комбайна?
Получится ли нужный эффект? Связать заряд и забросить его, как бомбу?
Но при броске могут выскочить взрыватели, или еще хуже - взрыв произойдет
прежде, чем люди отойдут хотя бы на шаг.
И рабочие стояли в раздумье. Все они понимали опасность. Лава могла
прорваться каждую минуту, сокрушить комбайн и сжечь их. Но думали они не о
себе, они пришли спасать общий труд. Лавопровод под угрозой -- это
понимали все. Инженер, кроме того, понимал, что под угрозой и паропроводы.
Давление в пещере упало, лава поднимается, она может закупорить скважины,
пробуренные с таким трудом.
И тогда Мочан одним движением вскочил на полузастывшую лаву. Это было в
его стиле: рискнуть, и дело с концом. Две-три секунды, короткая перебежка,
прыжок в дверь, и вот он, поджав ноги, сидит на горячей станине... В одном
месте лава продавлена, - виден огненный, медленно затухающий след. Если бы
не асбестовые подошвы, Мочан остался бы без ноги.
Ему стало весело от собственной смелости и ловкости, оттого, что он не
побоялся принять вызов вулкана. Какая-то белая фигура пыталась последовать
за ним, но провалилась по щиколотку. Неудачника подхватили подмышки и
вытащили на твердую почву.
- Не надо, - крикнул Мочан - Я справлюсь. Я умею.
Волей-неволей все остальные вынуждены были только помогать ему. Старший
подрывник приказал всем молчать, он один давал советы и указания.
Подрывники ловко увязывали в пакеты бруски взрывчатки, такие безвредные с
виду, похожие по цвету и на ощупь на воск.. С помощью шестов пакеты
подталкивали к Мочану, а он уже, перелезая через рычаги, распределял
взрывчатку между деталями комбайна, снабжая брусочками каждый шкив, каждый
вал, каждый короб, стойки, лапы, щиты. Мочан работал с увлечением, с
подъемом, хотя как механик жалел умную машину, которая проделала такую
сложную работу, а теперь обречена была стать грудой обломков. Но спасти
комбайн, врастающий в раскаленную лаву, было уже невозможно. Надо было
спасать многомесячный труд людей.
- Шнур отрезай ровно! Тяни его на станину. Не оставляй лохматых концов!
Вставляй в капсюль осторожно! Подложи асбеста, чтобы шнур не загорелся,
- командовал старший подрывник И хотя Мочан знал все эти мелочи, он, не
огрызаясь, повторял с воинской четкостью: "Есть, на станину". "Есть,
подложить". Он понимал, что подрывник обязан напоминать ему правила,
обязан давать советы. Подрывник как бы тренер, а Мочан - чемпион. Тренер
лучше знает, как надо бегать, но бежать и бороться за приз предстоит
все-таки ученику, а не тренеру.
Остатки взрывчатого вещества были увязаны в один узел, и Мочан,
маневрируя между рычагами, доставил узел к самому забою. Зубья комбайна
были уже целиком залиты лавой. Лава продавила оконце и, падая на пол,
растекалась огненными лепешками. Стальные листы гнулись под ее напором.
Вулкан обжигал лицо своим огненным дыханием. Жара доходила здесь до 400
градусов.
Температура лавы и металлических деталей была еще выше. Только
асбестовый костюм спасал Мочана. Но стеклянное окошечко шлема успело
накалиться.
Неосторожно коснувшись стекла, Мочан обжег кончик носа.
Это произошло в самый ответственный момент. Мочан как раз включал
часовой механизм подрывной машинки. Внимание его было занято, он даже не
мог выругаться для облегчения. Но вот пружина заведена, стрелка поставлена
на 150. 150 минут, двух с половиной часов было вполне достаточно, чтобы
люди успели покинуть лавопровод. Задерживать взрыв надолго не стоило,
потому что лава могла разорвать или сжечь проводку.
Больше делать было нечего. Мочан выбрался из машины, стремительно
пробежал 10 метров по лаве и, спрыгнув, доложил:
- Минирование закончено Взрыв - через 2 часа 30 минут.
- Хорошо, молодец! - сказал старший подрывник. - Но все-таки я проверю,
что ты там накрутил.
16.
А НА обратном пути Мочан почувствовал себя худо. Он был здоровым
человеком с крепким сердцем и нормальными легкими, но даже его организм не
выдержал резкого перехода от прохладного и разреженного воздуха горных
высот к жаркой духоте подземного хода. С самых первых шагов Мочан
чувствовал себя не в своей тарелке, но старался не отставать от других.
Ему было жарко, трудно дышать, тяжело нести мешок со взрывчаткой, тяжело
подниматься в гору. Он доплелся до комбайна позади всех, но здесь забыл об
усталости и о жаре. Так в пылу сражения бойцы не помнят о ранах, если
победа для них дороже жизни.
Но когда сражение кончилось и осталось только уносить ноги, Мочан снова
заметил духоту и усталость, сырость в ногах, нестерпимый зуд на спине,
липкий пот на лбу и жгучую боль на самом кончике носа. Не один Мочан
выбился из сил. Хотя идти под гору и без груза было заметно легче, все же
вереница белых фигур растянулась почти на полкилометра. При этом резко
выделялись две группы: впереди ровным шагом шли привычные ковалевцы, а
сзади, спотыкаясь, брели те, кто попал в лавопровод впервые, - подрывники,
Мочан и другие бурильщики его бригады.
Мочан шел замыкающим. Опустив голову, он смотрел на шаркающие по полу
асбестовые пятки впереди идущих. Бесконечный коридор вдали превращался в
точку. Мочан старался не глядеть туда, очень уж много шагов надо было
сделать еще. Он говорил себе: "Досчитаю до тысячи, тогда подниму голову".
Счет отвлекал от мыслей об усталости.
Здесь-то Мочан и проштрафился.
Внезапно он ощутил в груди у себя сердце. До сих пор оно работало молча
и никогда не давало о себе знать. А тут появился в груди этакий
болезненный комок, словно птица бьется за ребрами, требует облегчения.
Какое может быть облегчение? Костюм не снимешь, термометр на стенке
показывает 170 градусов.
И отдыхать некогда, часовой механизм включен, неумолимо отсчитывает
минуты до взрыва.
Позвать на помощь? Кого? Впереди двое тащут третьего. Они заняты,
помочь не могут. Нет-нет, он бригадир, он сам как-нибудь... Дух переведет
и догонит...
А потом Мочан понял, что ничего не видит. Смотрит широко раскрытыми
глазами, а впереди тускло - зеленая мгла, цвета вылинявшей гимнастерки.
Голоса и шаркающие ноги ныряют в эту мглу. Мочан слышит странный звук,
будто что-то твердое стучит в его шлем...
Проходит секунда, а может быть, и полчаса. Мочан еще раз открывает
глаза и видит прямо перед собой (теперь он отлично видит) полукруглую
облицовку перекрытия. Почему же не стену, а перекрытие? Мочан постепенно
соображает, что перекрытие оказалось перед его глазами по той причине, что
сам он лежит на полу, а лежит потому, что упал, а упал, потерявши
сознание, падая, ударился шлемом о плиту и, вероятно, слышал именно этот
удар. Когда это было? Сколько времени он лежит здесь?
- Эй, парень, ты что, глупый? Нашел место, где спать. Взрыв через 10
минут.
- Озабоченные глаза Ковалева смотрят на Мочана через два стекла.
- Ах, это вы, Григорий Онисимович! Вам плохо?
Мочан поднимается на ноги медленнее, чем хотелось. 10 минут до взрыва!
А близко ли выход? Целых два километра? Бежать, что есть мочи, скорее
бежать!!!
Но вялые ноги не могут бежать, что есть мочи, и живой комок в груди
протестует. Сердце требует покоя.
- Худо мне, Степан, - говорит Мочан неожиданно тоненьким и жалостливым
голосом.
- Ничего, крепитесь. Это тепловой удар, у нас в Духовке часто бывает.
Вам полежать бы, да нельзя. Идемте, я помогу.
Мочан потихоньку плетется, стыдясь своей слабости. У него шумит в ушах,
покалывает в сердце и нестерпимо тошнит.
- Крепитесь, осталась всего лишь одна минута! Но Мочан не может
крепиться.
Тошнота держит его за горло и зеленая мгла подступает к глазам...
- Чуть отдохну, Степа...
В этот момент отдаленный удар сотрясает подземелье. Грохот сменяется
щелканием и звоном - это стучат по стенам стальные осколки и взорванные
камни.
Страх прибавляет силы Мочану. Он тяжело топает, почти бежит перед
Ковалевым.
А сзади слышится, все усиливаясь, странный звук, похожий на грохот
колес проносящегося мимо поезда. Мочан понимает: это мчится по гулкому
коридору прорвавшаяся лава, перекатывая камни и куски комбайна,
превращенного в металлический лом.
Кто обгонит - лава или люди? Люди гораздо ближе, но лава движется
быстрее.
Девятикилометровый гладкий и прямой тоннель она пройдет из конца в
конец меньше, чем за 20 минут. За 20 минут люди, конечно, добегут до
выхода...
если они будут бежать.
- Ох, лихо мне, Степан... подожди минутку, постой.
- Да поймите вы, нельзя стоять ни секунды.
Ковалев подхватывает Мочана на спину. Шаркая асбестовыми подошвами,
Ковалев бежит, нет, бежать не хватает сил, он идет крупным шагом...
Скорее, скорее!
Шум, похожий на грохот колес, приближается. Правда, гулкий коридор
усиливает звук. На самом деле, лава не так близко, а кажется, что грохочет
совсем рядом...
- Оставь меня, Степан, не губи свою жизнь. Ты хороший мастер... лучше
меня.
- Мочан старается сползти с широкой спины товарища.
Ковалев не любит чувствительных слов.
- Молчи, дурак, у тебя жена и дочка. Думаешь, мне легко. Не мешай
тащить тебя.
Им обоим страшно. Ковалев уже видит выход, но не может оглянуться.
Где-то за спиной грохочет поток лавы, Ковалеву кажется - совсем рядом. Он
поеживается и думает: вот сейчас, через секунду груда раскаленных камней
обрушится на нас, как на Виктора... и конец. Мочану еще страшнее. Выход за
его спиной, он не знает, далеко ли спасение, но видит, как разгорается,
как становится все ярче красный свет надвигающейся лавы. Мочан смотрит в
огненный зрачок своей собственной смерти и прикидывает - еще минуты
три-четыре. Хватит ли сил у Ковалева? Он уже задыхается. Мочан слышит его
сиплое дыхание.
- Да оставь ты меня, Степан. Оба погибнем.
Ковалев не оглядывается, не отвечает, он бережет дыхание. Его руки
крепче сжимаются на животе у Мочана. Мочану тесно, неудобно, трудно
дышать, серный дым уже щекочет ноздри. Смерть близка, она заглядывает в
лицо.
- Да отпусти же, я сам, отпусти, дурной!
- Не брыкайся, мне тяжело, - отвечает Ковалев.
Но тут кровля над головой Мочана расступается. Он видит вороное небо и
звезды. Какие-то руки хватают его, оттаскивают в сторону, снимают шлем, и
можно молча, полными легкими вбирать нормальный, свежий, как ключевая
вода, морозный воздух, упиваться им, смаковать, дышать и дышать еще много
лет.
Лава вырвалась из тоннеля через полторы минуты.
17.
В САМОМ центре Вулканограда, на полукруглой площади перед воротами
завода стоит величественная фигура из литого базальта. Она изображает
юношу, он остановился в пути, на спине его висит вещевой мешок, у ног
стоит аппарат, тускло поблескивает кристалл горного хрусталя, изображающий
экран. Левой рукой юноша придерживает аппарат за ремни и, заслонившись
правой от солнца, смотрит на вершину Горелой сопки. Юноша шел долго и
устал. Ему жарко, он сбросил шапку на землю, его кудрявые волосы прилипли
ко лбу. Рот полуоткрыт - путник еще не перевел дыхания, но уже заметна
улыбка, наконец-то он видит вулкан, наконец-то он у цели. На пьедестале
надписано золотыми буквами:
ВИКТОРУ ШАТРОВУ
первому человеку, разгадавшему вулкан
Здесь он стоит, первый человек, видевший вулкан насквозь, первый
человек, понявший механизм Горелой сопки, стоит и смотрит, как работает на
Советскую страну эта машина, отрегулированная и укрощенная. По виду гора
все та же.
Она горделиво упирается в облака. Чтобы увидеть ее, нужно все еще
задирать голову. Но над снежным куполом не курится и не клубится пар.
Прежние жерла надежно зацементированы, в кратере расположилась туристская
станция и обсерватория. Небо там почти всегда безоблачно и удобно
наблюдать звезды.
Пар выходит на полкилометра ниже, через искусственные жерла -
мочановские скважины. Оттуда по всем склонам - на север, юг, восток и
запад - шагают стройные мачты. Они спускаются с горы и по широким
просекам, пробитым в тайге, несут электрическую энергию в города и
деревни, и на стройки, ко всем штепселям, рубильникам, кнопкам и
реостатам, всем людям, которым нужно было осветить, согреть, расплавить,
вскипятить, привести в движение, накалить нить, намагнитить и
размагнитить, получить искру или дугу.
Гораздо ниже, почти у подножия вулкана, в несколько рядов стоят длинные
строения со стеклянными крышами, обращенными на юг. Ночью, когда горят
лампы, сквозь стекло можно различить купы плодовых деревьев, осыпанных
цветами, как мыльной пеной, острые листья пальм, грядки и ящики с овощами.
Здесь спутаны времена года, солнечный свет дополняется электрическим,
плоды собирают не только осенью, но и весной, и в январе иногда школьницы,
возвращаясь с экскурсии, кладут у ног Виктора живые цветы.
Еще ниже завод - обширные цехи, окружающие один, самый главный. Это
громадное здание, наполненное грохотом, гомоном, жарким воздухом, клубами
едкого пара. В нем нет ни одной электрической лампочки, потому что цех
освещает маленькое солнце, сияющее в торцевой стене - отверстие
лавопровода, лётка величественной домны, которая называется Горелой сопкой.
Люди пробили насквозь каменную кожу вулкана, и из незаживающей раны
широкой струёй течет огненная кровь. Она течет днем и ночью (по ночам
стеклянная крыша цеха светится багровым светом), иногда медленнее, иногда
быстрее, изредка взвивается огненным фонтаном и дождем краснеющих брызг
падает в очередной ковш. Как только огненный настой наполняет ковш до
края, могучий кран подхватывает его и бережно несет к конвейеру, по
которому плывут готовые формы. Крановщик разливает по формам расплавленную
лаву, как хозяйка разливает чай по чашкам. Горновые озабоченно
рассматривают лаву сквозь щитки, иногда добавляют лопатой порошки для
легкоплавкости или для цвета.
Затем конвейер уносит отливки в соседний цех, где они погружаются в
кипящий пруд. Здесь лава отдает тепло воде или пару. Тепло идет по трубам
в оранжереи, а запекшаяся кровь вулкана поступает на заводской двор. Новый
кран подхватывает изделия, нетерпеливо несет к грузовикам, покачивая в
воздухе, как бы рассматривает на свет. И вереницы машин везут кубические
глыбы для портов, плиты для облицовки шоссе, тротуаров, домов, набережных,
балки, укрепленные металлическими прутьями, литые фигурные карнизы,
черепицу, котлы для химических заводов, кислотоупорные чаны, каменные вазы
и чаши. В заводских воротах грузовые машины сбавляют скорость и медленно
объезжают памятник, как будто хотят показать Виктору продукцию завода.
Может, не стоит вспоминать об этом - в свое время, когда решался вопрос
о монументе, в городском Совете были споры, и многие предлагали памятник
Виктору поставить в парке, а на площади обелиск в честь строителей. Но
Яковлев сказал тогда:
- Товарищи, безусловно все мы, участники стройки, оставили здесь
частицу своей жизни. Но мы живы, мы еще построим много. А Виктор отдал всю
жизнь без остатка этой работе. Пусть же памятник ему стоит здесь, а наш
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг