо возить с Земли на
ракетах, на ракетах, на ракетах. Никакие трубопроводы в космосе
невозможны. И третья трудность, пожалуй непреодолимая, - с отходами. Куда
девать шлаки, обрезки, мусор, пыль, дым? Выбрасывать в пространство:
дескать, места хватит? Но мусор в пространстве - это метеоритный поток:
смертельная опасность и для кораблей, и для тех же городов. Да,
пространство просторно, но если тысяча заводов будет ежедневно создавать
тысячу метеоритных потоков...
И проект "Эфирные города" был побежден проектом "Луна".
На Луне заводы не плавают, прочно стоят на месте, и нет необходимости
разносить их подальше, наоборот, можно сконцентрировать в одном районе, в
море Дождей например. Все рядом - перевозки короткие.
На Луне есть кое-какое сырье. Есть минералы, а в них металлы - черные и
цветные.
У Луны достаточное притяжение, не надо мудрить с невесомостью. Есть
притяжение - значит, дым, пыль и мусор никуда не улетят. Можно
беззастенчиво выбрасывать их из труб или свозить на свалку. Будем мусорить
на Диане - это невежливо, но безопасно.
И на Луне проще строить. Нет необходимости везти с Земли каждый блок.
На Луне множество глубочайших пропастей, а пропасть - это готовые стены,
почти готовые. И в пропасти редко залетают метеориты. И не так трудно
перекрыть их плитами, не обязательна водяная шуба.
Короче: Луна - это другая Земля, поменьше, а космическое пространство -
нечто принципиально иное.
Конечно, все это не так простенько. На Луне другая энергетика, другие
руды и минералы, другая металлургия, другая химия, другой транспорт,
другая получается экономика, другие шахты, другие дороги, другое
строительство. Вот все это другое и проектировали инженеры, а мы -
свежеиспеченные математики - помогали им расчетами.
Шли к нам лунные горняки, лунные экономисты, лунные транспортники,
лунные химики со своими затруднениями. Этакая трудная складывается
проблема, этаким трудным выражается уравнением. Как его решать, как
продиктовать ЭВМ - посоветуйте, помогите. Приходили хмурые и озабоченные,
запутавшиеся в сложностях специалисты, нередко опытные, немолодые
специалисты, а мы - молокососы - выручали их, исцеляли, потому что в школе
итантов вырастили нам видение, не только видение, но и чутье. Мы смотрели
на крючкотворное уравнение транспортников и припоминали: у штурманов, у
космических навигаторов было нечто подобное - тоже многопричинность,
выводящая на четвертое измерение, и тоже мнимая скорость на старте. Не
совсем так, но сходно, известен подход. И мы находили корни и выписывали
рецепт, выслушивали удивленную благодарность, снисходительно отклоняли
похвалы: "Ах, что вы, что вы, никакого труда не стоит, и не такие прегради
штурмовали". И ощущали сладкую гордость: вот мы какие особенные, славные
рыцари, спасители беспомощных дам, попавших в плен к дракону
многопричинности!
- Только не зазнавайтесь,- твердили нам наставники. - Вам привили
талант, это подарок, а не заслуга. Со временем будут прививать всем
желающим.
Мы старались не зазнаваться, но гордость распирала нас. Славно быть
могучим воином в поле, хотя бы и в математическом поле.
Бывали и конфликты, особенно у наших лучших, у тех, кто вторгся в
чистую математику, - у Лючии, Семена и Симеона. Они разошлись со школой
Юкавы, внесли какие-то исправления. Старик заупрямился, попытался
опровергнуть опровержения, наши разбили его шутя. В той дискуссии я не
принимал участия, но присутствовал, ощущение было такое, будто я сижу
среди непонятливых школьников. Юкависты выступают с жаром, что-то говорят,
говорят убежденно, выписывают длиннющие формулы, но мне-то ясно, что они
не поняли с самого начала. Не доходит до них парадокс Лючии. В фойе и в
перерывах подходят к нам с возражениями, стараются переубедить. Мы
объясняем, нас не слышат. Не понимают или не принимают. Заранее убеждены,
что не могут их победить эти мальчишки и девчонки (мы). И пустота вокруг
нас. Стоим в отчуждении отдельной кучкой, другие, особенные, наша команда,
наша когорта.
Теперь-то признаны наши теоретики. Теперь-то они корифеи - Лючия, Семен
и Симеон.
Но это теоретики. Мы же - остальные, рядовые таланты,- пошли в
прикладную математику: кто на энергетику, кто в химию, кто куда, а я - на
самую практическую практику, к строителям. Я не случайно напросился к ним,
ведь работа-то начиналась со строительства. Строители первыми осваивали
Луну, и я выпросил командировку при первой возможности. И вот я на Луне.
Первое впечатление - самое сильное. Какой же это необыкновенный мир -
весь черно-белый, контрастный, как передержанный снимок! Тени - словно
пролитая тушь, каждый камешек очерчен по контуру. Сейчас-то ощущение
противоположное:
"До чего же надоедливое однообразие: смоляная тьма и слепящий свет,
смола и белизна, смола и белизна!" Нет, ни за что бы не стал я обходить
Луну пешком, заполняя альбом за альбомом, одного с лихвой хватило бы,
чтобы дать представление.
И первая пропасть запомнилась. Не на канатах - на проволочках каких-то
неубедительных спускали меня в бездну (десять кило мой лунный вес). Тьма
казалась густой из-за непроглядной темноты (в самом деле, казалось, будто
в смолу окунают). А там, где наши фонари шарили по стенам, из смолы
выступали угловатые пилоны, или плиты,- геометрически правильные, не
сглаженные водой и ветром. И всюду торчали висячие скалы "пронеси
господи", а на них опирались - одним углом касаясь - другие. Словно
нарочно кто строил карточно-каменный домик. На Луне все завалы зыбки, нет
там основательной, все трамбующей земной тяжести.
В той первой пропасти строили мы строительный завод. Расчищали ее и
резали, плавили стандартные блоки. И шли они отсюда по коротким лунным
"дорогам с адресами, надписанными краской: "Химзаводу", "Медеплавильному",
"Автостраде", "Атомной электростанции". С удовольствием поглядывал я на
эти надписи и думал: "А эта химия, и медь, и авто, и атомы - все уйдут с
Земли.
И где-то будут убраны надписи: "Просим вас не заходить на территорию,
чтобы не мешать химикам, медеплавильщикам, атомщикам". И буйной зеленью
порастут деловые дворы, территория снова превратится в природу".
Пропасть - для строительного завода, пропасть - для медного, пропасть -
для атомного. Везде выравнивание стен, везде расчистка завалов, но
пропасти-то разные, и завалы разные, и глыбы все неодинаковые, к каждой
особенный подход. И постепенно понял я, в чем разница между работой
математика и инженера, казалось бы родственной. Мы - математики - ищем
обобщение, некое единое количественное правило, пригодное повсюду. Они -
инженеры - всматриваются в конкретный случай, ищут отклонение от правила.
Мы описываем цифрами, они прилагают силы. Всюду присматриваются, как
прилагать поэкономнее. Помню, по Земле - не по Луне - ехал я с одним нашим
лунным инженером по живописной дороге в предгорье. Я-то восхищался
красотами: "Ах, овражки! Ах, косогоры! Ах, овечки на косогоре!" А он -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг