в правом углу. А в левом? Отодвиньтесь, не заслоняйте. А кто вывезет этот
мусор? На праздник оставляете? Возьмите 10 машин и чтобы через 2 часа было
убрано. Я проверю".
Он крутит ручку видефона, мелькают на экране корпуса, дома, мачты,
дороги.
Сейчас все нарядное, свежевыкрашенное. Где были кучи глины, выросли
здания.
Вот жилой городок, вот лаволитейный завод... оранжереи...
Оранжереи тянутся на много километров. Сейчас это пустые застекленные
сараи.
На крышах - снег, внутри - голая заиндевевшая земля. И странно, даже
дерзко выглядят вывески над дверями: "Бахча", "Ранние овощи", "Вишневый
сад", "Яблони и груши", "Камчатские цитрусы".
Только в одном здании зелено. Оно уже получает тепло от горячего
источника, того, в котором купался Виктор в день приезда на
вулканологическую станцию.
В этой опытной оранжерее - густая зелень, рассада для ранних овощей,
саженцы, ожидающие, когда прогреется почва в других строениях, вязанки
черенков, даже пальмы в кадках. Здесь всегда много посетителей, ведь это
единственный зимний сад и вообще пока - единственный сад в Вулканограде.
Сюда в свободное время охотно заглядывают строители погреться, подышать
ароматом зелени, вспомнить о минувшем лете, помечтать о грядущей весне
Вулканограда.
Но, кажется, эти двое совсем забыли, где они находятся - мужчина в
очках и черноволосая девушка с прямым пробором. Вот уже час они стоят
возле кадки с лимонным деревом. За это время можно было сто раз прочесть
все, что написано на дощечке по-русски и по латыни.
- Мне так много нужно рассказать вам, Александр Григорьевич, - говорит
девушка. - Я совсем изменилась, стала другим человеком. Раньше я была
девчонкой. Что я понимала? Ровно ничего. Здесь на стройке столько нового,
столько интересных людей...
- Вы мне писали только про "одного" человека, - говорит Грибов с
ударением.
- Какого человека?
- Про одного человека, от которого зависит ваш отъезд.
Тася улыбается.
- Ну, он-то здесь ни при чем.
- Кто же он?
У Таси замирает сердце. Наступает очень важная, возможно - самая важная
минута в ее жизни. В душе у девушки смятение. Ей хочется крикнуть: "Только
не сейчас Я спешу на работу, нельзя говорить об этом на ходу. Отложим на
седьмое.."
- Я хочу знать, кто он, Тася... Не увиливайте.
- Вы.
- Я?
Какие счастливые глаза у Грибова! А Тася закрыла лицо, щеки у нее так
пылают!
- Тася, "один" человек решил. Ты едешь с ним в Москву завтра. нет, не
завтра, но сразу после торжества... Восьмого утром.
- Александр Григорьевич, уже поздно, мне нужно на работу. Мы поговорим
еще.
- Конечно, поговорим. Нарочно поедем на пароходе. Наговоримся досыта.
- Я бегу. До свидания, Александр Григорьевич.
- До свиданья, Тасенька.
13.
КАШИН прилетел на вершину вулкана в 10 часов утра 6 ноября. Он долго
ходил по площадкам, придерживая рукой сердце, потому что он был уже не
молод и неважно чувствовал себя после резкого подъема на 4-километровую
высоту.
Бурильщики доложили, что до проектной глубины осталось 15 метров. Бур
работал на дне скважины, на глубине трех километров, но трубы хорошо
проводили звук, и на поверхности слышен был гул и рев запертых в
подземелье горячих газов. Кашин наклонился над скважиной, резкий запах
сернистого газа ударил в ноздри. Инженер закашлялся и сказал:
- Немедленно прекращайте работы и эвакуируйте людей. Нельзя играть с
опасностью Взрывать надо, и делу конец.
Ломать - не строить. То, что сооружалось неделями, было снято за
несколько часов, общежития разобрали, бур извлекли на поверхность, вышку
положили наземь, развинтили и погрузили на прицепы, а на место вышек
лебедки подтянули целые пакеты широкогорлых труб, которые должны были
подводить пар к турбинам Концы труб были обращены к земле как будто они
прислушивались, что происходит в вулкане.
Затем приступили к работе подрывники. Они наполнили мешки аммоналом,
снабдили взрывателями и осторожно спустили в скважины. Им помогали те из
бурильщиков, которым приходилось иметь дело со взрывчатыми веществами,
конечно, среди них все умеющий Мочан. На белом снегу появились цветные
узоры шнуров. Необходимо было произвести взрыв во всех 12 скважинах
одновременно и выпустить газы через все трубы, как бы разделить силу
вулкана на 12.
Подготовка заняла весь день. Но вот наступила долгожданная секунда,
завершившая труд нескольких тысяч строителей, - труд, начатый еще Грибовым
и Виктором Шатровым. В маленькой землянке на склоне горы собрались почти
все ведущие инженеры и бригадиры. Были здесь Мочан, и Грибов и Тася. И,
конечно, Яковлев, как представитель заказчиков - жителей Камчатки. Даже
Дмитриевский прилетел из Москвы, презрев запрещение врачей "Посмотрим,
будете ли вы совершать восхождения в моем возрасте", - сказал он. Краснея
от волнения, Кашин крутнул ручку подрывной машинки и, забывая о правилах
безопасности, выскочил из землянки.
На фоне темнеющего неба смутно синела снеговая вершина. Трубы,
нацеленные на землю, уже нельзя было различить. Как это обычно бывает,
первые секунды показались томительно длинными, и Кашин успел подумать
"Почему нет взрыва?
Не оборвались ли шнуры?" А взрыв уже произошел, но огонь и пепел еще
неслись вверх по скважине, еще не вышел наружу грохот.
И вот блеснул огонь. Косой язык оранжевого пламени взвился над трубой.
Вдали засветился второй язычок, третий: Густой черный пепел заклубился,
набирая высоту - это летели из пробитого вулкана кусочки застывшей лавы,
захваченные газами.
- Первое в мире искусственное извержение, - торжественно объявил
Дмитриевский.
Наконец-то до землянки донесся рев вырвавшихся на волю подземных газов.
Разбуженный вулкан рычал гневным басом. И насколько сам он был больше
льва, настолько голос его был страшнее львиного рычания.
- При подлинном извержении больше шуму было - хладнокровно заметил
Грибов.
Через некоторое время оранжевые языки стали короче, огонь как бы уходил
в землю. При его меркнущем свете клубы пепла казались ржавыми. Только они
и светились над темно-голубой горой.
Тогда Кашин решительным движением нажал пластмассовую кнопку, ту,
которая приводила в движение заслонки. Горячие газы ринулись на лопатки
турбин.
Ржавый свет исчез, словно его отрезали ножом. Зрители ждали минуту,
другую, задерживая дыхание, затем кто-то тихонько ахнул. Гора внезапно
осветилась.
Вдоль и поперек по темному массиву возникли цепочки огней, как бы
светящаяся схема больших дорог, идущих по склонам к кратеру. Близкие
фонари сияли спокойным желтым светом, дальние рассыпались мелкой звездной
пылью.
Укрощенный вулкан прилежно работал, разогревая нити в тысячах фонарей.
С минуту Кашин любовался этой картиной, затем вернулся в землянку и взял
трубку телефона.
- Дайте мне лавопровод. Кашин говорит. Наверху полный порядок.
Включайте ваш комбайн. Ка-ак? Почему не работает? - В голосе начальника
послышались угрожающие нотки - Примите все меры! Не только Ковалев, сами
идите в забой.
Сейчас я прилечу и посмотрю, в чем дело.
14.
МОЧАНА не взяли в вертолет. На лаволитейный завод он попал через два
часа.
У ворот завода, на дворе и возле устья лавопровода было много
постороннего народа. Из уст в уста передавались разные слухи, каждое слово
мгновенно распространялось среди взволнованных рабочих. На крыльце конторы
пожилой крепильщик, только что выбравшийся из несгораемого костюма,
рассказывал окружающим последние новости. Рядом у стенки стоял его
асбестовый костюм.
Издалека одежду можно было принять за человека, и низкорослый
рассказчик выглядел подростком рядом со своим собственным костюмом.
- Что там натворили? Обвал? Крепление лопнуло? - спросил его Мочан.
Рабочий ответил неохотно. Он отлично знал бригадира соперников.
- Управление отказало, - сказал он. - Можете потирать руки. Щит встал,
ни вперед, ни назад.
- Нашел чем обрадовать. - Мочан даже плюнул от негодования. - Что я,
сенатор какой-нибудь, чтобы радоваться нашим бедам.
- А между прочим из-за вас дело вышло, - крикнул рабочий вдогонку
Мочану. - Мы вас поджидали, а лава ждать не хотела, пробилась в тоннель и
прихватила рычаги.
- Ну, вот, с больной головы на здоровую. Уже мы виноваты.
- Дайте пройти, товарищи!
На крыльцо вышел начальник строительства и Тартаков. Геолог был бледен,
дрожал, заикался. Его грузная фигура понурилась. Неприятно было смотреть
на беспомощную суетливость этого крупного самоуверенного человека.
- Хорошо, что же вы предлагаете сейчас? - говорил Кашин, сердито глядя
на Тартакова снизу вверх.
А тот, должно быть, от волнения не понимал, о чем его спрашивают, и
продолжал торопливо оправдываться.
- Лава прорвалась из-за вынужденного простоя, Михаил Прокофьевич. Если
бы комбайн работал и подавалась вода для охлаждения, все было бы как
следует.
Если бы с самого начала...
- Почему же вы не предупредили с самого начала?
- Но вы отдали приказ никому не ходить в забой без вашего разрешения.
- Вас этот приказ не касался. А нужно было особое разрешение, спросили
бы:
- Но в этих условиях съемку должна была вести Вербина. Между тем она...
- Глупости какие! Вербина находилась на горе, за три километра от
комбайна по прямой, а вы были в 25 метрах от лавы...
- Но если бы у Вербиной было чувство долга...
- Если бы, кабы, было бы! - с раздражением прервал Кашин. - В свое
время на досуге мы разберемся, кто виноват - вы или Вербина и я. Что вы
предлагаете сейчас?
- Но мы вынуждены... вероятно, придется разбирать. Нельзя же оставлять
комбайн в трубе.
- Оставлять нельзя - это правильно. И разбирать нельзя. Лава еще не
застыла, а когда застынет, получится пробка, этакий пыж из базальта и
стали. Чем его брать, ногтями? Нет уж, приходится рвать.
- Что рвать?
- Все рвать. Породу, застывшую лаву и комбайн.
- Такую дорогую машину! Мы не имеем права. Я не возьму на себя
ответственности. Я даже возражаю.
Кашин отмахнулся.
- Есть у вас другие предложения? Нет? Тогда отойдите, некогда мне с
вами.
Где инженер? Подрывники вызваны? Дайте им в помощь рабочих, сколько
попросят.
Мочан, слышавший этот разговор, подбежал к Кашину.
- Михаил Прокофьевич, бригада бурильщиков находится здесь. Я сам бывший
подрывник, умею обращаться с аммоналом. Разрешите помочь.
Кашин несколько мгновений, прищурясь, смотрел в лицо Мочану, как будто
припоминал, кто это. Затем сказал четко:
- Разрешаю, товарищ Мочан. Понесете в забой материалы. Берите костюмы.
Поступите в распоряжение товарища инженера.
15.
УЗКИЙ тоннель шел прямо, как луч, 9 километров и без единого поворота.
Так было предусмотрено проектом, каждый поворот затруднял бы движение лавы.
Навстречу плыли гладкие, совершенно одинаковые стены. Казалось, что
люди топчутся на месте - они шли полчаса и час, и те же стены теснили их.
Кое-где попадались надписи мелом - числа, расстояния, размеры, записи
ковалевцев:
"Этот перегон строил мастер Ковалев". "Все на штурм вулкана!" Было и
шуточное приветствие:
"Здравствуй, лава! Как тебе нравится здесь?" Через несколько часов лава
должна была прийти и стереть эти надписи.
Тоннель был невысок, долговязый Мочан царапал потолок шлемом,
приходилось идти, не распрямляясь, от этого болели шея и спина. В
скафандре было жарко, трудно дышать, так как несгораемый костюм надежно
защищал тело не только от жары, но и от охлаждения. Работая на вершине,
Мочан привык к свежему горному воздуху и с трудом переносил жару. Пот лил
с него градом и струйками бежал по спине. Чесался нос, спина, затылок,
локти... Мочан ожесточенно хлопал себя рукавицами, но удары пропадали в
пробковой прокладке. От лишних движений становилось все жарче, и еще
сильнее зудела кожа. Очень хотелось снять шлем и почесаться вволю, но
грозные плакаты предупреждали:
"Берегись, стены обжигают!" "Берегись, не снимай костюма!"
Возле плакатов висели термометры, и каждый показывал больше предыдущего.
Вскоре температура превысила 100 градусов, потом 200... А рабочие
продолжали идти вперед.
Но вот замелькали огни, послышался лязг металла, в микрофоне зазвучали
непривычно гулкие голоса. Затем стали видны очертания огромной машины,
перед ней копошились странные фигуры, задевающие макушкой за кровлю. Одна
из них кинулась навстречу подрывникам, и Мочан узнал взволнованный голос
Ковалева.
- Отчего так долго? Лава уже в трубе. К комбайну подойти нельзя.
Уже несколько часов подряд жидкая лава просачивалась в комбайн
небольшими порциями и, быстро остывая, превращалась в окаменевшие лепешки.
На них наплывали все новые и новые порции. Лава уже пробилась в штольню и
не подпускала людей к комбайну. За это время машияа была затоплена
наполовину, она как бы вросла в камень Станина, рычаги, зубчатые колеса,
валы и тяги тонули в твердеющем базальте. Машина напоминала незаконченный
памятник, где скульптор успел высечь лицо, а очертания фигуры еще спрятаны
в камне, угадываются с трудом.
Темная лава казалась прочной и безвредной. Она не светилась,
электрические фонари забивали слабый свет огненных трещинок. Но когда один
из рабочих с силой воткнул в нее ломик, пробитая дырка вспыхнула
раскаленным угольком.
Температура под тонкой корочкой доходила до тысячи градусов.
- Надо взрывать срочно, через час будет поздно, - сказал инженер. - И
рвать в мелкие кусочки, чтобы обломки не мешали лаве.
- А как добраться до машины?
- Свяжем шесты, подсунем заряд поближе.
- Шесты коротки. Здесь метров десять, не меньше. Правильный взрыв не
получится. Лучше бы перебраться.
Старший подрывник остановился в затруднении. Десять метров лавы -
невинной снаружи и наполненной нестерпимым жаром внутри - отделяли людей
от механизмов. Положить заряд перед лавой на расстоянии 10 метров от
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг