"Мелузина"... да и вообще...
Тут я увидел самого себя с рукой Гро, вцепившейся в мои
волосы. Несмотря на отделяющее меня от беды расстояние,
впечатление предстало столь грозным, что, поспешно смигнув, я
стал рассматривать Дюрока, чтобы не удручаться.
Он сидел боком на стуле, свесив правую руку через его
спинку, а левой придерживая сползший плащ. В этой же левой
руке его дымилась особенная плоская папироса с золотом на том
конце, который кладут в рот, и ее дым, задевая мое лицо, пахнул,
как хорошая помада. Его бархатная куртка была расстегнута у
самого горла, обнажая белый треугольник сорочки, одна нога
отставлена далеко, другая - под стулом, а лицо думало, смотря
мимо меня; в этой позе заполнил он собой всю маленькую каюту.
Желая быть на своем месте, я открыл шкафчик дяди Гро
согнутым гвоздем, как делал это всегда, если мне не хватало чего-
нибудь по кухонной части (затем запирал), и поставил тарелку с
яблоками, а также синий графин, до половины налитый водкой, и
вытер пальцем стаканы.
- Клянусь брамселем, - сказал я, - славная водка! Не
пожелаете ли вы и товарищ ваш выпить со мной?
- Что ж, это дело! - сказал, выходя из задумчивости, Дюрок.
Заднее окно каюты было открыто. - Эстамп, не принести ли вам
стакан водки?
- Отлично, дайте, - донесся ответ. - Я думаю, не опоздаем
ли мы?
- Л я хочу и надеюсь, чтобы все оказалось ложной тревогой,
- крикнул, полуобернувшись, Дюрок. - Миновали ли мы
Флиренский маяк?
- Маяк виден справа, проходим под бейдевинд. Дюрок
вышел со стаканом и, возвратясь, сказал: - Теперь выпьем с
тобой, Санди. Ты, я вижу, малый не трус.
- В моей семье не было трусов, - сказал я с скромной
гордостью. На самом деле, никакой семьи у меня не было. -
Море и ветер - вот что люблю я!
Казалось, мой ответ удивил его, он посмотрел на меня
сочувственно, словно я нашел и поднес потерянную им вещь.
- Ты, Санди, или большой плут, или странный характер, -
сказал он, подавая мне папиросу, - знаешь ли ты, что я тоже
люблю море и ветер?
- Вы должны любить, - ответил я.
- Почему?
- У вас такой вид.
- Никогда не суди по наружности, - сказал, улыбаясь,
Дюрок. - Но оставим это. Знаешь ли ты, пылкая голова, куда мы
плывем?
Я как мог взросло покачал головой и ногой.
- У мыса Гардена стоит дом моего друга Ганувера. По
наружному фасаду в нем сто шестьдесят окон, если не больше.
Дом в три этажа. Он велик, друг Санди, очень велик. И там
множество потайных ходов, есть скрытые помещения редкой
красоты, множество затейливых неожиданностей. Старинные
волшебники покраснели бы от стыда, что так мало придумали в
свое время.
Я выразил надежду, что увижу столь чудесные вещи.
- Ну, это как сказать, - ответил Дюрок рассеянно. - Боюсь,
что нам будет не до тебя. - Он повернулся к окну и крикнул: -
Иду вас сменить!
Он встал. Стоя, он выпил еще один стакан, потом, поправив и
застегнув плащ, шагнул в тьму. Тотчас пришел Эстамп, сел на
покинутый Дюроком стул и, потирая закоченевшие руки, сказал:
- Третья смена будет твоя. Ну, что же ты сделаешь на свои
деньги?
В ту минуту я сидел, блаженно очумев от загадочного дворца,
и вопрос Эстампа что-то у меня отнял. Не иначе как я уже
связывал свое будущее с целью прибытия. Вихрь мечты!
- Что я сделаю? - переспросил я. - Пожалуй, я куплю
рыбачий баркас. Многие рыбаки живут своим ремеслом.
- Вот как?! - сказал Эстамп. - А я думал, что ты подаришь
что-нибудь своей душеньке.
Я пробормотал что-то, не желая признаться, что моя душенька
- вырезанная из журнала женская голова, страшно пленившая
меня, - лежит на дне моего сундучка.
Эстамп выпил, стал рассеянно и нетерпеливо оглядываться.
Время от времени он спрашивал, куда ходит "Эспаньола",
сколько берет груза, часто ли меня лупит дядя Гро и тому
подобные пустяки. Видно было, что он скучает и грязненькая,
тесная, как курятник, каюта ему противна. Он был совсем не
похож на своего приятеля, задумчивого, снисходительного
Дюрока, в присутствии которого эта же вонючая каюта казалась
блестящей каютой океанского парохода. Этот нервный молодой
человек стал мне еще меньше нравиться, когда назвал меня,
может быть, по рассеянности, "Томми", - и я басом поправил
его, сказав: - Санди, Санди мое имя, клянусь Лукрецией!
Я вычитал, не помню где, это слово, непогрешимо веря, что
оно означает неизвестный остров. Захохотав, Эстамп схватил
меня за ухо и вскричал: "Каково! Ее зовут Лукрецией, ах ты,
волокита! Дюрок, слышите? - закричал он в окно. - Подругу
Санди зовут Лукреция!"
Лишь впоследствии я узнал, как этот насмешливый,
поверхностный человек отважен и добр, - но в этот момент я
ненавидел его наглые усики.
- Не дразните мальчика, Эстамп, - ответил Дюрок.
Новое унижение! - от человека, которого я уже сделал своим
кумиром. Я вздрогнул, обида стянула мое лицо, и, заметив, что я
упал духом, Эстамп вскочил, сел рядом со мной и схватил меня
за руку, но в этот момент палуба поддала вверх, и он растянулся
на полу. Я помог ему встать, внутренне торжествуя, но он
выдернул свою руку из моей и живо вскочил сам, сильно
покраснев, отчего я понял, что он самолюбив, как кошка.
Некоторое время он молча и надувшись смотрел на меня, потом
развеселился и продолжал свою болтовню.
В это время Дюрок прокричал: "Поворот!". Мы выскочили и
перенесли паруса к левому борту. Так как мы теперь были под
берегом, ветер дул слабее, но все же мы пошли с сильным
боковым креном, иногда с всплесками волны на борту. Здесь
пришло мое время держать руль, и Дюрок накинул на мои плечи
свой плащ, хотя я совершенно не чувствовал холода. "Так
держать", - сказал Дюрок, указывая румб, и я молодцевато
ответил: "Есть так держать!"
Теперь оба они были в каюте, и я сквозь ветер слышал кое-что
из их негромкого разговора. Как сон он запомнился мной. Речь
шла об опасности, потере, опасениях,. чьей-то боли, болезни; о
том, что "надо точно узнать". Я должен был крепко держать
румпель и стойко держаться на ногах сам, так как волнение
метало "Эспаньолу", как качель, поэтому за время вахты своей я
думал больше удержать курс, чем что другое. Но я по-прежнему
торопился доплыть, чтобы наконец узнать, с кем имею дело и для
чего. Если бы я мог, я потащил бы "Эспаньолу" бегом, держа
веревку в зубах.
Недолго побыв в каюте, Дюрок вышел, огонь его папиросы
направился ко мне, и скоро я различил лицо, склонившееся над
компасом.
- Ну что, - сказал он, хлопая меня по плечу, - вот мы
подплываем. Смотри!
Слева, в тьме, стояла золотая сеть далеких огней.
- Так это и есть тот дом? - спросил я.
- Да. Ты никогда не бывал здесь?
- Нет.
- Ну, тебе есть что посмотреть.
Около получаса мы провели, обходя камни "Троячки". За
береговым выступом набралось едва ветра, чтобы идти к
небольшой бухте, и, когда это было наконец сделано, я увидел,
что мы находимся у склона садов или рощ, расступившихся
вокруг черной, огромной массы, неправильно помеченной огнями
в различных частях. Был небольшой мол, по одну сторону его
покачивались, как я рассмотрел, яхты.
Дюрок выстрелил, и немного спустя явился человек, ловко
поймав причал, брошенный мной. Вдруг разлетелся свет, -
вспыхнул на конце мола яркий фонарь, и я увидел широкие
ступени, опускающиеся к воде, яснее различил рощи.
Тем временем "Эспаньола" ошвартовалась, и я опустил
паруса. Я очень устал, но меня не клонило в сон; напротив, -
резко, болезненно-весело и необъятно чувствовал я себя в этом
неизвестном углу.
- Что, Ганувер? - спросил, прыгая на мол, Дюрок у
человека, нас встретившего. - Вы нас узнали? Надеюсь. Идемте,
Эстамп. Иди с нами и ты, Санди, ничего не случится с твоим
суденышком. Возьми деньги, а вы, Том, проводите молодого
человека обогреться и устройте его всесторонне, затем вам
предстоит путешествие. - И он объяснил, куда отвести судно. -
Пока прощай, Санди! Вы готовы, Эстамп? Ну, тронемся, и дай
бог, чтобы все было благополучно.
Сказав так, он соединился с Эстампом, и они, сойдя на землю,
исчезли влево, а я поднял глаза на Тома и увидел косматое лицо с
огромной звериной пастью, смотревшее на меня с двойной
высоты моего роста, склонив огромную голову. Он подбоченился.
Его плечи закрыли горизонт. Казалось, он рухнет и раздавит
меня.
III
Из его рта, ворочавшего, как жернов соломинку, пылающую
искрами трубку, изошел мягкий, приятный голосок, подобный
струйке воды.
- Ты капитан, что ли? - сказал Том, поворачивая меня к
огню, чтобы рассмотреть. - У, какой синий!
Замерз?
- Черт побери! - сказал я. - И замерз, и голова идет
кругом. Если вас зовут Том, не можете ли вы объяснить всю эту
историю?
- Это какую же такую историю?
Том говорил медленно, как тихий, рассудительный младенец,
и потому было чрезвычайно противно ждать, когда он договорит
до конца.
- Какую же это такую историю? Пойдем-ка, поужинаем. Вот
это будет, думаю я, самая хорошая история для тебя.
С этим его рот захлопнулся - словно упал трап. Он повернул
и пошел на берег, сделав мне рукой знак следовать за ним.
От берега по ступеням, расположенным полукругом, мы
поднялись в огромную прямую аллею и зашагали меж рядов
гигантских деревьев. Иногда слева и справа блестел свет,
показывая в глубине спутанных растений колонны или угол
фасада с массивным узором карнизов. Впереди чернел холм, и,
когда мы подошли ближе, он оказался группой человеческих
мраморных фигур, сплетенных над колоссальной чашей в
белеющую, как снег, группу. Это был фонтан. Аллея поднялась
ступенями вверх; еще ступени - мы прошли дальше -
указывали поворот влево, я поднялся и прошел арку внутреннего
двора. В этом большом пространстве, со всех сторон и над
головой ярко озаренном большими окнами, а также висячими
фонарями, увидел я в первом этаже вторую арку поменьше, но
достаточную, чтобы пропустить воз. За ней было светло, как
днем; три двери с разных сторон, открытые настежь, показывали
ряд коридоров и ламп, горевших под потолком. Заведя меня в
угол, где, казалось, некуда уже идти дальше, Том открыл дверь, и
я увидел множество людей вокруг очагов и плит; пар и жар,
хохот и суматоха, грохот и крики, звон посуды и плеск воды;
здесь были мужчины, подростки, женщины, и я как будто попал
на шумную площадь.
- Постой-ка, - сказал Том, - я поговорю тут с одним
человеком, - и отошел, затерявшись. Тотчас я почувствовал, что
мешаю, - меня толкнули в плечо, задели по ногам,
бесцеремонная рука заставила отступить в сторону, а тут
женщина стукнула по локтю тазом, и уже несколько человек
крикнули ворчливо-поспешно, чтобы я убрался с дороги. Я
тронулся в сторону и столкнулся с поваром, несшимся с ножом в
руке, сверкая глазами, как сумасшедший. Едва успел он меня
выругать, как толстоногая девчонка, спеша, растянулась на
скользкой плите с корзиной, и прибой миндаля подлетел к моим
ногам; в то же время трое, волоча огромную рыбу, отпихнули
меня в одну сторону, повара - в другую и пробороздили
миндаль рыбьим хвостом. Было весело, одним словом. Я.
сказочный богач, стоял, зажав в кармане горсть золотых и
беспомощно оглядываясь, пока наконец в случайном разрыве
этих спешащих, бегающих, орущих людей не улучил момента
отбежать к далекой стене, где сел на табурет и где меня разыскал
Том.
- Пойдем-ка, - сказал он, заметно весело вытирая рот. На
этот раз идти было недалеко; мы пересекли угол кухни и через
две двери поднялись в белый коридор, где в широком помещении
без дверей стояло несколько коек и простых столов.
- Я думаю, нам не помешают, - сказал Том и, вытащив из-
за пазухи темную бутылку, степенно опрокинул ее в рот так, что
булькнуло раза три. - Ну-ка выпей, а там принесут, что тебе
надо, - и Том передал мне бутылку.
Действительно, я в этом нуждался. За два часа произошло
столько событий, а главное, - так было все это непонятно, что
мои нервы упали. Я не был собой; вернее, одновременно я был в
гавани Лисса и здесь, так что должен был отделить прошлое от
настоящего вразумляющим глотком вина, подобного которому не
пробовал никогда. В это время пришел угловатый человек с
сдавленным лицом и вздернутым носом, в переднике. Он
положил на кровать пачку вещей и спросил Тома: - Ему, что
ли?
Том не удостоил его ответом, а взяв платье, передал мне,
сказав, чтобы я одевался.
- Ты в лохмотьях, - говорил он, - вот мы тебя нарядим.
Хорошенький ты сделал рейс, - прибавил Том, видя, что я
опустил на тюфяк золото, которое мне было теперь некуда сунуть
на себе. - Прими же приличный вид, поужинай и ложись спать,
а утром можешь отправляться куда хочешь.
Заключение этой речи восстановило меня в правах, а то я уже
начинал думать, что из меня будут, как из глины, лепить, что им
вздумается. Оба мои пестуна сели и стали смотреть, как я
обнажаюсь. Растерянный, я забыл о подлой татуировке и, сняв
рубашку, только успел заметить, что Том, согнув голову в бок,
трудится над чем-то очень внимательно.
Взглянув на мою голую руку, он провел по ней пальцем.
- Ты все знаешь? - пробормотал он, озадаченный, и стал
хохотать, бесстыдно воззрившись мне в лицо. - Санди! -
кричал он, тряся злополучную мою руку. - А знаешь ли ты, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг