кромка ее опирается на четыре гранитных массива, их можно сравнивать с
плотничными шипами или с кирпичными столбиками. Но давление таково, что
шипы долго не выдержат, обломятся. Тогда и произойдет землетрясение.
Что мы в состоянии предпринять? Хозяин дома, где разрушается фундамент,
может еще залезть в подвал, подпереть пол и стены. Лезть в глубину на
тридцать миль, что-то там подпирать, к сожалению, не в наших возможностях.
Сооружать нам не под силу, разрушать, однако, мы можем. Ломать, как
известно, легче: особого умения тут не требуется. Но если мы обломаем эти
самые зубы-выступы, ничего хорошего не получится. Так мы только ускорим
землетрясение.
Приходится браться за дело с другого конца - ломать не на западе, а на
востоке, у подножия Сьерры-Невады. Там имеется древний раскол, старинная
замершая трещина. Взрывами мы можем оживить ее, тогда плита осядет с той
стороны - с восточной, наклонится, перекосится и прочнее прижмется к
западным горам. Так мы отодвинем землетрясение лет на сорок, а за сорок
лет не спеша сумеем предупредить его, сделать не внезапным и не
катастрофическим...
Завершал выступления Мэтью. Он излагал технику.
- Для раскола плиты, - говорил он, - нужно пробурить двадцать скважин
на глубину сорок-пятьдесят километров. В каждую скважину будет заложен
пакет атомных бомб. Бомбы подлежат уничтожению, и правительство
предоставит их бесплатно. Произведенные последовательно взрывы разобьют
землетрясение на двадцать незначительных толчков. Стоимость каждой
скважины, исходя из опыта Мохо, - около - десяти миллионов долларов.
Итого, на двадцать скважин - двести миллионов. Еще сто миллионов -
земельные участки, подъездные пути, оплата убытков, непредвиденные
расходы. Таким образом, борьба с землетрясением будет стоить триста
миллионов долларов, тогда как предполагаемые убытки - около десяти
миллиардов.
В первый раз, слушая Мэтью, Грибов удивился. Сам он доказывал бы, что
проект осуществим, надежен. Мэтью же напирал на финансы, уверял, что все
это обойдется дешевле землетрясения.
- Так нашим понятнее, - сказал ему Мэтью.
И, видимо, он был прав. Большая часть вопросов касалась сметы. На чем
основаны исходные цифры? Проверены ли? Не обойдется ли дороже земля,
оборудование, рабочая сила?
- Еще про цену земли! - возмущался Грибов. - Ведь речь идет о спасении
людей. У нас прежде всего сказали бы о людях.
На трех обсуждениях в университетах Стенфорда, Беркли и Сакраменто
трижды на трибуну взбирался ветхий старичок, дребезжащим голоском говорил
об осторожности, постепенности и неторопливости. Сначала пробирка, потом
проба, потом уже котел. Сначала расчет, потом модель, потом уже проект.
Сначала чтение, потом репетиция, потом уже спектакль. Уважаемые коллеги
пропустили стадию репетиции, модели, пробы. Наука не терпит скачков. Не
терпит торопливости, поспешности, непоследовательности... Без средней
стадии нет опыта, нет уверенности, нет мастерства...
- Но где же устраивать репетицию? - спрашивал друзей Грибов. - В какой
стране есть модель Калифорнии? И что делать здесь, пока мы будем набирать
опыт? Пусть рушится, да? Не понимаю, зачем выпускают этого дурака?
- Чему вы удивляетесь? - - пожимал плечами Йилд. - Разве в вашей стране
нет дураков?
Мэтью не поддержал его, однако.
- Не оправдывайтесь, Гемфри. Дураки есть всюду, но не везде им дают три
раза слово. Этого подсылает Страховая компания. У них основной доход -
страховка от землетрясения.
- Не учтены расходы на атомные заряды, - сказал один из выступавших в
Сакраменто.
- Но ведь это же бомбы, - чуть не крикнул Грибов. - Бомбы, подлежащие
уничтожению.
Оратор, однако, не смутившись, начал доказывать, что атомные бомбы
непригодны для подземных взрывов, нужно специальные снаряды.
- А этот от Джеллапа, - шепнул Мэтью.
- Кто такой Джеллап?
- О, Джеллапа у нас знают все. Благородный старик, помогает бедным,
увлекается шахматами. У него машина шахматная - черная с белым в клетку.
Джелап - король урана, "Ураниум корпорейшен". Он хотел бы получить у
нас заказ на уран.
Один из ораторов, смуглый, сухощавый, с усиками, темпераментно
доказывал, что оборудование на Мохо-Айленде неудачное. С таким нельзя
бурить тридцатимильные скважины. Прежде чем бурить, надо создать новое
оборудование.
- Но ведь другого нет. На ходу не изобретешь нового, - заметил Грибов.
- А это "Тексас ойл". Они хотели бы, чтобы подряд на бурение передали
им.
Так проходили споры со специалистами. А в округах, где надо было
выбирать участки, приходилось нередко отвечать и на такие вопросы:
- Если землетрясение - кара божья за наши грехи, как может человек
противиться разгневанному богу? Разве можно бумагой остановить ураган?
- Если бог всемогущ, он может вызвать землетрясение, может и прекратить.
Стало быть, нужно не сооружать какие-то вышки и дырки, а молиться,
смиренно упрашивать бога, чтобы он сменил гнев на милость.
- Если душа бессмертна и наш мир - временное жилище, вроде барака, где
люди мучаются, ожидая хорошей квартиры, стоит ли сопротивляться, когда
срок ожидания кончен, бог согласился наконец разрушить Землю и переселить
всех на небо - на постоянное жительство? Будем благодарить бога за то, что
он согласился раздавить нас, наших жен и детей. А если в милости своей он
сломает нам не шею, а только ноги и руки, будем благодарить за то, что он
оставил нас в живых, Ибо все, что он делает, - к лучшему, все - благо.
...О вы, чей разум лжет: все благо в жизни сей, Спешите созерцать
ужасные руины, Обломки, горький прах, виденья злой кончины, Истерзанных
детей и женщин без числа, Под битым мрамором простертые тела, Сто тысяч
бледных жертв, землей своей распятых, Что спят, погребены, в лачугах и
палатах, Иль, кровью исходя, бессильные вздохнуть, Средь мук, средь ужасов
кончают скорбный путь...
Посмеете ль сказать, скорбя о жертвах сами:
- Бог отомщен, их смерть предрешена грехами.
Детей, грудных детей, в чем смерть и в чем вина, Коль на груди родной
им гибель суждена?
Злосчастный Лиссабон преступней был ужели, Чем Лондон и Париж, что в
негах закоснели?..
Едва ли б жители той горестной земли В несчастиях своих утешиться
могли, Когда б сказали им: "Вы гибнете не даром:
Для блага общего ваш кров объят пожаром, Там будет город вновь, где
рухнул ваш приют; Народы новые над пеплом возрастут; Чтоб Север богател,
вы муки претерпели; Все ваши бедствия высокой служат цели; Равно печется
бог о вас и о червях, Что будут пожирать ваш бездыханный прах...
Вольтер. "Поэма о гибели Лиссабона"
Были среди проповедников желчные, гневные, обличающие, готовые распять
безбожных ученых, если не распять, то хотя бы вымазать дегтем и вывалять в
перьях. Были кликуши, воинственно размахивающие зонтиками, вопящие,
плюющиеся. Были елейно-добродушные, такие благожелательные, так сокрушенно
вздыхающие о душах заблудших. Но странное дело: все эти богословские
рассуждения заканчивались очень практично:
- Нет, мы не согласны давать вам землю даром, не согласны взять на себя
часть расходов. Мы не верим в землетрясение и не верим в вашу борьбу. Если
хотите, стройте, но платите нашу цену...
И в трех округах разговоры так и окончились безрезультатно. Пришлось
переделывать проект, заменять прямые скважины наклонными, подводить их из
соседних округов, даже с залива.
- У нас такого быть не может, - возмущался Грибов. - Всякие трудности
есть у ученых, но никто не скажет: "Не смей двигать науку! Не смей лечить,
пусть помирают по воле божьей". Нет, друзья, увольте. Целый месяц мы
объясняемся, время идет, а дело стоит. Как хотите, я возвращаюсь в
Сан-Франциско и сажусь за расчеты. А богословией занимайтесь вы.
Но Мэтью воспротивился:
- Нет, ты не бросай нас, дружище Ал. Без тебя будет еще труднее. Наши
фермеры недоверчивы. Слушая нас, они думают: "Этот сладко поет, что-то он
хитрит. Кто знает, какой трест подослал его, чтобы выманить нашу землю
задешево". А про тебя так не скажут. Все понимают, что русский не может
быть подослан трестом.
Грибов только головой покачал:
- Ну и ну!
Он уже не сказал: "у нас такого быть не может", только подумал так, но
Йилд, догадавшись, вскипел неожиданно:
- Мне надоело, - вскричал он, - надоели эти "ну и ну", "у нас - у вас".
Как будто я на стадионе, где одни болеют за красных, а другие за
полосатых. В конце концов я не умру, если полосатые пропустят мяч в свои
ворота. Я не азартный игрок, я взрослый человек, солидный, семейный. У
меня трое детей, сытых и здоровых, у меня прелестная жена, я могу одевать
ее, как картинку, у меня собственный домик. Поглядите, как я обставил его,
найдите в моем доме пылинку. Я не отвечаю за всю грязь, какая есть в
Штатах. Ну хорошо, пусть я родился не в первой стране мира, мне и тут
живется неплохо.
- А мне плохо, - мрачно заметил Мэтью. - Я хочу жить в первой стране. И
я еще разберусь, почему это мы упустили первенство.
Глава 5
Семь месяцев до катастрофы!!!
Весь мир восхищен американской деловитостью:
24 (двадцать четыре!!!) скважины заложены в Калифорнии!
Мы сомнем землетрясение, - сказал наш Мэт. - Будьте уверены, мы
ПРОДЫРЯВИМ КОРКУ ВОВРЕМЯ!
Сомневаться в милосердии божьем безнравственно и греховно.
Из калифорнийских газет за май 19... года
Проект все же был принят, работы начались. Двадцать сверхглубоких
скважин бурились вдоль восточного края долины, у подножия Сьерры-Невады.
Кроме того, еще четыре скважины сооружались на западе, над гранитными
массивами ("шипами" назвал их Грибов). Эти последние скважины
предназначались для того, чтобы позже, когда плита перекосится, взорвать
гранит и обеспечить плавное опускание долины, предупреждая следующее
землетрясение. Тут можно было бурить и позднее, но Мэтью сказал: "Давайте
делать все сразу. Двадцать или двадцать четыре - разница невелика, но зато
мы просим деньги один раз, а не два. Год спустя, когда опасность минует,
нипочем не выпросишь".
На скважине Оровиль авария - ловят обломившийся бур; на Грасс-Вэлли
рекорд - надо узнать, как добились; на Амадор сплошной гранит - застряли,
еле движутся, на скважине Йосемит застыл жидкий металл, надо отогреть его,
чтобы не сверлить сначала. И Мэтью носился с одной скважины на другую, с
востока на запад, с севера на юг. С ним мчался Грибов, чтобы проверять и
наставлять глубинометристов. Возвращались они обычно за полночь, и тут,
когда до города оставалось еще полтора часа езды, на повороте дороги
появлялся уютный голубой домик.
Это был домик Йилда. Грибов принял наконец приглашение, а приняв
однажды, зачастил с ночевками.
Йилд не хвастался, в доме не было ни соринки. Блестели вымытые полы,
блестели пластмассовые стены, шкафчики, столики, а пуще всего блестела
кухня с белым холодильником, белым столиком, белой стиральной машиной.
Была еще тут белая чудо-печь, способная самостоятельно варить яйца
всмятку, поджаривать тосты, и печь яблочные пироги по заданной программе.
Близких друзей принимали на кухне, тут их кормили яичницей и пирогами.
И Йилд горделиво посматривал на гостей:
- Сознайтесь, есть у вас такая чудо-печь? Есть такая кухня? Такая
стиральная машина? Такая жена?
После ужина гостей переводили в кабинет Йилда, он же служил гостиной.
Бетти, жена Йилда, моложавая и румяная, как муж, отводила детей спать, а
затем, вернувшись, включала радиолу и танцевала с мужем, томно положив
голову ему на плечо и полузакрыв глаза.
Тишина. Уют. Благополучие. Ну что могло потревожить эту милую пару,
поколебать ее спокойствие, уверенное счастье?
Сильное землетрясение сразу разрушает наиболее привычные наши
ассоциации: земля - самый символ незыблемости - движется у нас под
ногами... и этот миг порождает в нашем сознании какое-то необычное
ощущение неуверенности, которого не могли бы вызвать целые часы
размышлений...
...я высадился в Талькауано, а затем поехал в Консепсьон. Оба города
представляли самое ужасное, но вместе с тем и самое интересное зрелище,
какое я когда-либо видел... Развалины лежали такой беспорядочной грудой, и
все это так мало походило на обитаемое место, что почти невозможно было
представить себе прежнее состояние этих городов... В Консепсьоне каждый
дом, каждый ряд домов остались на месте, образовав кучу или ряд развалин,
но в Талькауано, смытом огромной волной, мало что можно было различить,
кроме сплошной груды кирпичей, черепицы и бревен...
Огромная волна надвигалась, должно быть, медленно, потому что жители
Талькауано успели убежать на холмы, расположенные за городом... Одна
старуха с мальчиком лет четырех или пяти тоже бросилась в лодку, но грести
было некому, и лодка, налетев на какой-то якорь, разбилась пополам;
старуха утонула, а ребенка, уцепившегося за обломок лодки, подобрали
несколько часов спустя... Среди развалин домов еще стояли лужи соленой
воды, и дети, устроив себе лодки из старых столов и стульев, казались
столь же счастливыми, сколь несчастны были их родители...
Ч.Дарвин. "Путешествие натуралиста на корабле "Бигль"
Даже Мэтью, закоренелый холостяк, вздыхал и крякал, глядя на танцующих:
- Позавидуешь, а?
В своем доме Йилд чувствовал себя маленьким божком. Ему подавали обед и
мягкие туфли, зажигали сигару, смешивали коктейли. У него было кресло для
курения и стол для размышлений, хотя сам он предпочитал в неслужебное
время не размышлять. Дома он наслаждался отдыхом, придумывал желания, а
жена и девочки бросались их исполнять.
- Уж очень вы балуете мужа, - сказал как-то Грибов, не то с осуждением,
не то с легкой завистью.
И Бетти ответила без тени улыбки:
- Как же иначе? Ведь он один у нас работает. Должен дома отдохнуть.
Если заболеет, все мы пропадем...
В домике Йилда полагалось отдыхать принудительно.
Запрещались даже разговоры о землетрясении. "Уважайте даму, - взывал
Йилд, - ее не интересуют ваши пласты и разломы. Мы же толкуем о горных
породах по сорок часов в неделю. Почему вы не умеете отдыхать?"
И не раз бывало, что Мэтью и Грибов удалялись в гараж, чтобы обсудить
подземную обстановку.
Впрочем, однажды табу было нарушено. Не для Грибова, для другого гостя.
Это был бодрый старик лет шестидесяти, худощавый, мускулистый, румяный.
Сидя на кухне, он с аппетитом уплетал яичницу, откусывал пирог крепкими
зубами, белыми, как кухня миссис Йилд. "Родственник, наверное", - подумал
Грибов.
Человек более наблюдательный заметил бы, что хозяин слишком громко
смеется шуткам гостя, а хозяйка больше обычного волнуется из-за подгорелой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг