получилось, ты уже знаешь. И вот я здесь.
- Да, все это достаточно странно, но больше всего меня удивляют не
методы, а цель, которую преследовали. Для чего-то было нужно, чтобы вы
пришли в лабораторию именно сегодня? Ведь завтра вы бы здесь оказались без
всяких усилий с их стороны.
Я мрачно усмехнулся.
- Думаю, события не заставят себя ждать слишком долго. У меня такое
ощущение, что все происшедшее лишь прелюдия к главному действию. Подождем. А
раз уж я все равно оказался здесь, не стоит терять времени зря.
Я потянулся к лабораторному журналу. Открыл последнюю страницу. Вот
вчерашние записи: целых две страницы, заполненных ровным почерком Гвельтова.
Он работал намного больше меня, и мне казалось это вполне справедливым,
потому что и сам я, будучи ассистентом на кафедре Малеева, в поте лица
трудился над диссертацией шефа. Правда, тогда насчет справедливости я думал
несколько иначе. Но зато наша работа не имела к моей диссертации никакого
отношения, и если вдруг нам удастся добиться успеха, то диссертаций тут
хватит на всех. Механически перелистывая записи последних анализов, я искоса
поглядывал на Артама и думал о том, что, в сущности, мало знаю своего
ближайшего помощника. Худощав, зарос всклокоченной неопрятной бородой, халат
в нескольких местах прожжен кислотой и не заштопан. Зато в работе предельно
аккуратен. Появятся заботливые женские руки, изменится и внешность, за этим
дело не станет. Успеха - вот чего нам действительно не хватает. Успех - это
новое оборудование, большая свобода в выборе тематики, увеличенный штат...
Но до успеха пока еще далеко...
Задача состояла в том, чтобы соединить генетический аппарат чужих клеток
с нашей "Альфой". "Альфа" охотно пожирала приготовленные для нее пакеты с
генами, усваивала сотни различных комбинаций ДНК, РНК ядер и хромосом чужих
клеток, и ничего не происходило... То есть какие-то изменения были,
увеличился, например, объем клетки, темп размножения. Несомненно, какая-то
часть предлагаемого генетического аппарата посторонних клеток ею
усваивалась, но все это было далеко от того, что мы искали. Наследственность
"Альфы" продолжала доминировать надо всем. Нам же надо было использовать ее
как строительный материал для качественно нового организма... Приходилось
признать, что за последний год мы не продвинулись ни на шаг. Я отложил
журнал и раздраженно заходил по лаборатории. Как обычно, мысли, связанные с
работой, полностью овладели мной, вытеснив все постороннее, не имеющее
отношения к делу. Я искал выхода из тупика, в который мы попали. Лучше всего
думается, когда руки заняты какой-то механической работой. Я подошел к столу
и стал разбирать образовавшиеся там завалы. Я не позволяю никому прикасаться
к своему столу, и за последние две недели груда колб, пробирок и печатных
проспектов, в беспорядке разбросанных по его поверхности, покрылись изрядным
слоем пыли. Сейчас я подбирал весь этот хлам, механически сортировал его по
группам и затем выбрасывал в мусорную корзину. Когда подошла очередь колб со
старыми, отслужившими свой век реактивами и пробами, я все так же
механически стал снимать их одну за другой, рассматривая на свет, взбалтывал
и затем выливал в водопроводную раковину. Вдруг содержимое одной из колб
привлекло мое внимание... Я взял эту колбу с четкой этикеткой, на которой
был написан номер 130, взболтал и, вместо того чтобы вслед за предыдущими
отправить ее содержимое в канализацию, понес зачем-то к столику, на котором
стоял микроскоп. Я читал, конечно, о том, что многие великие открытия были
сделаны совершенно случайно, но до сегодняшнего дня относился к этому с
известной долей скептицизма. Все так же механически, не задумываясь над тем,
для чего я это делаю, я нанес каплю содержимого колбы на предметное стекло.
Картина, увиденная мною в окуляре микроскопа, заставила меня отпрянуть от
стола и позвать Гвельтова.
- Посмотри ты. Может быть, мне показалось... Я не суеверен, но все же,
боясь отпугнуть удачу, отвернулся, пока Артам крутил ручку настройки. Его
сдавленное "Не может быть" заставило меня вновь броситься к микроскопу. Да,
это были несомненно они: четыре крупных розоватых шарика-бластопор в окуляре
микроскопа не оставляли никаких сомнений. Наша "Альфа", наша одноклеточная
"Альфа" наконецто дала потомство в виде многоклеточного организма, усвоив
для этого чужую генетическую информацию... Вот только какую? Я схватил
лабораторный журнал и стал лихорадочно искать запись под номером сто
тридцать. Общие графы, это все не то... Ага, вот, пакеты с генами червя
балезуса... двадцатая серия... Мы повторяли этот опыт с генами червя
балезуса сотни раз в двадцати различных сериях, все они были неудачны, что
же нового в пробе сто тридцать? В графе примечаний короткая запись,
сделанная две недели назад: "Проверка воздействия среды". Я сразу же
вспомнил, что сюда добавлялась морская вода. Это проделывалось неоднократно.
В шести сериях из разных мест залива отбиралась вода различного солевого
состава.
Но только в сто тридцатой пробе через две недели неожиданно получился
положительный результат. Что же это была за вода? Откуда? У нас нет,
конечно, ее анализа. Если делать анализ для каждого опыта, не хватит и сотни
лет, чтобы закончить исследование, но в журнале отбора проб должно быть
зафиксировано место, откуда взята вода для этого сто тридцатого опыта.
Что-то в ней было, в этой воде, что-то необычное, что-то такое, что
позволило "Альфе" развиваться по чужой генетической программе. Только в том
случае, если нам удастся выяснить, что именно там было, можно считать, что
мы действительно добились успеха. Пока это всего лишь счастливый случай, не
более, призрачный свет большой удачи... Ее еще нужно поймать... Я схватил
серую клеенчатую тетрадку. "Журнал отбора проб" было выведено на ее обложке
ровным почерком Гвельтова. Его мысли следовали вслед за моими.
- Я всегда очень аккуратно вел записи, она здесь должна быть, - сказал
Артам, тяжело дыша мне в затылок.
И мы нашли ее на шестой странице. Там шло четкое описание места отбора
пробы с точной привязкой к портовому бую, но, прежде чем я успел прочитать
колонки нужных мне цифр, тихо скрипнула входная дверь. Я поднял голову от
журнала и с удивлением уставился на вошедшего. На пороге стоял руководитель
нашего отделения профессор Мишурин.
- Поздновато работаете, доктор Лонгаров. Мешаете техникам, вахтерам,
уборщицам, нарушаете весь распорядок института и еще подаете дурной пример
аспирантам!
Несколько секунд я оторопело смотрел на Мишурина, стараясь понять, что
ему понадобилось в нашей лаборатории. Мишурин воплощал для меня тип людей,
которым в науке делать совершенно нечего. Мне казалось, что даже
администраторы обязаны хоть что-то понимать в деле, которым они пытались
руководить. О Мишурине этого не скажешь. Внешне профессор Мишурин напоминал
мне чем-то стальной шар. Может быть, своей непробиваемой круглостью. Его
невозможно было разгрызть или проломить. Его стальная обтекаемая поверхность
неизменно отбрасывала тебя с дороги куда-то в сторону.
- Я просил вас подготовить отчет о завершении темы по "Альфе". Где он? И
чем вы вообще занимаетесь?
Он шагнул к столу, бесцеремонно взял у меня из рук: журнал проб и сунул его
под мышку. Стремительно пронесся мимо термостата, на ходу пожурил Артама,
заглянул в его записи и исчез, извергая потоки слов, словно паровоз клубы
дыма. И только когда дверь за ним захлопнулась, я сообразил, как странно все
это выглядит. Какого дьявола Мишурин делал в институте в час ночи? Почему
вдруг нагрянул в нашу лабораторию? Обычно он вызывал сотрудников в свой
кабинет и заставлял дожидаться аудиенции по полчаса... Все эти вопросы
промелькнули у меня в голове, и только после этого до меня наконец дошло
главное
- Мишурин унес с собой бесценный теперь журнал... Я бросился к двери.
Гвельтов не отставал от меня. На лестнице было пусто. При своей грузности
Мишурин вряд ли успел уйти слишком далеко. Мы остановились на секунду,
прислушиваясь. Внизу, в вестибюле хлопнула дверь... Дежурный подтвердил, что
профессор только что вышел...
- А что, собственно, случилось? Он же в отпуске?
- Кто в отпуске? - на ходу спросил я. - Мишурин?
- Ну да, неделю назад уехал в Бурму. И тут я вспомнил, что это так и
есть. Вчера я безуспешно пытался оставить на подпись докладную у его
секретарши...
- Быстрее, Артам! Здесь что-то неладно! Мы бросились во двор. Квадратная
спина в клетчатом плаще мелькнула перед нами метрах в пяти.
- Сильвестр Танович! - крикнул я. Мишурин обернулся и вдруг припустил по
дорожке бегом. Нелепо видеть, как от тебя убегает твой собственный
начальник, воплощение административного высокомерия и важности. На секунду я
остановился в растерянности. Артам дернул меня за рукав.
- Скорее, у него внизу машина! Мы пронеслись по дорожке вниз до самых
ворот со всей скоростью, на какую были способны, и увидели, как за Мишуриным
захлопнулась дверца его черной "вольво". Водителя не было, он сам сел за
руль... Гвельтов рванулся к воротам, я едва успел задержать его.
- Подожди. Так мы все равно не успеем, за углом у меня машина... Пока я
заводил мотор и объезжал здание института, "вольво" у ворот уже не было. Я
хорошо знал эту часть города: от заднего двора института шла глухая
тупиковая улочка, и я успел заметить, что "вольво" свернула именно в нее.
Это давало нам шанс... Я остановил машину так, чтобы ее полностью скрыло
угловое здание. Потом выключил фары и отпустил газ. Мотор теперь работал
едва слышно.
- Он обязательно вернется. Там нет ни одного поворота, в конце тупик.
- Тогда давай перекроем дорогу!
- Бесполезно. Его машина тяжелее. Он собьет нас и уйдет, зато в скорости
мы ему не уступим.
- Что же это такое, как он мог? Ведь это же просто кража! Я чувствовал,
что Артама колотит нервная дрожь. Но сам почему-то не испытывал ни малейшего
волнения, только холодную ярость. Сегодня меня предупреждали, чтобы я не
приходил в лабораторию... Дважды за один день я оказался втянутым в события,
плохо объяснимые с точки зрения нормальной логики. И у меня сейчас не было
ни малейшего желания в них разбираться. Одно я знал совершенно точно: больше
я не позволю превращать себя в пешку в чужой, непонятной игре.
Я услышал шум мотора "вольво" за несколько секунд до того, как она
выскочила из-за угла, и успел приготовиться. Это дало мне возможность сразу
же повиснуть у нее на хвосте. Я вел машину очень осторожно и выдерживал
дистанцию, все время ожидая со стороны своего противника какой-нибудь
каверзы. Первые километры Мишурин ехал спокойно, пока не понял, что мы его
преследуем. Потом резко, до предела увеличил скорость. Шел третий час ночи,
город словно вымер. На его пустынных, залитых дождем улицах не было ни души.
Стрелка спидометра подрагивала уже возле отметки "сто двадцать". Мне
пришлось еще больше увеличить дистанцию, при такой скорости на мокром
асфальте ничего не стоило потерять контроль над машиной. "Вольво" Мишурина
сливалась с асфальтом. Фары он выключил, и, чтобы не прозевать неожиданный
маневр, я включил дальний свет. Видимо, отражение наших фар в зеркале
ослепило Мишурина, потому что он занервничал. "Вольво" шла теперь неровно,
ее бросало из стороны в сторону, фонтаны из-под колес летели в стены домов,
водяные брызги и грязь забивали мне смотровое стекло, щетки с трудом
справлялись, обзор ограничился, пришлось еще дальше отпустить Мишурина, и
он, воспользовавшись этим, резко свернул в боковую улочку. Водитель я не
ахти какой, хотя в данных обстоятельствах вряд ли кто-нибудь сумел бы
сделать больше. Я несколько погасил скорость машины перед поворотом, но все
же недостаточно: на мокром асфальте нас занесло и буквально швырнуло в
переулок. Я слышал, что опытные гонщики срезают угол и проходят поворот вот
так, на заносе; я не был гонщиком, а фонарный столб оказался слишком близко
к проезжей части. Удар, характерный скрежет металла, свидетельствующий о
том, что нас здорово зацепило, звон разбитого стекла... Правая фара погасла,
но машина, виляя, уже неслась по переулку, мы все-таки прошли поворот, удар
оказался скользящим. При других обстоятельствах я бы остановился, но теперь
мысль не упустить Мишурина погнала нас дальше. Только бы выдержала правая
передняя покрышка, принявшая на себя основной удар и отбросившая машину от
столба. Если она не выдержит на такой скорости... Не хотелось думать о том,
что тогда станет с машиной и с нами.
На повороте Мишурин оторвался от нас метров на двести, но теперь мы его
снова нагнали. Мотор "вольво" ревел свирепо, с натугой. Такие нагрузки его
старой машине были явно не по плечу. Увлекшись погоней, я приблизился к
"вольво" чуть больше, чем следовало, и Мишурин сразу же резко затормозил,
надеясь, что мы врежемся ему в багажник. Если бы это случилось, более
твердый "вольвовский" кузов разбил бы нам двигатель. Но наши тормоза сделали
свое дело, и мы остановились в двух метрах позади него.
Прошла минута-другая. Ничего не происходило. Машина Мишурина стояла
неподвижно. Слышно было, как кашляет на холостых оборотах ее двигатель.
- Что если попробовать перескочить в его машину? Дверь наверняка не
заперта, он слишком спешил...
- Не успеешь. Он просто двинет дальше, и мне придется гнаться одному.
Подождем. Посмотрим, у кого раньше сдадут нервы.
- Зачем мы вообще за ним гонимся? - почему-то шепотом спросил Артам,
словно Мишурин мог нас услышать. - Где он живет, мы и так знаем, машину вот
разбили, да и вообще... Ну, приедет он, войдет в квартиру, что дальше-то
делать, дверь, что ли, ломать будем?
- В квартиру мы ему войти не дадим. Главное - вернуть журнал. Не зря все
это затеяно, и не так просто, как кажется. Мы еще разберемся во всем, не
беспокойся. Сейчас главное - журнал. Слишком многое зависит от этих проб,
вот в чем дело...
- Думаешь, он этого не знает? Я только зло усмехнулся.
- Ну, а если знает, не такой уж он дурак, чтобы дать нам перехватить себя
по дороге к дому, он найдет способ от нас отделаться.
- Ладно, посмотрим. - Артам замолчал и сидел теперь съежившись, потирая
ушибленное при ударе о столб плечо.
Ожидание становилось тягостным. Казалось, мы стоим в вымершем, пустом
городе целую вечность... Хоть бы один прохожий, намек на какое-то
движение... Ничего... Обычно в этом районе города даже ночью не бывает так
пустынно... Я внимательно всмотрелся в окружавшие нас здания... Это была
Дерковская. Она вела прямо на приморский бульвар. Неудивительно, что он
остановился. Это опять тупик. За бульваром набережная, дальше дороги нет.
Над причалом обрыв. Ему придется развернуться на набережной, там очень узко,
а я должен буду успеть уклониться в сторону, потому что он наверняка опять
пойдет на таран. Его единственное преимущество перед нами в весе и в
прочности кузова, и похоже, он это прекрасно понимает... Значит, опять
соревнование на быстроту реакции...
Наконец "вольво" осторожно, как большая черная кошка, двинулась вперед. Я
выждал несколько секунд и тронулся следом. Теперь мы ехали очень медленно.
Казалось, Мишурин все еще не решил, что предпринять... Набережная была
совсем близко, до нее оставалось метров двести, не больше, когда "вольво"
вновь рывком увеличила скорость. Теперь время измерялось уже на доли
секунды, Мишурин не зря тащился так медленно и не зря сделал этот
неожиданный рывок. Если теперь я не успею выскочить на набережную прежде,
чем он развернется, таранного удара не избежать... Но, к моему удивлению,
"вольво" не стала разворачиваться... Совершенно рефлекторно я до отказа
нажал на тормоза, и вовремя. Вслед за "вольво" мы вылетели на набережную.
Теперь от обрыва нас отделяла совсем узкая асфальтированная полоска. Как в
замедленной киносъемке я видел, что передние колеса "вольво" уже вращаются в
пустоте. Потом корпус машины накренился, и она исчезла в черном провале
обрыва. Только теперь до моего сознания дошел весь смысл происшедшего. Нас
еще несло вперед. Визжали тормоза. Перед самым обрывом машина остановилась.
И лишь после этого мы услышали внизу тяжелый всплеск. Я развернул машину,
подвел ее к обрыву. Единственная наша фара выхватывала из темноты порядочный
кусок поверхности тяжелой черной воды. По ней бежала только мелкая рябь да
клочки белой пены. Больше ничего не было видно.
Мы одновременно выскочили из машины и теперь молча смотрели вниз...
- Может быть, успеем? - спросил Гвельтов. - Если вытащить его из машины и
откачать, может быть, успеем? Я отрицательно покачал головой.
- Здесь глубина метров двадцать. Не донырнуть. Пойди позвони в полицию. Я
останусь здесь.
* * *
Каждая вещь оставляет в памяти человека какой-то след. И хотя память
изменила Весте, она надеялась, что старые вещи хоть немного сдвинут завесу
тумана, закрывшую от нее прошлое.
Интуитивно она чувствовала, что путь, который предстояло пройти по
закрытым коридорам собственной памяти, не принесет ей ничего хорошего, а
цена, заплаченная за знакомство с прошлым, окажется непомерно высокой. И все
же она упрямо продолжала поиски. Человек, решивший обрести твердую почву под
ногами, не станет оглядываться назад и не постоит за ценой...
Медленно, словно каждое ее движение сковывала ледяная толща воды, Веста
открыла средний ящик стола. Где-то в подсознании родилось ощущение того, что
нужные ей вещи лежат именно здесь.
Сверху ящика на самом виду валялись мелкие, отжившие свой век предметы,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг