повиновались. Я как бы отсидел их в неудобном положении.
Вертясь на одной ноге, я поднял кое-как другую и переставил ее,
она была тяжела и опустилась как на подушку, без ощущения.
Проволочив к ней вторую ногу, я убедился, что могу идти так со
скоростью десяти футов в минуту. В глазах стоял золотой блеск,
волнами поражая зрачки. Это состояние околдованности длилось
минуты три и исчезло так же внезапно, как появилось. Тогда я
понял, почему Дигэ закрыла глаза, и припомнил чей-то рассказ о
мелком чиновнике-французе в подвалах Национального банка,
который, походив среди груд золотых болванок, не мог никак
уйти, пока ему не дали стакан вина.
- Так вот что, - бессмысленно твердил я, выйдя наконец из
засады и бродя по коридору. Теперь я видел, что был прав,
пустившись делать открытия. Женщина заберет Ганувера, и он на
ней женится. Золотая цепь извивалась предо мной, ползая по
стенам, путалась в ногах. Надо узнать, где он купался, когда
нашел трос; кто знает - не осталось ли там и на мою долю? Я
вытащил свои золотые монеты. Очень, очень мало! Моя голова
кружилась. Я блуждал, с трудом замечая, где, как поворачиваю,
иногда словно проваливался, плохо сознавал, о чем думаю, и
шел, сам себе посторонний, уже устав надеяться, что наступит
конец этим скитаниям в тесноте, свете и тишине. Однако моя
внутренняя тревога была, надо думать, сильна, потому что сквозь
бред усталости и выжженного ею волнения я, остановясь, -
резко, как над пропастью, представил, что я заперт и заблудился,
а ночь длится. Не страх, но совершенное отчаяние, полное
бесконечного равнодушия к тому, что меня здесь накроют,
владело мной, когда, почти падая от изнурения, подкравшегося
всесильно, я остановился у тупика, похожего на все остальные,
лег перед ним и стал бить в стену ногами так, что эхо, завыв
гулом, пошло грохотать по всем пространствам, вверху и внизу.
VII
Я не удивился, когда стена сошла со своего места и в яркой
глубине обширной, роскошной комнаты я увидел Попа, а за ним
- Дюрока в пестром халате. Дюрок поднял, но тотчас опустил
револьвер, и оба бросились ко мне, втаскивая меня за руки, за
ноги, так как я не мог встать. Я опустился на стул, смеясь и изо
всей силы хлопая себя по колену.
- Я вам скажу, - проговорил я, - они женятся! Я видел! Та
молодая женщина и ваш хозяин. Он был подвыпивши. Ей-богу!
Поцеловал руку. Честь честью! Золотая цепь лежит там, за
стеной, сорок поворотов через сорок проходов. Я видел. Я попал
в шкап и теперь судите, как хотите, но вам, Дюрок, я буду верен и
баста!
У самого своего лица я увидел стакан с вином. Стекло лязгало
о зубы. Я выпил вино, во тьме свалившегося на меня сна еще не
успев разобрать, как Дюрок сказал: - Это ничего. Поп! Санди
получил свою порцию; он утолил жажду необычайного.
Бесполезно говорить с ним теперь.
Казалось мне, когда я очнулся, что момент потери сознания
был краток, и шкипер немедленно стащит с меня куртку, чтоб
холод заставил быстрее вскочить. Однако не исчезло ничто за
время сна. Дневной свет заглядывал в щели гардин. Я лежал на
софе. Попа не было. Дюрок ходил по ковру, нагнув голову, и
курил.
Открыв глаза и осознав отлетевшее, я снова закрыл их,
придумывая, как держаться, так как не знал, обдадут меня
бранью или все благополучно сойдет. Я понял все-таки, что
лучшее - быть самим собой. Я сел и сказал Дюроку в спину: -
Я виноват.
- Санди, - сказал он, встрепенувшись и садясь рядом, -
виноват-то ты виноват. Засыпая, ты бормотал о разговоре в
библиотеке. Это для меня очень важно, и я поэтому не сержусь.
Но слушай: если так пойдет дальше, ты действительно будешь все
знать. Рассказывай, что было с тобой.
Я хотел встать, но Дюрок толкнул меня в лоб ладонью, и я
опять сел. Дикий сон клубился еще во мне. Он стягивал клещами
суставы и выламывал скулы зевотой; и сладость, не утоленная
сладость мякла во всех членах. Поспешно собрав мысли, а также
закурив, что было моей утренней привычкой, я рассказал,
припомнив, как мог точнее, разговор Галуэя с Дигэ. Ни о чем
больше так не расспрашивал и не переспрашивал меня Дюрок,
как об этом разговоре.
- Ты должен благодарить счастливый случай, который
привел тебя сюда, - заметил он наконец, очень, по-видимому,
озабоченный, - впрочем, я вижу, что тебе везет. Ты выспался?
Дюрок не расслышал моего ответа: задумавшись, он тревожно
тер лоб; потом встал, снова начал ходить. Каминные часы
указывали семь с половиной. Солнце резнуло накуренный воздух
из-за гардины тонким лучом. Я сидел, осматриваясь.
Великолепие этой комнаты, с зеркалами в рамах слоновой кости,
мраморной облицовкой окон, резной, затейливой мебелью,
цветной шелк, улыбки красоты в сияющих золотом и голубой
далью картинах, ноги Дюрока, ступающие по мехам и коврам, -
все это было чрезмерно для меня, оно утомляло. Лучше всего
дышалось бы мне теперь жмурясь под солнцем на острый
морской блеск. Все, на что я смотрел, восхищало, но было
непривычно.
- Мы поедем, Санди, - сказал, перестав ходить, Дюрок, -
потом... но что предисловие: хочешь отправиться в экспедицию?..
Думая, что он предлагает Африку или другое какое место, где
приключения неистощимы, как укусы комаров среди болот, я
сказал со всей поспешностью: - Да! Тысячу раз - да! Клянусь
шкурой леопарда, я буду всюду, где вы.
Говоря это, я вскочил. Может быть, он угадал, что я думаю,
так как устало рассмеялся.
- Не так далеко, как ты, может быть, хочешь, но - в "страну
человеческого сердца". В страну, где темно.
- О, я не понимаю вас, - сказал я, не отрываясь от его
сжатого, как тиски, рта, надменного и снисходительного, от
серых резких глаз под суровым лбом. - Но мне, право, все
равно, если это вам нужно.
- Очень нужно, - потому что мне кажется, - ты можешь
пригодиться, и я уже вчера присматривался к тебе. Скажи мне,
сколько времени надо плыть к Сигнальному Пустырю?
Он спрашивал о предместье Лисса, называвшемся так со
старинных времен, когда города почти не было, а на каменных
столбах мыса, окрещенного именем "Сигнальный Пустырь",
горели ночью смоляные бочки, зажигавшиеся с разрешения
колониальных отрядов, как знак, что суда могут войти в
Сигнальную бухту. Ныне Сигнальный Пустырь был довольно
населенное место со своей таможней, почтой и другими
подобными учреждениями.
- Думаю, - сказал я, - что полчаса будет достаточно, если
ветер хорош. Вы хотите ехать туда?
Он не ответил, вышел в соседнюю комнату и, провозясь там
порядочно времени, вернулся, одетый как прибрежный житель,
так что от его светского великолепия осталось одно лицо. На нем
была кожаная куртка с двойными обшлагами, красный жилет с
зелеными стеклянными пуговицами, узкая лакированная шляпа,
напоминающая опрокинутый на сковороду котелок; вокруг шеи
- клетчатый шарф, а на ногах - поверх коричневых,
верблюжьего сукна брюк, - мягкие сапоги с толстой подошвой.
Люди в таких вот нарядах, как я видел много раз, держат за
жилетную пуговицу какого-нибудь раскрашенного вином
капитана, стоя под солнцем на набережной среди протянутых
канатов и рядов бочек, и рассказывают ему, какие есть выгодные
предложения от фирмы "Купи в долг" или "Застрахуй без
нужды". Пока я дивился на него, не смея, конечно, улыбнуться
или отпустить замечание, Дюрок подошел к стене между окон и
потянул висячий шнурок. Часть стены тотчас вывалилась
полукругом, образовав полку с углублением за ней, где вспыхнул
свет; за стеной стало жужжать, и я не успел толком сообразить,
что произошло, как вровень с упавшей полкой поднялся из стены
род стола, на котором были чашки, кофейник с горящей под ним
спиртовой лампочкой, булки, масло, сухари и закуски из рыбы и
мяса, приготовленные, должно быть, руками кухонного
волшебного духа, - столько поджаристости, масла, шипенья и
аромата я ощутил среди белых блюд, украшенных рисунком
зеленоватых цветов. Сахарница напоминала серебряное
пирожное. Ложки, щипцы для сахара, салфетки в эмалированных
кольцах и покрытый золотым плетеньем из мельчайших
виноградных листьев карминовый графин с коньяком - все
явилось, как солнце из туч. Дюрок стал переносить посланное
магическими существами на большой стол, говоря: - Здесь
можно обойтись без прислуги. Как видишь, наш хозяин
устроился довольно затейливо, а в данном случае просто
остроумно. Но поторопимся.
Видя, как он быстро и ловко ест, наливая себе и мне из
трепещущего по скатерти розовыми зайчиками графина, я сбился
в темпе, стал ежеминутно ронять то нож, то вилку; одно время
стеснение едва не замучило меня, но аппетит превозмог, и я
управился с едой очень быстро, применив ту уловку, что я будто
бы тороплюсь больше Дюрока. Как только я перестал обращать
внимание на свои движения, дело пошло как нельзя лучше, я
хватал, жевал, глотал, отбрасывал, запивал и остался очень
доволен собой. Жуя, я не переставал обдумывать одну штуку,
которую не решался сказать, но сказать очень хотел и, может
быть, не сказал бы, но Дюрок заметил мой упорный взгляд.
- В чем дело? - сказал он рассеянно, далекий от меня, где-то
в своих горных вершинах.
- Кто вы такой? - спросил я и про себя ахнул. "Сорвалось-
таки! - подумал я с горечью. - Теперь держись, Санди!"
- Я?! - сказал Дюрок с величайшим изумлением, устремив
на меня взгляд серый как сталь. Он расхохотался и, видя, что я
оцепенел, прибавил: - Ничего, ничего! Однако я хочу
посмотреть, как ты задашь такой же вопрос Эстампу. Я отвечу
твоему простосердечию. Я - шахматный игрок.
О шахматах я имел смутное представление, но поневоле
удовлетворился этим ответом, смешав в уме шашечную доску с
игральными костями и картами. "Одним словом - игрок!" -
подумал я, ничуть не разочаровавшись ответом, а, напротив,
укрепив свое восхищение. Игрок - значит молодчинище, хват,
рисковый человек. Но, будучи поощрен, я вознамерился спросить
что-то еще, как портьера откинулась, и вошел Поп.
- Герои спят, - сказал он хрипло; был утомлен с бледным,
бессонным лицом и тотчас тревожно уставился на меня. -
Вторые лица все на ногах. Сейчас придет Эстамп. Держу пари,
что он отправится с вами. Ну, Санди, ты отколол штуку, и твое
счастье, что тебя не заметили в тех местах. Ганувер мог тебя
просто убить. Боже сохрани тебя болтать обо всем этом! Будь на
нашей стороне, но молчи, раз уж попал в эту историю. Так что же
было с тобой вчера?
Я опять рассказал о разговоре в библиотеке, о лифте,
аквариуме и золотой цепи.
- Ну, вот видите! - сказал Поп Дюроку. - Человек с
отчаяния способен на все. Как раз третьего дня он сказал при мне
этой самой Дигэ: "Если все пойдет в том порядке, как идет
сейчас, я буду вас просить сыграть самую эффектную роль".
Ясно, о чем речь. Все глаза будут обращены на нее, и она своей
автоматической, узкой рукой соединит ток.
- Так. Пусть соединит! - сказал Дюрок. - Хотя... да, я
понимаю вас.
- Конечно! - горячо подхватил Поп. - Я положительно не
видел такого человека, который так верил бы, был бы так
убежден. Посмотрите на него, когда он один. Жутко станет.
Санди, отправляйтесь к себе. Впрочем, вы опять запутаетесь.
- Оставьте его, - сказал Дюрок, - он будет нужен.
- Не много ли? - Поп стал водить глазами от меня к Дюроку
и обратно. - Впрочем, как знаете.
- Что за советы без меня? - сказал, появляясь, сверкающий
чистотой Эстамп. - Я тоже хочу. Куда это вы собрались,
Дюрок?
- Надо попробовать. Я сделаю попытку, хотя не знаю, что из
этого выйдет.
- А! Вылазка в трепещущие траншеи! Ну, когда мы появимся
- два таких молодца, как вы да я, - держу сто против
одиннадцати, что не устоит даже телеграфный столб! Что?! Уже
ели? И выпили? А я еще нет? Как вижу, - капитан с вами и
суемудрствует. Здорово, капитан Санди! Ты, я слышал,
закладывал всю ночь мины в этих стенах?!
Я фыркнул, так как не мог обидеться. Эстамп присел к столу,
хозяйничая и накладывая в рот, что попало, также облегчая
графин.
- Послушайте, Дюрок, я с вами!
- Я думал, вы останетесь пока с Ганувером, - сказал Дюрок.
- Вдобавок при таком щекотливом деле ...
- Да, вовремя ввернуть слово!
- Нет. Мы можем смутить...
- И развеселить! За здоровье этой упрямой гусеницы!
- Я говорю серьезно, - настаивал Дюрок, - мне больше
нравится мысль провести дело не так шумно.
- ... как я ем! - Эстамп поднял упавший нож.
- Судя по всему, что я знаю, - вставил Поп, - Эстамп
очень вам пригодится.
- Конечно! - вскричал молодой человек, подмигивая мне. -
Вот и Санди вам скажет, что я прав. Зачем мне вламываться в
ваш деликатный разговор? Мы с Санди присядем где-нибудь в
кусточках, мух будем ловить... ведь так, Санди?
- Если вы говорите серьезно, - ответил я, - я скажу вот
что: раз дело опасное, всякий человек может быть только полезен.
- Что? Дюрок, слышите голос капитана? Как он это изрек!
- А почему вы думаете об опасности? - серьезно спросил
Поп.
Теперь я ответил бы, что опасность была необходима для
душевного моего спокойствия. "Пылающий мозг и холодная
рука" - как поется в песне о Пелегрине. Я сказал бы еще, что от
всех этих слов и недомолвок, приготовлений, переодеваний и
золотых цепей веет опасностью точно так же, как от молока -
скукой, от книги - молчанием, от птицы - полетом, но тогда
все неясное было мне ясно без доказательств.
- Потому что такой разговор, - сказал я, - и клянусь
гандшпугом, нечего спрашивать того, кто меньше всех знает. Я
спрашивать не буду. Я сделаю свое дело, сделаю все, что вы
хотите.
- В таком случае вы переоденетесь, - сказал Дюрок
Эстампу. - Идите ко мне в спальню, там есть кое-что. - И он
увел его, а сам вернулся и стал говорить с Попом на языке,
которого я не знал.
Не знаю, что будут они делать на Сигнальном Пустыре, я тем
временем побывал там мысленно, как бывал много раз в детстве.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг