отделал этого... Белокурова. Прямо камня на камне не оставил. Да и у вас
был такой вид... Белокуров бы не пожалел, что лежит в могиле.
Тася строго посмотрела на него:
- У вас веселое настроение.
Он с удивлением взглянул на нее:
- А отчего мне грустить?
- А хотя бы оттого, что вы бригадмилец и воришку какого-нибудь мелкого
сразу же умеете в отделение доставить, а вот старушку с кошелкой найти
вряд ли сможете, даже если сегодня ночью всего Конан-Дойля или Честерстона
перечитаете.
- Вы, оказывается, девушка с характером.
- Да! И потому я думаю только об одном: как помочь профессору
Стрелецкому найти старушку. А вы думаете о каком-то Белокурове.
- Ладно, не будем ссориться... - примирительно сказал Волошин. - Я
завтра же подам рапорт начальнику отделения и попрошу, чтобы он побывал в
Управлении милиции и привел в движение всех участковых уполномоченных и
даже дворников.
- Делайте что хотите, но старуху надо найти.
- Постараемся! - весело сказал Волошин, явно любуясь ее горящими
глазами и похорошевшим от волнения лицом.
- Что вы на меня уставились? - смутившись, спросила Тася.
- Да так... ничего... царевна Настенька, - медленно сказал он с
улыбкой.
- А вы Иванушка-дурачок! - сердито ответила она, но сейчас же
засмеялась и взяла его за руку: - Идемте!
Они дружно зашагали к выходу по аллее ночного кремлевского сквера.
ЭКСЛИБРИС КНЯГИНИ БЕЛЬСКОЙ
Тася сидела за письменным столом в глубоком раздумье. Все, что она
узнала вчера от Стрелецкого, лишало ее покоя. Ночью ей снилась царевна
Зоя, стройная, одухотворенная девушка из русских сказок, будто сошедшая с
лакированной палехской шкатулки. Утром Тася долго разглядывала на цветной
репродукции исступленное, безумное лицо Грозного, прижимающего к груди
забрызганного кровью, умирающего сына... Тася была впечатлительной
девушкой. Таинственный склеп с древними книгами вставал перед ее глазами
так явственно, что возвращаться к повседневной жизни ей стоило больших
усилий.
Сейчас она сидела за письменным столом в маленьком отцовском кабинете в
полной тишине, одна во всей квартире, и усиленно припоминала все, что
относилось к исчезнувшей старушке и к ее книгам... Пусть припоминает! А мы
тем временем приглядимся к ней, ибо автор уверен, что теперь Тася уже
никогда не отделается от жгучего желания найти таинственную библиотеку
царевны Зои и ее великого внука...
Что можно сказать о наружности этой девушки? Либо очень мало, либо
очень много. Тася не была красавицей, но не была и дурнушкой. Описывать
таких девушек трудно, но попытаться в данном случае стоит... Ее лицо?..
Немного скуластое, со слабым румянцем. Тонкий нос (без всяких следов
"милой курносости"), пожалуй, даже чересчур правильной формы. Небольшие
глаза, серые с голубизной. Ресницы не длинные, но "вразлет" - стрелками.
Четкие у переносицы брови расплываются постепенно в редкий пушок (вполне
возможно, что именно рисунок бровей и отражает ее характер). Губы... При
внимательном взгляде губы Таси могли показаться слишком тонкими, причем
верхняя оказывалась очерченной ясно, а нижняя - слабо. Темно-каштановые
волосы почти небрежно зачесаны назад. Суховатые руки с длинными пальцами -
"энергичные руки". Тонкие, но крепкие ноги. Тонкая точеная фигура.
Скромное платье. Нитка кораллов на шее. Вот и все... Пройдешь и не
заметишь.
В тот самый момент, когда автор поставил точку после слов "пройдешь и
не заметишь", светлые глаза Таси, бесцельно перебегавшие от чернильницы к
пресс-папье, вдруг ожили. Она вспомнила слова старушки:
"...несите, говорит, Клавдия Антиповна, эту книгу поскореича в
библиотеку, потому как она очень ценная книга..."
Тася вскочила.
Клавдия Антиповна!.. Но фамилия? Как ее фамилия?..
На этот вопрос ответа не было. И тогда в напряженно ищущей памяти
девушки всплыли другие слова старушки:
"Это моей бывшей барыни книги, Евгении Феликсовны..."
Кто она, эта "барыня"?..
Тася вскочила и схватила трубку телефона:
- Пятидесятое отделение? Бригадмилец Иван Волошин не звонил?.. Нет?..
Простите...
Тася сердито швырнула трубку.
"Безобразие! Я уверена, что он бездельничает!.. И это от него зависит
судьба драгоценной библиотеки Грозного!.."
"Я сорок лет ищу ее", - вспомнила Тася слова Стрелецкого, вспомнила,
сколько надежды было в умных, ласковых глазах старика.
Она тяжело вздохнула и стала листать какую-то старую книжку, на
титульном листе которой был отпечатан экслибрис: "БОРИС ГРИГОРЬЕВИЧ
ПЕРЕЛЕШИН..."
Тася задумалась и наморщила лоб:
"Экслибрис... Где?.. Чей?.. Когда я видела?.. Экслибрис... Экслибрис
значит - "из книг"..."
Тася отложила книгу, и внезапно перед ее умственным взором возникло
маленькое изящное французское факсимиле, окруженное затейливой виньеткой:
"Princesse Eugenie Belskaja".
- "Принцес Эжени Бельская..." - прошептала Тася почти испуганно.
Да, да! Именно такое факсимиле она видела на титульном листе
дидоновского Ламартина: "Княгиня Евгения Бельская".
Бывшая барыня Евгения Феликсовна. Княгиня Евгения Бельская. Ну конечно
же, это она!
Тася вновь бросилась к телефону:
- Пятидесятое отделение? Волошин звонил?.. Нет?.. Скажите мне его адрес
или служебный телефон, немедленно!..
Но дежурный спокойно и официально сказал:
- Адресов наших бригадмильцев посторонним лицам не сообщаем.
- Я не посторонняя! - быстро и взволнованно заговорила Тася. - Меня
вместе с товарищем Волошиным следователь направил к эксперту по делу о
древней книге...
Дежурный не понял:
- По делу о книге? О какой книге?..
- Это книга Агафия... Византийская.
- А что случилось с этой книгой?
Тася никак не могла объяснить дежурному сложную историю появления и
спасения византийской антологии Агафия. Дежурный был "не в курсе дела", и
разговор получился путаный.
- Ее пытались украсть, - говорила Тася.
- Так-так. Понятно. Вы, значит, предупредили покушение? - с
расстановкой спросил дежурный. Видимо, он уже что-то записывал.
- Предупредила не я, а Волошин, - безнадежно вздохнув, ответила Тася. -
Разве вы об этом не знаете?
- Нет... то есть, конечно, может быть, и слыхал, но у нас каждый день
происшествия... А вы, значит, эта самая Агафья Византийская и есть?
Потерпевшая?..
- Нет, я свидетельница.
- Ага! Понятно...
Дежурный был озадачен и вместе с тем уже заинтересован.
- Как ваша фамилия? - спросил он.
- Березкина Анастасия, студентка...
- Подождите минутку... Не отходите от телефона.
Наступило молчание, в глубине которого булькал чей-то монотонный голос:
- А я вам говорю, товарищ старшина, точно и определенно, что в трезвом
виде я не имею привычки кидаться бутылками. И это может подтвердить моя
фактическая жена... А что касается моей юридической жены, то это особа
антисоветского происхождения...
Минуты через три вновь послышался голос дежурного:
- Гражданка Березкина! Начальник отделения просит вас позвонить
бригадмильцу Волошину по телефону Е8-16-32.
Волошин примчался на такси. Он был взволнован не меньше, чем Тася:
- Я ничего не понял по телефону. К тому же у нас там адский шум. Какая
княгиня? В чем дело?..
Тася рассказала ему, как она сперва припомнила имя и отчество старушки,
затем имя и отчество ее бывшей барыни и, наконец, вспомнила, что видела на
одной из французских книг экслибрис княгини Евгении Бельской.
- Ого! Да вы молодец, Настенька! Это же подвиг!.. - восхищенно
воскликнул Волошин. - Если мы найдем эту княгиню, я добьюсь ходатайства о
награждении вас медалью...
- ..."За спасение утопающих"?
- Совершенно верно. Мы привели в действие могучую милицейскую машину, и
нам угрожает опасность утонуть в многотысячных массах старушек, с которыми
мы должны познакомиться.
- Ох, как жалко, что я поспешила! - с искренним сожалением воскликнула
Тася.
Но, по-видимому, даже зная имя, отчество и фамилию настоящей владелицы
французских книг и антологии Агафия, не так легко было в многомиллионном
людском море Москвы отыскать "княгиню Евгению Феликсовну Бельскую".
Волошин безмолвствовал весь следующий день и позвонил лишь вечером.
- Ну? Говорите скорее! - крикнула в трубку Тася.
- Следы княгини Евгении Бельской найдены, - спокойно сообщил Волошин. -
Но они найдены не в адресном столе, а в отделе регистрации умерших бывшего
Москворецкого загса...
- Она умерла?
- Да... В тысяча девятьсот двадцать пятом году. Там же, в загсе, я
узнал ее последний адрес. Она жила на Ордынке.
- Едемте сейчас же туда! - приказала Тася.
- Не могу, - устало сказал молодой бригадмилец. - Я уже две ночи не
сплю из-за вашей старушки и ее бывшей барыни... Я валюсь с ног.
Но Тася была неумолима и безжалостна.
- Дайте мне адрес! Я поеду сама...
- Завтра... Вместе...
- Я сойду с ума! Вы хотите, чтоб я поседела за эту ночь?
Он рассмеялся:
- Седая девушка! И с таким характером... Мне очень хочется посмотреть
на вас сейчас, но все же я отложу это удовольствие до завтрашнего дня.
Она успокоилась, в ней проснулась благодарность к этому спокойному и
энергичному парню. Тася сказала:
- Простите. Я сумасшедшая.
- Вы такая, как надо.
- Идите спать... Ваня.
- Спокойной ночи, Настенька, - сказал он и повесил трубку.
В ДОМИКЕ НА ОРДЫНКЕ
О дореволюционном "купеческом Замоскворечье" написано немало, и потому
автор не станет здесь перечислять все отрицательные стороны "темного
царства". Это сделал Александр Николаевич Островский. О новом же
Замоскворечье часто пишут в газете "Вечерняя Москва", не так красочно, как
Островский, но все же достаточно подробно.
Автор только ненадолго остановится вместе с читателем возле маленького
одноэтажного домика за зеленым палисадом на одной из самых замоскворецких
улиц (если так можно выразиться), на Большой Ордынке. Окруженный
многоэтажными домами, этот старый домик производил впечатление барыни и
няни с известного полотна "Все в прошлом", попавших в современную Москву.
Когда-то этот домик был нарядным купеческим особнячком средней руки.
Сейчас, забытый жилуправлением, он пришел в упадок, но населен тем не
менее густо. В то утро, когда Волошин и Тася остановились у его палисада,
самая юная часть обитателей домика под присмотром старушек играла во дворе
в салки или, в зависимости от настроения, пела, дралась, смеялась и
плакала.
- Здесь, - сказал Волошин. - Сейчас мы выберем наиболее идейную
старушку и учиним ей допрос.
Они прошли во двор и присели на скамью подле одной из старушек.
Определив по типу лица, что старушка эта скорее всего татарка, Волошин
вежливо произнес:
- Селям алейкум, апа!
Старушка не поняла и на чистейшем русском языке спросила, что ему
нужно. Завязался оживленный разговор, к которому вскоре присоединились
старушки со всего двора. Но Клавдии Антиповны "среди них не было".
Оказалось, что она действительно живет в этом доме уже много лет, но
служит через три дома отсюда "собачьей бонной", то есть выводит гулять
болонку, по кличке "Мадам Бовари", принадлежащую какой-то тощей пожилой
аспирантке.
Оказалось также, что одна из старушек, живущая в этом доме с
восемнадцатого года, отлично помнит княгиню Евгению Феликсовну Бельскую:
- Нерусская она была, француженка, что ли, и часто какие-то чудные
слова говорила. Говорит, а сама смеется - забыла, мол. Только она редко
смеялась. Как сейчас я ее вижу: тоненькая, будто колосок, бледная и все
кашляла. Глаза большущие и печальные, горе у нее какое-то на сердце
лежало... Наша Антиповна любила ее, как за родной сестрой ухаживала, и все
же померла она, касатка. Сказывала Антиповна, будто сохла ее барынька по
каком-то князе или графе, а он, вишь, в уме повредился и без вести
пропал...
Все это благодушная круглолицая старушка излагала не торопясь, певучим
голосом, будто сказку о спящей царевне рассказывала. Закончила она свой
рассказ громким голосом:
- Игорь! Брось палку, халюган! Вот скажу матери!..
Игорь бросил палку и, по просьбе своей бабушки, охотно сбегал за
"Антиповной". Та вскоре пришла, неся на руках крохотную аспирантскую Мадам
Бовари, покрытую кокетливой попонкой. Старушка узнала Тасю и очень
обрадовалась ей, а на сообщение Волошина, что старинная книга нашлась,
Клавдия Антиповна только рукой махнула:
- Отдайте ее ученым людям, а то с нею только беды наживешь...
Они прошли в дом. Клавдия Антиповна ютилась в маленькой каморке,
большую часть которой занимал пузатый темно-красный комод. Над комодом, в
красивой золоченой раме, висел среднего размера портрет молодой женщины,
написанный тушью.
- Она... - грустно глядя на портрет, сказала Клавдия Антиповна. - Ей
тогда было двадцать лет...
Не отрывая глаз Тася смотрела на портрет. Лицо Евгении Бельской, чуть
удлиненное и излишне бледное, останавливало внимание неожиданной и
необычной красотой. Его обрамляло облако темных волос и воротник светлой
блузки, отделанный кружевами тонкого, как у снежинки, рисунка. Большие
глаза смотрели на Тасю настороженно, даже тревожно. Казалось, что женщина,
изображенная на портрете, вот-вот спросит: "Вы что-нибудь знаете обо мне,
мадемуазель?"
- Какие у нее глаза! - тихо сказала Тася.
- "Меня восхитил портрет госпожи де Гриньян... На этом портрете была
изображена молодая женщина, умевшая любить", - задумчиво произнес Волошин.
- Что? - будто очнувшись, спросила Тася. - О чем вы?..
- Я не умею вести идейные разговоры о живописи, Настенька, и потому на
авось цитирую Стендаля.
- Она всегда была как малый ребенок, - со вздохом сказала Клавдия
Антиповна и погладила Мадам Бовари, за что та немедленно лизнула ее руку.
- А как назначили революцию, она даже обрадовалась и сказала мне: "Ну,
слава богу, теперь я совсем уйду от князя Андрея, и мы с Платоном
поженимся". Вот и "ушла"... на тот свет...
Забыв посмотреть подпись художника, Тася попросила старушку немедленно
рассказать ей и Волошину все, что та знала о Евгении Бельской.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг