после шестичасового сидения перед экраном. Когда рассказчик кончил, столик
его окружили плотным кругом. Держа изобретателя за пуговицу, толстяк
Казаков объяснял, как надо устроить микроэкран для изучения рыбьей икры. У
всех были вопросы и предложения, у меня тоже возникло одно... к жизни
прудов не относящееся, правда. Но мне не хотелось обсуждать его в
толкучке. "В другой раз!" - решил я.
Я ушел в свою комнату, с удовольствием лег в постель. Так приятно было
укрыться чистой простыней, расправить напряженную спину, закрыть веки. Но
тут же перед глазами замелькали впечатления дня: треугольный нос машины,
погружающейся в волны, морская звезда с растопыренными лучами, огненная
креветочная вьюга, холодно-жестокие глаза кальмара. Все это было сегодня.
И праздничный ужин в столовой, и шумные тосты за машину. А виновница
торжества стоит между тем в черной глубине. Вокруг темно, как в погребе,
рыбы тычутся в нее глупыми мордами, крабы царапают острыми ногами. И хотя
я знал, что машина ничего не понимает, ничего не чувствует, все-таки было
немножко жалко ее, даже совестно перед нашей посланницей. Так всаднику
совестно оставлять под дождем коня, а шоферу - автомобиль.
13
Человеческий род зародился на поверхности.
Мы и живем на поверхности суши, как бы в двух измерениях. В третье
измерение - вверх и вглубь - проникаем с величайшим трудом.
Наше продвижение в глубь моря ограничено объемом легких. Набрав полную
грудь воздуха, на тридцать-сорок метров спускались самые опытные
ныряльщики.
Минута, две, от силы три были в их распоряжении для работы - на поиски
жемчуга, собирание губок, спиливание свай...
Как увеличить глубину, как продлить пребывание под водой? Еще две
тысячи лет назад древние греки додумались спускать под воду глиняный
горшок или кожаный шлем с грузилами. Это были как бы добавочные легкие.
Засунув голову в горшок, ныряльщик мог перевести дух.
Затем горшок сделали таким большим, что человек мог залезать в него
целиком.
Горшок превратился в водолазный колокол. В XVI веке на реке Тахо в
Испании два грека сели в колокол с зажженной свечой и спустились на дно.
Ко всеобщему удивлению, когда они поднялись, свеча продолжала гореть.
Водолазный костюм изобрели в XIX веке, когда появились нужные
материалы, прежде всего резина. Резиновый костюм отделял водолаза от воды,
через резиновый шланг ему подавался воздух. Теперь человек мог проводить
под водой не минуты, а часы.
Итак, запас воздуха водолазный костюм обеспечил, но нужно было еще
справиться с давлением. Две атмосферы на глубине десяти метров, десять
атмосфер на глубине девяноста метров. Внешнему давлению люди пытались
противопоставить внутреннее, накачивая воздух в водолазные костюмы или в
подводные колоколы. Но здесь таилась опасность. Обыкновенный азот,
инертный, безразличный азот оказался ядовитым газом для водолазов. Он
опьянял их на глубине, а при быстром подъеме закипал в крови.
Чтобы возвратить водолаза в нормальные условия, нужно было делать не
мягкие, а жесткие костюмы, могущие выдержать внешнее давление. Но в
жестких костюмах человек не мог самостоятельно передвигаться, он способен
был только наблюдать.
Подводная лодка - это тоже жесткий костюм.
Сто метров в гибких костюмах, метров полтораста в жестких - вот что
отвоевал человек у моря. И подводные лодки (доатомные) плавали на таких же
примерно глубинах (до ста - двухсот пятидесяти метров).
Рекордный скачок был сделан в 1930-х годах, когда в океан спустилась
батисфера.
Батисфера была невелика: стальной шар с толстыми трехсантиметровыми
стенками, вес - две с половиной тонны, диаметр - полтора метра. Внутри,
скрючившись, сидели два человека - биолог Биб и инженер Бартон.
Девятьсот двадцать три метра - таков был рекорд металлического шара.
Глубже его не пускал канат - стальная нить, связывающая батисферу с
жизнью. Канат и так весил около трех тонн - больше, чем вся батисфера с
грузом. Нельзя было удлинять его, он мог оборваться от собственной тяжести.
Двадцать лет держался рекорд Биба и Бартона. Он был побит батискафом -
батисферой без каната.
Батискаф спускался на дно при помощи балласта, а поднимал его бак с
бензином. Бензин, как известно, легче воды. Всплывая, бензиновый бак тащил
вверх и гондолу. Получился как бы подводный аэростат. Подъемная сила
бензина не так уж велика, поэтому важно было сделать бак полегче. Это
удалось решить остроумно: снизу в бак поступала вода, она давила на
бензин, давление внутри и снаружи уравновешивалось и не требовалось особой
прочности, не требовалось толстых стенок. Можно сказать про батискаф так:
сами люди спускаются здесь в жестком водолазном костюме, а бензин везут с
собой в легководолазном костюме.
Первый батискаф построил Огюст Пикар, тот, который строил первые
стратостаты. На высоте пятнадцати километров и на глубине в один километр
Пикар был пионером. На четыре километра спустились, тоже в батискафе,
французы Уо и Вильм. И наконец 23 января 1960 года Пикар-сын спускается на
дно Марианской впадины. Глубина одиннадцать километров! Дно! Дальше идти
некуда. Более глубоких впадин не знали тогда...
В первый же день пути машина Ходорова побила все рекорды водолазов и
подводных лодок. Теперь предстояло вступить во владения батискафов, в те
края, где "дальше некуда".
14
Я проснулся с радостным ощущением - что-то предстоит хорошее. Потом
вспомнил: продолжается путешествие. Вскочил быстро, как бывало в
экспедиции к концу лета, когда торопишься использовать каждый светлый час,
поспешно умылся, перед завтраком забежал в экранную.
В экранной было темно... как на морском дне. Но когда я открыл дверь,
из тьмы послышалось рассерженное шипение:
- Ш-ш! Мешаете! Дверь закройте, дверь!
Монотонно гудели телевизоры. Во тьме слышались вздохи, возгласы,
латинские названия... Кто-то ойкнул, высвобождая ногу из-под моего
ботинка. Комната была набита битком.
На черных экранах метались огоньки. Когда я привык к темноте,
выяснилось, что розоватые огоньки эти сидят на юрких рыбках, как бы
унизанных бисером.
Одна из них ткнулась в экран, я невольно отшатнулся. На нас глядела
страшная, облитая пламенем зубастая пасть и черные глазницы черепа,
обведенные фосфорическим сиянием.
- Аргиропелекус, - послышался в темноте спокойный голос Казакова.
Аргиропелеки - серебрянки - частые жители морских глубин, это крошечные
рыбки, не больше речного пескаря.
Потом появился удильщик. На спине у этой рыбы длинный отросток, как бы
удочка, а на конце ее светящийся фонарик - приманка. Прельстившись
приманкой, мелкий хищник разевает рот, и хлоп - сам попадает в пасть
удильщику.
Удильщики встречаются довольно редко. Им трудно найти друг друга в
черных глубинах. И, чтобы не остаться бездетной, самка таскает на спине
приросшего самца.
Проплыли глубоководные кальмары, гораздо меньше вчерашнего, но с
длинным, узким, как палка, телом и еще более длинными червеобразными
щупальцами.
Прошла над боковым экраном красивая рыба с пятью рядами разноцветных
огней на боках и другая, метра полтора длиной, с желтыми светящимися
точками.
Издалека они напоминали иллюминаторы большого парохода.
У одних рыб светились глаза, у других плавники или оскаленные зубы.
Проплыла огромная пасть на маленьком вертлявом тельце. Виднелись рыбы
круглые, как шар, и плоские, как платок, но с развевающимися, как бы
разорванными на лохмотья плавниками.
- Какой смысл в такой нелепой форме? - спросил кто-то в темноте. -
Плавать же трудно. Ни удрать, ни добычу поймать.
- Есть морские коньки с такими отростками, - отозвалась Казакова. - Они
прячутся среди водорослей и подражают по форме водорослям.
А муж ее поправил:
- Но тут же нет водорослей в глубине. Возможно, эти отростки, как хвост
у ящерицы. Хищник хватает, отрывает кусок, а прочее цело. Ящерица отдает
хвост, чтобы спастись, голотурия выбрасывает врагу внутренности...
- Поглядите, поглядите, а это что?
Проплывало что-то вроде паутины, слизистое, полупрозрачное, ячеистое. В
глубоководные сети такое животное не попадалось. Может быть, оно было
слишком нежным и тралы разрывали его на части. Никто не мог сказать, как
называлось неведомое существо. С первого рейса машина делала открытия.
- Смотрите, настоящий хаулиод!
На глазах у зрителей разыгрывалась подводная трагедия. В иле, в нижней
части экрана, куда подсвечивали прожекторы, рылась, сонно пошевеливая
плавниками, толстая ленивая рыба. А перед носом у нее вилась маленькая,
вертлявая. И я, по правде сказать, не обратил на нее внимания, подумал,
что это вроде лоцмана при акуле, питающегося объедками. Потом толстая рыба
приподняла глупую морду. Сверкнула черная молния... и острые зубы-иголки
хаулиода, светящиеся холодным огнем, впились в морду большой рыбы,
охватили ее нос и рот.
Рыба заметалась, забила хвостом, затрясла головой. Но пасть ее сидела в
чужой пасти, чужие зубы впились в нос и нижнюю челюсть. Нахальный
противник был в три раза меньше. Тельце его болталось, словно черный
колпачок, на голове большой рыбы. И все же она не могла сбросить
противника. Хаулиод, перехватываясь зубами, надевался на добычу,
натягивался на нее, словно перчатка. Тщедушное тельце его раздувалось.
Голова, плавники, туловище большой рыбы постепенно влезало в ненасытную
пасть. Вот уже только трепещущий хвост высовывается между зубами. Хаулиод
превратился в туго набитый пузырь, на котором торчат, как пришитые,
маленькая головка и хвостик.
Редко попадается добыча в темных глубинах. И хаулиод приспособился
глотать любую, даже в три раза больше его самого. Этому посчастливилось.
Он насытился, может быть первый раз в жизни.
И вдруг - хап!
Налетела темная тень, разинула пасть. И пришел конец живоглоту,
проглотили его вместе с жертвой.
Перед самым экраном остановилась средних размеров акула, совсем такая
же, как на поверхности. Только глаза у нее были странноватые - ярко-белые,
как бельма у слепого, и большие, словно фарфоровые тарелки. Эта глубинная
акула явно была слепа.
- А хаулиода-то она нашла, даром что слепая.
- Возможно, глаза стали другим органом чувств. Иначе, зачем бы им
оставаться такими громадными. У крота глазки как маковые семечки.
- Дверь, товарищи, дверь! Дверь закройте, свет мешает.
- Товарищи, завтрак стынет. Идите скорей в столовую. Идите же, вас
ждать не будут. Ровно в девять машина тронется.
15
В девять часов заволновалась вода на заднем экране, на нижних облачком
поднялся ил. Машина двинулась в путь по подводному плато.
Плато было пустынным. Ничего похожего на вчерашние подводные джунгли.
Кое-где попадались небольшие звезды, голотурии, губки - сидячие донные
животные. Рыбы исчезли. От бурлящего металлического чудовища все умеющее
плавать и шагать спешило укрыться.
У биологов работы было все меньше, зато все больше у нас, геологов. В
особенности когда часа через два после старта машина начала спуск по
довольно крутому косогору.
Уклоны достигали пятидесяти градусов, автомобили таких не берут. Но с
изумительной точностью машина выбирала путь. Она осторожно сползала по
кручам, переправлялась через подводные ущелья, с крутых выступов прыгала,
как лыжник с трамплина. Прыжки в воде получались плавными, словно в
замедленной съемке. Летящий лыжник опускает пятки, иначе он врежется в
снег носками и перевернется через голову. Так же прыгала и машина. В
падении корма у нее перевешивала, она становилась на грунт задней частью
гусениц, потом всей подошвой и продолжала путь без задержки.
На склоне было множество препятствий, словно нарочно придуманных.
Машина преодолевала любые с неизменным искусством. Местами ей приходилось
делать двойные, даже тройные прыжки. Только прикоснулась к грунту - и
снова парит... в воде. Мнимые пассажиры (всем сидящим в экранной комнате
по-прежнему казалось, что они путешествуют под водой) то и дело
аплодировали машине и Ходорову.
Мы с Сысоевым не аплодировали и не восхищались. Вообще мы смотрели не
вперед, а назад. На заднем экране, в дымке взбаламученного ила, смутно
виднелись пласты пород: гладкие песчаники, губчатые известняки, плитчатые
сланцы, мел, ракушечник, пески, глины черные, бурые, серые, желтоватые,
зеленоватые, голубоватые. Изредка прожекторы освещали какие-нибудь
окаменелости.
- Глубина тысяча двести семьдесят, - диктовал я. - Пласты известняка.
Отпечаток спиральной раковины. Вероятно, гигантский аммонит.
Продолговатые раковины белемнителлы. Предполагаю верхние меловые отложения.
Сысоев торопливо чиркал пером.
- Вы уверены, что это был аммонит? - переспрашивал он. - Я не разглядел.
Стоит ли записывать? Юрий Сергеевич, убедите Ходорова остановить
машину. Так нельзя работать. Это же пустая трата времени.
Сам я хуже всего работаю в тихой комнате за письменным столом. Дома все
мешает: шепот, шаги в коридоре, грохот грузовика на улице. Я успеваю
гораздо больше, когда времени в обрез, собирается гроза или донимают
комары. В трудных условиях как-то мобилизуешься, забываешь обо всем
постороннем. А Сысоев, видимо, не умел приспосабливаться, привык к
неторопливым размышлениям над бумагой. И тут он суетился, ломал карандаши,
забывал и терялся, плачущим голосом твердил:
- Честное слово, я брошу. Это несерьезно. Нельзя заниматься геологией
из окна поезда.
Но он был неправ. Геологией можно заниматься повсюду - и в поезде, и на
пароходе, и с самолета даже. Там работа иного сорта - не кропотливое
описание, а беглый обзор. Однако в самом начале, когда только приступаешь
к поискам, как раз полезен беглый обзор. Во всяком деле так. Ведь и
артист, прежде чем учить роль, читает всю пьесу. Сейчас машина
протаптывала первую тропочку на громадной неведомой территории. Конечно,
обзор был нужен прежде всего. И следовало приспосабливаться к темпу,
глядеть зорче, распознавать быстрее.
- Пишите, Петр Дементьевич: "Асфальтит. Глубина тысяча триста
девяносто".
Наконец-то!
Сысоев с раздражением отшвырнул перо.
- Почему асфальтит, Юрий Сергеевич? Есть сотни минералов темного цвета.
Почти все вулканические основные породы...
- Асфальтит здесь должен быть, а основные не должны быть.
Сысоев был сбит с толку, растерян, иначе он не сказал бы почти
невежливо:
- В статьях вы так солидны, осторожны в выводах, а тут ведете себя, как
студент-первокурсник. Почему асфальтит?
- Потому, что я ждал асфальтит. Потому что я думал, что мы встретим
асфальтит.
- Рано нам думать, Юрий Сергеевич. Наблюдать надо, собирать факты. Есть
же порядок в научной работе.
Этот любитель порядка начинал раздражать меня.
- Кажется, для вас порядок дороже, чем открытие, - съязвил я. -
Вероятно, дома вы обедаете по часам шестнадцать минут с четвертью и
устраиваете скандал жене, если вилка положена не с той стороны.
- Во всяком случае, я не швыряю слов на ветер. В геологии хватает
теоретиков. И так на двух геологов три теории, четыре догадки.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг